эти маленькие потери долго будут незаметными, но потом — бах! — и вы уже катитесь, как мяч к обрыву».
Искушения получить роль через партком сейчас, слава Богу, отпали. Хотя лучше не зарекаться… Тем более что на смену парткому могут прийти другие структуры. И тоже властные. Они — все равно будут выдвигать, рекомендовать. И если исчезнут собрания, доносы, то группировки всегда будут. И, скорее всего, будут кухни главрежей. Кухни не творческие — натуральные, где решается всё: роли, зарплаты, поездки, мера наказания… В Ленинграде тоже была такая кухня — самая главная. Но чем-то я там не приглянулся — на лице, что ли, у меня все написано? Неумение петь в хоре? Нежелание мыть полы?..
Глава двадцать первая
«Поезд…», «Парад…», «Слуга»
Кино для Борисова было спасением, отдушиной, возможностью заниматься творчеством в периоды пребывания на «голодном театральном пайке», определенном ему сначала Товстоноговым, а затем Ефремовым.
Первая роль Борисова в кино между тем была исполнена в 1955 году в картине Марка Семеновича Донского «Мать». Небольшой эпизод, две или три сцены. Олег называл их «лудить-паять» — он играл рабочего-подпольщика, паяльщика-лудильщика. На вокзале была сцена с Верой Петровной Марецкой (она играла Пелагею Ниловну Власову, мать, а Павла играл Алексей Баталов).
Предыстория этой роли забавная. Женщина-режиссер пригласила Олега в числе прочих сниматься в фильме «Концерт». Собственно, роли никакой, массовка, можно сказать, — сидеть в зале и выразительно слушать. Молодых киевских артистов приодели, приукрасили («Над моим гримом, — вспоминал Борисов, — трудились дольше всех»), посадили в ложу. Съемка затянулась, женщина-режиссер долго смотрела в сторону ложи, нервно покуривая. Потом подошел ее ассистент и, ничего не объясняя, попросил Борисова — одного — пересесть в задние ряды. После съемки перед ним вежливо извинились, сказали, что он не фотогеничен («Узко глаза посажены»), и дали совет на будущее: «Понимаете, нам кажется, что в кино вы сниматься никогда не сможете. Это ошибка нашего ассистента по актерам. У вас лицо какое-то нетипичное. Если будут в кино звать — лучше сразу отказывайтесь, потому что потом, после проб, все равно не утвердят».
И когда Донской (картина снималась на Киевской киностудии художественных фильмов, и режиссер, конечно, артиста на театральной сцене видел), дав поручение помощнику, позвал Борисова на этот «паяльно-лудильный» эпизод, Олег, вспомнив о своей «нефотогеничности», отказался. «Нет, — сказал, — знаете, я не смогу». Донской попросил привести Борисова к нему. Олег Марку Семеновичу и поведал о «вердикте». «Какой идиот тебе такую чушь сказал?» — удивился Донской. И утвердил на роль.
В «Рабочем поселке», снимавшемся на киностудии «Ленфильм», Борисов играл человека, поделенного надвое: Леонида Плещеева времен довоенных и Леонида Плещеева, вернувшегося с войны. Одна половина, такое ощущение, испарилась, вторая возникла, родившись в военном аду. Слепой Плещеев — Борисов ни разу не срывается в мелодраматическое болото, идет по грани, но не срывается.
Неподвижное напряженное лицо с поразительной внутренней сосредоточенностью моментально просветляется, когда Плещеев слушает шум в цехе. Меняется так, что хочется снять с него темные очки и взглянуть в глаза.
Борисов поразителен в кадрах, когда он сидит к зрителям спиной. Мы не видим его лица, не видим темных очков, но понимаем, что перед нами — слепой. Высочайшая степень внутреннего постижения состояния человека, оказавшегося в стороне от подлинного мира.
В полутемном штамповочном отделении завода Плещеев — Борисов, не глядя, рубит детали. Эпизод длится восемь секунд. Для того чтобы сыграть его, Олег в течение нескольких часов рубил, получив соответствующие инструкции от мастера цеха, настоящие детали, и достоверность эпизода была сверхубедительной.
Карен Шахназаров рассказывал, что ему было лет двенадцать, когда он увидел «Рабочий поселок». Картина произвела на него незабываемое впечатление. Тогда он и решил, что будет работать в кино… «Киномир, — говорит Шахназаров, — казался привлекательным, загадочным, но истины я не понимал».
Фильма «Дневник директора школы» с Борисовым в главной роли могло и не быть. Сценарий Анатолия Гребнева был на «Ленфильме», на роль Свешникова предложили пробоваться Евгению Лебедеву, который и принес текст в театр. Вернее, не в театр, а домой. Товстоногов читал его домашним вслух, сразу же загорелся идеей постановки, и Гребнев, которого с Георгием Александровичем связывали дружеские отношения, на основе сценария сочинил пьесу. Для Лебедева в главной роли.
Когда постановка (под названием «Рассказ от первого лица») была уже заявлена, директору театра объяснили в обкоме КПСС, что, как написал Анатолий Гребнев в «Записках последнего сценариста», «сценарий „Дневник директора школы“ признан идейно несостоятельным, а стало быть, и пьеса, как бы она теперь ни называлась, не может быть украшением такого театра, как БДТ».
«Ленфильм» между тем картину выпустил, и Товстоногов интересовался у Гребнева, как сыграл Олег Борисов.
«Все, что до тех пор за актером числилось как его „личностный арсенал“, в этой роли не просто не использовалось, выводилось за кадр, а как бы даже вовсе отменялось, игнорировалось, — написала о „Дневнике директора школы“ Ирина Павлова. — Редкостный темперамент, страстность, импульсивность, стремительность переходов от одного эмоционального состояния к другому, даже сарказм, свойственный в разной мере почти всем героям Борисова, — словом, все, что было к тому моменту неотъемлемо от сложившихся представлений об актере, было вынесено за скобки.
Именно со Свешникова начиналась родословная тех героев Олега Борисова, которые заняли одно из ведущих мест в кинематографе 1980-х… Быть может, пресловутая широта диапазона актерских возможностей Олега Борисова и коренится, прежде всего, в богатстве и многомерности собственной психологической структуры. В сущности, то разнообразие задатков и человеческих качеств, что заложено в личности художника, — и есть тот человеческий (а в каком-то смысле и профессиональный) материал, которым он оперирует в своем творчестве».
Анатолий Гребнев вспоминал, как однажды на съемке в павильоне он был встречен Олегом Борисовым весьма неприветливо: «Что вы тут все ходите? Дайте нам работать. Вы свое дело сделали, написали — отдыхайте!» Гребнев признавался, что он опешил, хотя и был уже, как он говорил, «довольно наслышан о несговорчивом нраве этого артиста», но потом они помирились. Гребнев с самого начала считал, что Борисов идеально подходит для роли директора школы Свешникова, человека, из которого «ничего не получилось», а впоследствии сценарист понял, как много угадано артистом, в том числе и такого, что не написано в тексте. «Напустился же на меня Олег Иванович лишь по той причине, — говорил Анатолий Борисович, — что я был в то время в конфликте с режиссером Борисом Фруминым („Дневник директора школы“ — дебютная картина Фрумина, распределенного на „Ленфильм“ после окончания режиссерского факультета ВГИКа, где он обучался в мастерской Сергея Герасимова. — А. Г.), а актер, даже великий, всегда в этих случаях
