— А теперь о деле, — сказал Цезарь так неожиданно, что Кассий вздрогнул, выныривая из своих размышлений.
— О деле? — удивился Панса.
— Да, но не о твоей провинции, Панса, так что расслабься. Марк Брут, Гай Кассий, на следующий год нужны будут преторы, — сказал Цезарь. — Брут, я предлагаю тебе стать городским претором. А тебе, Кассий, я предлагаю должность претора по иноземным вопросам. Вы согласны?
— Да, конечно! — воскликнул Брут, просияв.
— Да, я согласен, — ответил более сдержанно Кассий.
— Я считаю, что должность городского претора вполне отвечает твоим способностям, Брут. С твоей дотошностью ты будешь правильно разрешать споры и удерживать всех в должных рамках.
Он повернулся к Кассию.
— А у тебя, Кассий, большой опыт общения с негражданами, ты много путешествовал и способен схватывать все на лету. Поэтому ты будешь praetor peregrinus.
«Ах! — подумал Кассий, откидываясь на ложе. — Стоило совершить эту поездку. Значит, Долабелла думает, что получит Сирию, да?»
Брут был в восторге. «Городской претор! Мечта, а не работа! О, Порция поймет, я знаю, она поймет!»
«Они похожи на котов в море сливок», — подумал Октавий.
7
После Плаценции Цезарь ехал один. Даже Гаю Октавию он сказал, чтобы тот добирался до Рима сам. Таким образом, небольшой поезд двуколок отправился по дороге Эмилия Скавра к побережью, а по Аврелиевой дороге через Этрурию двинулись Цезарь с секретарями, его слуги и Хапд-эфане.
Была вторая половина секстилия, оставалось около семи месяцев до отъезда в Сирию и до приличной войны. Надо успеть сделать все необходимое как для Рима, так и для Италии, а потом с головой погрузиться в приготовления к пятилетней кампании. Составить пятнадцать легионов пехоты, набрать десять тысяч конников, германских, галльских и галатийских. Гай Рабирий Постум опять выполняет обязанности снабженца, а надежный старый погонщик мулов Публий Вентидий занят вербовкой. В этой кампании совсем не будет сырых новобранцев. К счастью, после повальной демобилизации прошел уже год, тихий, спокойный. Ровно столько обычно выдерживает на гражданке еще не уставший от ратных дел ветеран. Поэтому процент вновь записавшихся в армию будет высок. Под наблюдением Вентидия их тщательно отберут и рассортируют. Лучшие из них составят шесть отборных легионов, а остальные войдут в еще девять легионов, но уже средней руки. Затем артиллерия. Сто единиц на легион, не считая всякую мелочь. А также техники и квалифицированная нестроевая обслуга…
Время в пути текло незаметно. Оно проходило в диктовках сменяющимся секретарям. Все требовало внимания: армия, Рим, Италия, важные и неотложные строительные работы — от прокладки канала через Коринфский перешеек до обновления гавани в Остии. А еще надо осушить Помптинские болота, построить новые акведуки и отвести Тибр так, чтобы Марсово поле и Ватиканская долина оказались на том же берегу, что и Рим. В Италии также нет пока дороги Юлия Цезаря, ее надо проложить между Римом и пиценским Фирмом, чтобы самые труднодоступные участки Апеннин перестали быть таковыми…
И непременно заставить этих ужасных чиновников, ведающих распределением земельных наделов, подрастрясти свои задницы, чтобы осевшие в Италии ветераны не дожидались годами земли. Он издал закон, запрещавший им в течение двадцати лет продавать свои участки, чтобы защитить этих детей от происков жадных жен, всяких ловкачей, пройдох, обирал и земельных спекулянтов. Что там провозглашал в Плаценции Брут? Он так мало знал о человеческой природе (смиренное терпение, вот уж действительно!), что и впрямь поверил, будто Цезарь наложил запрет на продажу выделенной ветеранам земли, дабы те не потратили выручку на потаскух и хмельное. Вот какое представление имеет Брут о нравах, царящих в низших классах. Брут, который ничего не знает о нищете, болезнях или ссылке, но почему-то считает их неспособными разрушить счастье! Весь Палатин должен бы вырасти среди нищеты, как вырос Цезарь. Не в нищете сам, как Сулла, но видя страдания, которые она причиняет, и сколько жизней отравлено ею…
Представить только, что лишь год управления Италийской Галлией вылечил прыщи Брута! Власть освободила его от несчастий, от Сервилии, наконец. Настолько освободила, что по возвращении он развелся со своей Клавдией и женился на дочери Катона. Цезарь доподлинно знал, словно сам там присутствовал, как начался в его кабинете пожар…
Пора сделать Италийскую Галлию частью Италии и перестать управлять ею как провинцией. Все жители ее теперь полные граждане, так зачем нужна искусственная граница? Зачем Риму посылать туда губернаторов, если можно править из Рима? Сицилийцам тоже надо дать полное гражданство, хотя этому будут очень сопротивляться даже его сторонники. Там слишком много греков. Но разве южнее Рима не та же картина? Только греки помельче и потемней…
Нехорошо, что в библиотеке Александрии почти миллион книг, а в Риме вообще нет общественной библиотеки. Варрон! Идеальное занятие для Марка Теренция Варрона — собрать многочисленные копии всех сохранившихся книг и поместить их под одной крышей…
Но о чем он не диктовал своим секретарям, так это о Риме в отсутствие Цезаря. Эта проблема мучила его с того момента, как ситуация в Сирии показала ему, что для того, чтобы мир вокруг Нашего моря оставался по-прежнему западным, следует ликвидировать царство парфян. Тот факт, что он считал себя единственным человеком, способным сокрушить эту империю, не был свидетельством самоуверенного тщеславия. Просто он знал себя, свою волю, способности, свой талант.
Если Цезарь не покорит парфян, они так и останутся постоянной угрозой и однажды вторгнутся в западный мир. Очень мало политиков обладало даром предвидения, но Цезарь обладал им в полной мере. Он все чаще думал о грядущих столетиях, они занимали его больше, чем уже описанные в исторических книгах. Парфяне — воинственный народ, это ни с чем не сравнимая совокупность ближней и дальней родни, объединенная царем и центральным правлением. Фактически как и Рим, только там нет царя. Если найдется человек, способный направить усилия всего населения обширной империи в единое русло, все остальные цивилизации рухнут. Только Цезарь может предотвратить катастрофу, ибо лишь он предвидит ее. Другие живут, не зная, что ждет их потомков.
Беда в том, что Рим не является прочным единым целым, а без Цезаря и вовсе развалится. Очевидно, единственный способ предотвратить распад того, что достигнуто с таким трудом, — это дать центру вселенной систему критериев и силовую структуру, способную помешать кому-то другому поступить с Римом так, как поступил с ним он. Сулла пытался ввести новую конституцию, но она просуществовала только пятнадцать лет, ибо не была новой на деле. Попытка реставрировать прошлое ни к чему не привела.
Задача, стоящая перед Цезарем, куда как сложнее. Сейчас Республика обустроена значительно лучше, чем прежде, перед его первым диктаторством. Законы приняты, они действуют, и это хорошие законы, даже если кое-кто из первого класса так не считает. Бизнес настолько оправился, что больше никто не поднимает вопроса о всеобщем списании долгов. Его решение финансовых споров угодило и кредиторам, и должникам, обе стороны приняли его с восторгом. Суды впервые за десятилетия функционируют нормально, состав присяжных уже не вопрос, защищать привилегии стало труднее. Собрания наконец поняли свою роль в правительстве Рима, и сенат уже не так подвержен влиянию какой-нибудь небольшой группы лиц. Таких, как, например, boni.
Суть проблемы не в групповщине, а в действиях Цезаря. Все, что им сделано, он делал сам, своей властью, как автократ. И появились люди, считающие, что это и им по плечу. Сохраняя за собой диктаторский пост столь долго, Цезарь создал другой климат, и он отлично понимал это. Другого решения, кроме пожизненного диктаторства, не находилось. Он надеялся, что к его смерти Рим уже научится шагать вперед, а не пятиться назад. Но вперед к чему? Этого он не знал. Он только мог показать римлянам преимущества своих перемен и верить, что те, кто последует за ним, ясно это увидят и сохранят их.
Но это не решало проблему его пятилетнего отсутствия. Сначала он думал, что лучший выход — взять с собой Марка Антония. Не злоупотреблять властью тот просто не мог. Но он еще и мутил воду в легионах, хотел получить контроль над армией, чтобы самому стать Первым человеком в Риме, а то и диктатором. Поэтому взять Антония с собой значило ежеминутно ожидать массовых мятежей, как только возникнут какие-то трудности. Поход к парфянам в этом случае мог повторить поход Лукулла и Клодия в восточную Анатолию. Нет, Антония надо оставить, а значит, придется сделать его консулом, а потом дать ему должность проконсула, командующего своей собственной армией вдалеке от Италии, чтобы он меньше думал о ней.
