может быть, даже превосходит его, а если он — самый умный человек на земле, если он и впрямь может заменить людям Бога, то почему же он не достоин власти над миром? Кто это сказал? Но в том-то и дело, что люди охотятся за ним не потому, что он им чем-то угрожает (ибо он-то как раз им ничем не угрожает и ведет себя на редкость красиво), а потому, что они не хотят, чтобы он был сильнее, чем они, богаче, чем они, выше и лучше, чем они».
Для Александра Свободина Борисов начался с Гарина. Он вдруг увидел Гарина с «сумасшедшими глазами», заглянул в них и уже не смог отвести взора. «Авантюрист в искусстве обаятелен, этот был зловещ, — отмечал Свободин. — Так взглядывал, что жутковато становилось. Притягивал к себе сладким ядом успеха. Притяжение патологической личности. Куда серьезней, нежели в романе».
Так и вспоминается монолог: «Я, Петр Гарин, милостью сил, меня создавших, с моим мозгом, с моими неизжитыми страстями, от которых и мне порой бывает тяжело и страшно. С моей жадностью, беспринципностью, с моей фантазией, которая возможно вам кажется безумной…
А я верю. Я чувствую в себе силы. Осуществить это».
Все борисовские «авантюристы» во главе с Петром Гариным остаются незаурядными людьми.
Блистательность работы Борисова в фильме «Луна-парк» отмечает кинокритик Виктор Матизен. «Борисов, — пишет он, — сыграл не еврея. Он сыграл всечеловека, который может быть хоть евреем, хоть татарином, хоть русским… И главной заслугой Олега Борисова полагаю то, что он сумел перевести эстетическое восхищение зрителя работой актера в почти этическое приятие своего героя — малопрезентабельного персонажа. Главная же заслуга Павла Лунгина — что он сумел прописать канву, по которой Борисов вышил свои великолепные и иррациональные узоры».
В 1990 году Олег Борисов снялся в короткометражном болгарском фильме «Единственный свидетель» с таким содержанием.
Мальчик пытается запрыгнуть в уходящий автобус. Водитель не замечает его. Кто-то из пассажиров кричит, чтобы тот остановился, называет его дураком. Культурно. Водитель озлоблен, лезет выяснять отношения, хватает монтировку… Среди пассажиров оказывается женщина, призывающая всех стать свидетелями его хулиганства. Но все, как бараны, покидают автобус. Остается единственный свидетель… Борисов, к слову, и в жизни был бы, случись что, единственным свидетелем, не сбежавшим при виде мерзостного поступка и не уклонившимся от показаний в суде.
За всю картину Борисов произносит два-три десятка слов. Он молчит и смотрит на окружающих. Его обвиняют то в глупом правдоискательстве, то в соглашательстве, а он молчит. «Ты вредный человек! Вредный!» — кричит ему родной сын, а он все равно молчит. И при этом ни на градус не снижает температуры внутреннего горения: изумительно собирает, держит вялый, рассыпающийся кадр, словно бы просто так, ничем, но чудом каким-то. Но понятно: вот и пришла она, роковая минута, когда переламывается вся жизнь от одного поступка, от одного слова. Абсурдное явление: честный благородный человек оказывается неудобным для окружающих и даже для самых близких ему людей. Неудобным, потому что своим молчаливым присутствием напоминает о чистой человеческой совести, давно отринутой. Впрочем, абсурдное ли?..
В сценарии было много текста. Режиссер предложил Борисову позаниматься болгарским языком. Олег Иванович, к огорчению сценариста, предложил в ответ помарать текст. «Как это? Что же останется?» — спросил растерявшийся режиссер. Сняли фильм за три недели.
«Единственный свидетель» был включен в основной конкурс одного из самых престижных в мире кинофестивалей — Венецианского. Борисову позвонил режиссер «Свидетеля» Михаил Пандурски, для которого этот фильм стал первым в его творческой биографии, и сказал: «Приезжай!» Легко сказать. Олег Иванович попросился в состав делегации Союза кинематографистов, но ему было вежливо отказано: «Понимаете, у вас картина болгарская, вот если бы наша…»
«Забыл я про Венецию, — записал в дневнике Борисов, — не суждено мне, значит, на гондоле… Вдруг ночью раздается звонок от Марии Тер-Маркарян, подруги Эдика Кочергина. Услыхала по „вражьему голосу“, что премию за лучшую мужскую роль в Венеции присудили мне. Тут и Пандурски звонит. Спрашиваю: „Премия денежная?“ — „Тут денег не платят. Зато кубок Вольпи передо мной: тяжелая малахитовая подставка — убить можно, — проба серебра № 683, да еще лев выгравирован. Искал тебя Де Ниро, познакомиться хотел. Он же тоже был в номинации. И еще Мастроянни среди почетных гостей… Я им всем сказал, что ты занят, снимаешься…“».
Спустя неделю кубок Вольпи, которым в разные годы удостаивали, в частности, Пьера Бланшара, Жана Габена, Берта Ланкастера, Хью Гранта, Марчелло Мастроянни, был у Борисовых. «Мы ему специальную подставку придумали, — записал Олег Иванович. — Хожу вокруг него, глажу… Наши газеты как-то стыдливо об этом пишут. Подтекст такой: премия премией, но картину-то никто не видел. Надо бы ее обсудить, проинспектировать…» Потом кубок Вольпи вместе со многими другими наградами артиста переместился в мемориальную комнату Олега Борисова в Историческом музее города Приволжска.
Кинокритик Александр Седов считает, что одноногий злодей получился у Олега Борисова в фильме «Остров сокровищ» даже полнокровнее, объемнее по характеру, чем в том же году им же сыгранный современник из фильма «Остановился поезд». «Подумать только! — пишет Седов. — Английский разбойник XVIII века привлекательнее советского следователя, — и это в 1982 году на самом пике „застоя“. Чем же этот Джон Сильвер так подкупает? Прежде всего, своей кажущейся простотой, тем, что он не по-пиратски обыкновенен. Но кто близко сходятся с этим Сильвером, очень скоро понимают — в нeм скрыта опасная глубина.
Спокоен ли Джон Сильвер или взбешeн, примирительно-любезен или паясничает, смеется или раздосадован — этот герой в фильме подан без отстранения, без заигрывания, очень всерьез. Его мгновенные переходы от кривляния к искренности, от гнева к добродушию завораживают и оставляют в растерянности, восхищают и ошарашивают не только пиратов, но и нередко самих зрителей. Не поймешь, где он настоящий, во что он верит, как к нему относится. И на чьей бы стороне этот Сильвер ни играл — он везде рассудителен до святой простоты».
На протяжении всего фильма Борисов тщательно выстраивает линию защиты своего героя будто перед судом присяжных-телезрителей: его герой по природе своей ни зол, ни добр и не «двуликий Янус», и то, что нередко принимают в нем за раздвоенность и двуличность, притворство и игру, — ограненный талантом инстинкт выживания. «И как это ваши мамаши отпустили вас в МОРЕ?! В МОРЕ!» — бросает в лицо притихшим пиратам Сильвер — Борисов, и лик его ужасен: лицо искажено гримасой праведного сарказма. На самом деле пугает другое — то, какой вулканической силой в нем прорвалась Истина. Эта сила повелевает войнами и революциями. Пираты знакомы с ней не понаслышке — так внезапно вскипает штормовая волна на обманчиво спокойном
