главную задачу правителя, и десятилетнее правление Н. С. Хрущева ярко продемонстрировало, что платой за решение этой задачи невольно становятся интересы страны и народа (а учитывая мировое значение СССР, и всей международной стабильности).
Едва ли можно усомниться, что личными мотивами во многом была продиктована и борьба с «культом личности» Сталина. В ходе этой борьбы подвергались дискредитации главные соратники прежнего вождя – политические соперники Н.С. Хрущева – а именно, В. М. Молотов, Л. М. Каганович, К. Е. Ворошилов, Н. А. Булганин и другие.
Следует отметить, что в соответствии с классическими канонами теории, подлинная оппозиция сталинскому режиму должна была родиться в недрах масс. Однако этого не наблюдалось – критика «культа личности» шла от одного из «продуктов» этой системы, как называл себя Хрущев.
Что же касается массового недовольства снизу, то оно было направлено как раз против самого Хрущева. Поводов для этого было предостаточно: рост цен на продовольствие, появление товарного дефицита, увольнение сотен тысяч военнослужащих из армии, кровавые события в Новочеркасске в июне 1962 г., осложнение отношений с западными странами в связи с Карибским кризисом, разрыв с социалистическими КНР и Албанией – вот далеко не полный перечень провалов «гуманной линии XX съезда». К этому следует добавить, что на фоне борьбы с проявлениями сталинского «культа личности» отчетливо складывались признаки хрущевского культа, – правда, имеющего явные абсурдные и комические черты.
* * *
Инициатива смещения Н. С. Хрущева исходила от председателя Комитета партийно-государственного контроля А. Н. Шелепина. Активную поддержку ему оказали заместитель председателя Совета министров СССР Д. С. Полянский, председатель КГБ СССР В. Е. Семичастный, а также секретари ЦК Н. В. Подгорный и Л. И. Брежнев. К октябрю 1964 г. о планах заговорщиков так или иначе знали почти все члены ЦК, в том числе, вероятно, и ближайшие друзья Хрущева (такие как А. И. Микоян, возглавлявший с июля 1964 г. Верховный Совет СССР). Характерно, что даже из тех, кто высказывал сомнения в целесообразности или в успехе замысла, лишь единицы предпринимали шаги, чтобы ему помешать. Примечательно и то, что сам Хрущев, к которому поступали сигналы о грозящей опасности, проявлял необъяснимую самоуверенность и безмятежность.
После отъезда Хрущева в отпуск в Пицунду в октябре 1964 г. под предлогом обсуждения вопроса о восьмилетке был созван пленум ЦК. Руководящая переворотом группировка уверовала в свои силы и пригласила на пленум Хрущева 13 октября. Уже в аэропорту до Хрущева стал доходить смысл происходящего: его встречал шеф КГБ Семичастный в сопровождении второстепенных лиц. Хрущева отвезли прямо на заседание Президиума ЦК, где, после недолгих формальных вступительных реплик, собравшиеся обрушили на падшего лидера лавину накопившихся претензий. Попытки погасить накал критики делал лишь Микоян, но напор и единодушие остальных выступавших привели к тому, что Хрущев не стал спорить с решением Президиума ЦК и сам предложил подписать заявление об отставке. Пленум ЦК заслушал доклад М. А. Суслова и, не открывая прений, снял Н.С. Хрущева со всех постов «в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья».
При свержении Хрущева удалось избежать создания чрезвычайной ситуации, а сама процедура отставки формально не нарушала ни действующую Конституцию, ни партийный Устав. Она проводилась гласно, при почти полном совпадении настроений правящей верхушки и простых граждан.
Наступила пора делить власть. Впереди был триумвират Брежнева, Косыгина и Подгорного. Противоречия предопределили и выбор нового руководителя. Уставшие от хрущевских перетрясок партийные и советские руководители нуждались в лидере, сторонящемся крайностей, предсказуемом, покладистом – словом, с теми свойствами, которые были попросту противоположны натурам всех прежних вождей. Противоречивость подходов в критике Хрущева, конечно же, не позволяла разработать единую и последовательную программу развития страны, как и новую руководящую «команду».
Леонид Ильич Брежнев почти идеально подходил этим ожиданиям, к тому же он обладал целым рядом привлекательных личных черт – обаянием, доброжелательностью, незлопамятностью, даже внешней импозантностью. Не последнюю роль сыграла также биография Брежнева: Великую Отечественную прошел от начала до конца, участвовал в одном из самых героических ее эпизодов – битве за Новороссийск, имел боевые ордена и т. д. Отсутствие же ярких государственных способностей, ординарность Брежнева никого не смущали, а, наоборот, делали его чуть ли не безальтернативным претендентом, так как это давало надежду разным группировкам на манипулирование им, а со временем, возможно, и на замену своим ставленником. Таким образом, выдвижение Брежнева на пост главы партии и фактически правителя государства отвечало интересам и настроениям, прежде всего партийной номенклатуры, независимо от идейных и политических предпочтений отдельных ее представителей. Задачи же государственной жизни при этом стояли на втором месте.
Пост Председателя Совета Министров СССР получил А. Н. Косыгин. Председателем Президиума Верховного Совета СССР стал Н. В. Подгорный. Пришедшие к власти лидеры не имели общей платформы. Фактически они были объединены одним лишь негативным отношением к политике Хрущева, что было заметно даже в выступлениях «головки переворота» на Октябрьском пленуме. Отголоски настроений сторонников реформ (А. Н. Косыгина, Ю. В. Андропова) нашли свое отражение в общем докладе как обвинения в нарушении коллективного стиля руководства и демократических норм работы, в волюнтаризме, создании нового культа личности.
* * *
В возникшей – и господствовавшей примерно в десятилетие между 1965–1975 гг. – точке зрения на проблему Запада и внешнего по отношению к нему мира появились новые идеи, определившие многолетнюю стойкость новой парадигмы. Речь, во-первых, идет о представлении, что в мире происходит гигантская крестьянская революция, бунт мировой деревни против мирового города. Во-вторых, обозначилось противостояние и подъем желтой и черной рас. В-третьих, западная культура после периода нарочитого гедонизма породила массовую культуру, нашедшую восхищенных адептов в городах незападного мира. В-четвертых, молодежь Запада и России потеряла прежнюю, основанную на идеологии, взаимную подозрительность – и этот процесс пошел и вширь, и вглубь. Результатом явилось создание нового климата, в котором более, чем прежде, признавалось различие Запада и его восточных соседей, отрицалась параллельность развития. Дихотомия традиционализма (как синонима отсталости) и модернизма сменилась более сложной картиной. Характерным стало подчеркивание «капитализма» как основополагающей черты Запада, как причины противодействия Советской России. Для взаимозависимости и единого будущего не осталось более места. Капиталистический Запад потерял ауру безусловной рациональности, пафоса освобождения человечества и стал в подаче антимодернистов жестоко жадным, несущим соседним регионам беды, поощряющим анархическое развитие.
Все это как бы приподняло Россию, сделало ее носителем легитимной альтернативы. Тем более
