общему осуждению человека, которого он издавна уважал и до сих пор нежно любил. Но когда наконец прибыл кузен Диккинс (богатый холостяк преклонных годов и крестный отец Джесси, пользовавшийся в семье чрезвычайным уважением) и с порога возгласил, что безоговорочно верит рассказу миссис Мильман, старый Элмвуд сдался, не в силах больше сохранять нейтралитет. Он заявил, что подчиняется здравому мнению кузена Диккинса и намерен прервать всякие сношения с мистером Бруком, коего отныне не смеет называть привычным ласковым именем Эверард.
Заявление это было принято всеми присутствующими с глубоким удовлетворением, после чего они единодушно порешили соблюдать чрезвычайную осторожность: преступник в настоящую минуту находился в Лондоне, куда поехал (предположительно) с целью выяснить точное состояние своих финансовых дел, дабы по возвращении представить Элмвуду полный отчет и официально попросить руки его дочери. Все сочли отсутствие мистера Брука большой удачей: оно давало прекрасную возможность предостеречь Джесси. Было постановлено сейчас же позвать девушку, рассказать всю правду об истинном характере человека, с которым ей неосмотрительно дозволили водиться, и взять с нее клятвенное обещание прекратить всякое общение с ним.
Джесси вышла в гостиную. Увы, участь ее сердца уже давно определилась! Внимая странной истории, девушка то краснела от негодования на обвинителей, то бледнела от страха, что обвинение может оказаться обоснованным. Наконец обличительная речь завершилась, и с Джесси потребовали обещание. Однако она по-прежнему молчала, поглощенная ужасом и горем. Напрасно ей снова и снова говорили о жестоком злодействе, совершенном мистером Бруком; напрасно призывали сейчас же объявить о своем отвращении к нему. Благожелательные родственники закатывали глаза, дивясь такой слепоте и заблуждению. Миссис Мильман громко возмущалась упрямством и недальновидностью молодых людей, воображающих себя умнее родителей. А грозный кузен Диккинс, приняв свой самый суровый и величественный вид, потребовал от нее немедленного ответа.
Напуганная чуть не до обморока холодным тоном крестного, Джесси вся задрожала и сквозь слезы выразила надежду, что тетушка ошиблась и Эверард еще сумеет доказать свою невиновность.
Невиновность! Одного такого немыслимого предположения оказалось достаточно, чтобы вызвать бурю негодования. Уильямсоны, Джонсы, кузен Диккинс и все семейство Бернаби разом заговорили, и более дюжины голосов все еще наперебой прикрепляли самые нелестные эпитеты к имени Эверарда, когда дверь открылась и перед собранием предстал Эверард собственной персоной. Он только что вернулся из Лондона и сразу же поспешил удостовериться в благополучии Джесси. В следующий миг в комнате воцарилась гробовая тишина. Обсуждение велось на таких повышенных тонах, что не услышать, о чем шла речь, Эверард никак не мог. Да и в любом случае очевидное всеобщее смущение, вызванное его появлением, не оставляло никаких сомнений в том, что здесь разбирали по косточкам не кого иного, как его самого, причем в манере исключительно для него оскорбительной. Загорелые щеки молодого человека пылали от возмущения, когда он обвел взглядом присутствующих и резко осведомился, что означают те странные определения, которыми, как он слышал, поднимаясь по лестнице, его здесь характеризовали.
Поскольку вопрос был обращен ко всем сразу, никто не посчитал нужным принять его на свой счет. Каждый смотрел на своего соседа, словно ожидая ответа от него, и потому все продолжали молчать. Тогда Эверард решил конкретизировать свое обращение и, повернувшись к кузену Диккинсу (чей голос минуту назад звучал громче прочих), потребовал у него объяснений.
– Ну, право же, сэр… – проблеял кузен Диккинс, поправляя шейный платок в тщетной попытке скрыть свой конфуз, – право же, мистер Эверард… что касается того, что было сказано… могу лишь сказать, что я ничего такого не сказал… то есть не то чтобы совсем ничего не сказал… хотя, по правде сказать, да, практически ничего… поскольку сам я никакими сведениями не располагаю… я просто повторил… просто заметил, что, если правда то, что рассказала миссис Мильман…
– Миссис Мильман? – перебил Эверард. – Благодарю вас, этого достаточно. Теперь мы на шаг приблизились к сути дела. Итак, мадам, не будете ли вы любезны объяснить, по какой причине вы применяете столь отвратительные эпитеты к имени Эверарда Брука, которое, смею заметить, заслуживает их не больше, чем имя любого из здесь присутствующих? Я жду вашего ответа, мадам.
– И вы его получите, сэр! – ответствовала миссис Мильман, которая к тому времени уже овладела собой и теперь была полна решимости c честью довести дело до конца, вдвойне укрепившись духом. – Вы его получите, не сомневайтесь! А если окажется, что ваше имя и впрямь ничем не хуже имени любого другого в нашем обществе и что вы и впрямь не отравили старого джентльмена и не вышибли мозги мисс Нэнси, ну, тогда тем лучше для вас, вот и все, а вреда никому никакого!
– Отравил старого джентльмена? Вышиб мозги мисс Нэнси? Какая еще мисс Нэнси? Какой еще старый джентльмен? Ради всего святого, миссис Мильман, где вы нахватались такой несусветной чепухи?
– Нахваталась, скажите на милость! Позвольте вам заметить, сэр, я в жизни ничего ни у кого не нахватывала, а если уж говорить об умении нахватать, то из нас двоих скорее вы таковым обладаете. Ну и раз уж зашел такой разговор, выскажу вам еще одно свое мнение. Очень грубо с вашей стороны называть мои речи несусветной чепухой; впрочем, я не первая женщина, с которой вы обходитесь грубо, видит бог! И нам остается только пожалеть бедную мисс Нэнси!
– Опять мисс Нэнси! – воскликнул Эверард. – Да кто такая мисс Нэнси, черт побери?
– Значит, вы не знаете мисс Нэнси? Никогда не слышали о мисс Нэнси О’Коннор?
– Именно так, мадам.
– Нет, ну подумать только! Вышибить даме мозги, а потом отречься от знакомства с ней и сделать вид, будто впервые о ней слышишь, – вот превосходный образец современного воспитания! Конечно, сэр, после того случая с чайной ложкой я и не ожидала от вас многого в части хороших манер, но могу сказать вам одно: ваш маленький меднокожий готтентот Мирза поет совсем другую песню на сей счет, ибо всю историю я услышала из собственных его уст!
– От Мирзы? Быть такого не может!
– Не очень-то вежливо с вашей стороны, сэр, столь резко возражать старшим, но бог-то с ним. Повторяю: Мирза самолично рассказал мне, как вы отравили некоего пожилого джентльмена, а его бедной дочери размозжили череп дубинкой, и толковать тут больше не о чем. А если вы мне не верите, позовите мальчишку да сами у него спросите – лучшего я и не желаю… вижу, вон он в саду играет.
– И это будет сделано незамедлительно! – вскричал Эверард, рывком поднимая окно. – Мирза! Мирза!
Минуту спустя мальчик вошел в комнату.
– Скажи-ка, Мирза, что означает?.. –
