увидела плоское открытое поле фермы – ни коров, ни овец, – посадила самолет, выключила двигатель. Открыла фонарь в вечер и, хотя над ней плыл только холодный воздух, почувствовала давление многих тысяч футов воды.
Проблески
СЕМНАДЦАТОЕ
В конце концов позвонила Аделаида Скотт. Я только закончила разговор с Шивон и решила, что она перезванивает с другого номера, как вдруг услышала:
– Это Аделаида Скотт.
– Кто?
– Мы виделись на ужине у Редвуда Файфера. Скульптор. Похоже, я произвела не очень сильное впечатление.
Она, по ее словам, хотела позвонить раньше, но… в общем, не позвонила. Не была уверена.
– Но потом помощники рассказали мне о вашем… Что вы недавно появились в новостях, и я решила позвонить.
– Правильно. Отлично. М-да, я все думала, зачем вам понадобился мой телефон.
– Это несложно. Дело вот в чем. У меня есть кое-какие письма Мэриен Грейвз – письма к ней, а также ее письма, – и я подумала, они могут вас заинтересовать.
Время, когда скульпторша могла бы заинтриговать меня инфой про Мэриен Грейвз, похоже, осталось в другой жизни.
– Честно говоря, я не совсем понимаю, что мне с ними делать. В данном аспекте фильм уже отлит в бронзе.
– Я так и думала. Однако, мне думается, дело в другом. Не знаю, почему мне так хочется вам их показать. Вы… Прозвучит странно, но вы в моих глазах что-то символизируете. Пока не знаю что. Вы как бы дублер. Не ее дублер, а нечто более абстрактное. Что-то про то, как о ней думают.
После того как Аделаида подкараулила меня возле уборной Редвуда, я, вернувшись домой, посмотрела на ютубе старую зернистую документалку о ее фигурных сериях восьмидесятых годов. «Лодкоподобные объекты» – ветхие деревянные конструкции, собранные для того, чтобы их потопить. Некоторым предстояло утонуть самостоятельно, а некоторым после того, как Аделаида Скотт их поджигала. Она натаскала их со всего калифорнийского побережья и десять лет подряд топила и снимала. Каждый объект был подписан лишь римскими цифрами, от I до X. Я смотрела, как более молодой вариант Аделаиды в водолазном костюме натягивает акваланг, затыкает рот загубником, скатывается спиной в воду. Тогда она носила длинные волосы. Потопленные объекты постепенно исчезали под кораллами, губками, нараставшими на них крошечными существами. Над VII и IX объектами, как конечности затонувшего чудовища, мягко колыхались снопы ламинарии.
Стали ли мои родители костями? Или их кости исчезли? Наросли ли на их самолете крошечные моллюски, покрыли ли его мехом водоросли? В финальной сцене «Пилигрима» я должна сидеть в кабине самолета и, погружаясь на дно океана, смотреть на слабеющий свет. Я сделаю Мэриен так, как представляла своих родителей, не могла представить их иначе: без страха, без борьбы.
– О чем письма? – спросила я Аделаиду.
– О разном. Их писали на протяжении десятилетий. Я не показывала Кэрол Файфер, когда она искала материалы для книги… Ну, похоже, она уже знала, какую историю хочет рассказать, и, наверное, я не хотела сбивать ее, а может быть, не верила, что эти сложности ей по плечу. По-моему, она постоянно пытается все аккуратно увязать. Письма свидетельствуют о довольно сложных отношениях… – Аделаида замялась. Потом: – Кэрол прекрасная женщина, но не Пруст.
– Я тоже не Пруст.
– Значит, вы не хотите их посмотреть?
Хотела ли я? Или было просто лестно, что Аделаида удостоила меня такой чести? Я сказала:
– Завтра я на пять недель улетаю на Аляску. Вы можете мне их прислать? Отсканировать или как-то так?
– Вряд ли. А вы не можете приехать сегодня?
– Сегодня сумасшедший день.
– Хорошо. Тогда по возвращении. Теперь у вас есть мой телефон. – В ее тоне еще слышались повелительные нотки, хотя, может быть, к ним добавилось легкое огорчение. – Вы будете в Анкоридже?
– Наездами.
– Одна моя работа выставлена в городском музее. Можете посмотреть.
Я уже хотела сказать «хорошо, до свидания» и разъединиться, не собираясь ни лицезреть ее шедевры, ни звонить ей потом, как вдруг нечто странное пришло мне в голову:
– А откуда у вас письма Мэриен?
– Она кое-что мне оставила. Картины, фамильные ценности. Один пекарь в Миссуле любезно хранил все у себя в подвале до ее исчезновения. Юристы распорядились переправить хозяйство моей матери. Там были и письма. Возможно, это ошибка. Возможно, она не собиралась их передавать.
Мне все еще чего-то не хватало.
– Но почему она вообще что-то вам оставила?
Аделаида молчала так долго, что я проверила, не прервалось ли соединение. Наконец она сказала:
– Я просила бы вас, чтобы это пока осталось между нами, хотя, наверное, на самом деле все не так уж важно, но Джейми Грейвз – мой родной отец.
Война
Англия
Декабрь 1943 г.
На следующий день
Фермерское поле, куда села Мэриен, оказалось всего в тридцати милях от второго отряда авиатранспортной службы в Уитчерче. Она думала, у нее хватит топлива. Если нет, найдет еще какое-нибудь поле. Мэриен провела ночь на холодном полу кухни фермера, чья жена подозрительно косилась на нее, а утром ей удалось поднять «спит» с земли, долететь до Уитчерча, заправиться и доставить самолет в Косфорд. Погодные условия, объяснила она диспетчеру. Самолет остался цел и невредим, поэтому выбранили ее лишь формально, предупредив, однако, что придется доложить. Прекрасно, ответила Мэриен. Когда она добралась на Энсоне до Хамбла, спустились сумерки. Она машинально села на мотоцикл, нашарила ключ зажигания. Бездумно, не зная толком, куда едет, двинулась к лагерю Калеба. За две мили у нее закончился бензин, и оставшуюся часть пути она прошла пешком.
У ворот она спокойно бессчетное количество раз повторила: ей нужно видеть Калеба Биттеррута. Наконец военный полицейский сдался и сказал, что нельзя просто так являться, что лагерь закрыт, что, какие бы дела ни были у нее с Биттеррутом, это не проблема армии Соединенных Штатов, что она вторгается на территорию ВВС США, мисс, и будет наказана. В конце концов он велел ей сесть и подождать, а сам ушел на разведку.
Странно вело себя время. Мэриен будто вышла из него и вернулась обратно, только когда к ней в будке примостился Калеб. Он понял, Джейми погиб. Ему стоило только посмотреть на нее. Мэриен испытала благодарность, что не нужно произносить слова. Вдруг она расплакалась и не могла остановиться.
Появился еще один человек, врач, решила она. Он дал ей две таблетки и бумажный стаканчик с водой.
После этого время остановилось, а потом, спотыкаясь, опять пошло, как будто это еще одна машина, у которой кончилось горючее. Встречные фары с заглушками и затененные каменные стены между залитыми лунным светом полями и древними деревьями создавали над дорогой и сильной тряской джипа туннели тьмы. Мэриен каким-то образом удалось показать водителю путь до мопеда, и они с Калебом втащили его в маленький кузов. Потом была вращающаяся дверь «Полигона», рука Калеба у нее на плече, желтый свет вестибюля за маскировочными портьерами, Рут в синей рубашке Вспомогательного транспорта, развалившаяся в вольтеровском кресле. Когда Мэриен с Калебом вошли, они встала и спросила, что случилось, спросила у Калеба, кто он такой, потребовала объяснить, что происходит. Мэриен удивилась, как Рут может быть такой жестокой – спрашивать, заставлять ее произносить слова. Она помнила, как ехала на лифте и оба поддерживали ее. Как Рут ее раздела, а Калеб уложил в постель. Свой собственный голос, хриплый, велевший Рут уйти, потому что она хочет только Калеба.
Когда она проснулась, Калеб спал в кресле, а Рут ушла. Она удивилась, почему он у нее в комнате, потом вспомнила и выбросила руки, во-первых, защищаясь от того, что знала, а во-вторых, чтобы он подошел к ней.
Небесный ветер
ВОСЕМНАДЦАТОЕ
Я вылезла из самолета и пошла к ангару, где меня ждал мужчина: Баркли Маккуин, бутлегер, мой будущий муж. Я чувствовала себя сильной, умелой, чувствовала, как мне подчиняется все чертово небо. Он слышал, я умею летать, сказал Баркли. Ему нужен пилот.
– Снято!
«Хэдли, пройди еще раз, пожалуйста».
Мы снимали на Аляске, игравшей в фильме не только себя, но и Монтану, так театральные
