И как этой Туорб удалось уйти живой, ведь свидетели говорили, что волки свирепствовали? Ева вообще умерла, а Теренс и Бет больны? Все они почти обвиняли меня в моем везении и спасении, хотя и Калеб был там, но он почти и не упоминался, ведь это же Калеб Гровер!
«Вечно везет этой выскочке Туорб — и машина у нее крутая, и дядя богатый, да еще и Калеба заарканила! Тоже мне, страдалица…»
Я не сразу поняла в чьи мысли попала так неожиданно. Ко мне приближалась Сеттервин, с двух сторон ее сопровождали самые противные сплетницы в школе, уже знакомые мне с прошлого года, как девочки из библиотеки. Одну точно звали Айрис, а вот как вторую, я не могла вспомнить. Сеттервин, как могла старалась надеть на лицо маску соболезнования, но ей удавалось это с трудом, а может просто мне так казалось потому, что я продолжала держать с ней ментальную связь.
— Как себя чувствуешь? — Сетти остановилась передо мной, как она считала, трагично скривившись.
Сеттервин была симпатичной, и теперь, когда она решила сделать из себя подобие Оливье, ее стиль стал лучше, как и одежда. Волосы, ухоженные и короткие, подстриженные соответствующе моде, намного лучше, чем в прошлом году, украшали ее лицо, тонкое и все же не лишенное привлекательности. Темно-вишневые глаза, смотрели на меня насмешливо, но вряд ли она это понимала.
— Лучше. Спасибо, сто спросила, Сетти.
— Когда возвращаются из больницы Бет и Теренс? Надеюсь, они уже лучше себя чувствуют.
Я постаралась скрыть улыбку. Да кого ты обманываешь Сеттервин? Это же я, Рейн, которую ты терпеть не можешь, как и я тебя? И Бет, разве не ты прикладывала все усилия для того, чтобы разлучить ее с Теренсом?
— Да. Курс в больнице друга мистера Гровера помог им. Еще где-то месяц они будут чувствовать себя не лучшим образом. Кстати возвращаются они сегодня.
Я улыбнулась Сеттервин, столь же холодно, как и она мне. Я видела в ее сознании, как же ей хочется узнать побольше сальных подробностей о болезни наших общих друзей, а особенно о смерти Евы. Сколько же много сплетен можно было из этого вытянуть. А к тому же Сеттервин очень надеялась увидеть покалеченное лицо Бет, ведь если нет теперь и похорошевшей в последнее время (до смерти) Евы, она, Сетти, станет главной красавицей города.
Прочитав циничные мысли Сеттервин, я даже не посмеялась над ее тщеславностью. На душе и так было препаршиво, и ее мысли только добавляли темноты и отчаяния в мои.
— Тогда передавай им привет. Пусть знают, как все скучают по Бет в школе, а по Теренсу в городе.
— Обязательно, — заверила я ее, столь же притворно, жалея, что Бет, так и не начистила ее правильно светлое личико.
Сеттервин кинув еще один полупечальный взгляд, наконец, забрала подруг и двинулась по направлению столовой. Где-то я уже видела подобную картинку — ну да, так ведь ходила и Оливье, в сопровождении подруг, источая тепло и свет, словно королева. Хотелось кинуть вдогонку что-нибудь тяжелое. Взвесив в руке свой портфель, я рассматривала такой вариант событий минуту другую, и все же поняла, что не смогу этого сделать. Потому что когда Сетти уходила, я заметила в ее голове удивление — почему же это я такая сегодня отсутствующая. На миг, и все же в ее рассудке мелькнуло сожаление. Ну, хоть что-то ее пробрало! А то я уже решила, что и Сеттервин какой-то своей частью не человек.
Сидеть во дворе, даже не смотря на хорошую погоду, мне не хотелось — болезненные воспоминания прошлого года, когда все мои друзья были нормальными, здоровыми людьми, не те воспоминания, что нужны сегодня. Я просто хотела тишины и полное отсутствие сознаний вокруг. Сама не знаю, как я оказалась на стадионе. Влажные от утреннего тумана лавки, показались мне лучшей компанией.
Ветер и солнце успокаивали, но я ничего и не ожидала от них. Убедившись, что в телефоне отсутствуют голосовые сообщения от кого бы то ни было, я просидела здесь весь ленч.
В голове моей после встречи с Сеттервин было пусто, оттого я, чувствуя чье-то давящее сознание, игнорировала его. Прикосновение такого сознания было холодным, не приятным, хотя и отдалено знакомым. Наверняка кто-то из учеников, и влезать в ворох его мыслей и воспоминания, когда и свои не дают покоя, я не собиралась.
Тоска становилась лишь сильнее, мне казалось, что сил идти в класс просто не осталось, и все что находилось ниже шеи, болит.
Где-то далеко прозвенел звонок, и я понеслась на него, в сердцах с силой швырнув грушу куда-то далеко за пределы стадиона. Но звука падения не было, не обратив на это внимания, я все же поспешила на уроки.
Впервые с начала этого семестра, я не осталась на тренировку по волейболу. Мне едва хватило сил, переставлять ноги. Я обещала себе, что доберусь до машины, и тут же домой, чтобы завалиться спать. Звонка от Калеба все еще не было, и смутные подозрения о чем-то плохом в наших отношениях, меня уже не просто пугали, они заставляли впасть в кому, без ощущений.
Но сонливость, как рукой сняло, стоило сесть за руль. На приборной доске стояла моя груша, которую я так отчаянно вышвырнула. На глазах выступили слезы. И если раньше я хотела просто поехать домой, теперь мои планы кардинально изменились. Тоска сменилась надеждой и подобием ликования.
Выезжая со стоянки, я ухитрилась избежать столкновения с маленьким «Пежо» Сеттервин, она просигналила, но мне было не интересно, что она там кричит.
Я точно знала куда мне нужно ехать. Мои пальцы вцепились в руль. Губы по-глупому расплывались в улыбке, и я даже не знала, чего ожидать от встречи с Калебом, но мысль, о возможном его прощении, гнала меня вперед сильнее, чем адреналин. Хорошо, что дорогая была сухая, из-за погоды в эти дни, иначе на такой скорости я могла бы посчитать много столбов.
Машина Калеба стояла на нашем месте, едва скрытая рядом деревьев, для тех, кто едет по дороге, ее было бы трудно заметить, единственное чего я не видела, так это самого Калеба.
Даже выйдя из машины, я сразу же поняла, что его нет на этой импровизированной мини-поляне, и потому разочаровано застыла, возле обрыва. От моих ног тут же посыпалась вниз сухая глина, и потому я резко дернулась назад, и мое разочарование тут же прошло, когда я натолкнулась на его грудь, и прохладные руки Калеба обняли меня. Он резко развернул меня лицом к себе, и я поняла, насколько Калеб все еще зол, и в тоже время помимо злости было еще одно чувство, которое я тут же распознала — желание.
Наверное, он не мог контролировать его, все еще злясь. Я видела, как он старался подавить в себе это желание, и не мог, смотря на меня, чувствуя меня так близко, вдыхая запах моих волос, и слыша сердцебиение, которое звенело у меня самой в ушах.
