отличался силой или яростью — он ослаб и более не выражал надежды.
Убитых коцитцев было гораздо больше, чем пленников, отчего оставалось догадываться, убили ли большинство дикари ранее или многим удалось спастись.
— Полагаю — их рвали кунабульцы, — пробормотал Хельс. — И наша Акме могла бы с ними легко справиться. Даже с полчищем.
— Могла ли она двигаться, когда кунабульцы напали на Кур? — потерянно и будто издалека говорил Руфин Кицвилан; угасающие факелы ярче высвечивали его медные волосы, бледность и безысходность в глазах. — Находилась ли она в сознании? Была ли она жива?.. Знаки её закончились ещё в Коците…
— Была ли она здесь? — упрямо прошептал Гаральд.
Посреди большой поляны стоял древний каменный алтарь, залитый кровью. Находился он на десятиступенчатом возвышении, часть которого разбилась и рассыпалась от времени. Струи крови, уже высохшие с прошлой ночи, тонкой сеткой покрывали ступени. Не было ни письмен, ни рун, ни статуй, которые поведали бы, каким кровожадным богам поклонялись эти люди.
Лишь вершины Эрешкигаль виднелись вдали, ибо Кур находился в своего рода ложбине, а скалы Эрешкигаль столь высоки, что вспарывали небеса и могли дотянуться до Шамаша.
Вокруг алтаря виднелось чёрное пятно, уводившее к лесу. Кур горел, но был потушен.
Неподалёку от алтаря ежом расположился частокол с мужскими головами, насаженными на остриё. Одна из сторон алтаря указывала на вход в крупную пещеру, где было столь же безмолвно, сколь вокруг.
Арнил в отчаянии присел на ступеньки алтаря, когда-то беспечными, почти детскими глазами своими оглядывая поляну, усыпанную телами, будто пропущенными через мясорубку. Он будто готовился вывернуться наизнанку от вида выпотрошенных внутренностей и крови.
Гаральд же неутомимо и горестно носился мимо беспорядочных рядов трупов, осматривал лица, приподнимал тёмные пряди волос. Ни минуты не веря в то, что он мог найти в этом аду свою возлюблённую. Даже он, на протяжении многих лет убивавший политических противников своего отца и короля, никогда не видел подобного. Ещё никогда смерть не раскрывалась перед ним в более отвратительном свете.
Труднее приходилось с теми, чьи черты были изуродованы и будто стёрты, чьи волосы были выдраны разве что не с кожей. Но Гаральд помнил и ярко-красную кофту, и серьги с красной шпинелью, и цепочку со Звездой Шамаша Атариатиса Рианора. Он до мелочей хранил в голове внешность Акме Рин.
Все они полагали, что даже такие дикари, как коцитцы, могли почувствовать в этой девушке особую Силу, посему могли отвести ей особую роль, менее или более страшную по своей жестокости. Но у всех пятерых в мозгу гремела мысль: если она была в состоянии самостоятельно двигаться и держаться на ногах, то могла не просто дать отпор и кунабульцам, и коцитцам, а сжечь тех дотла. Стало быть, или её здесь не было, ибо она не могла ни двигаться, ни сопротивляться, посему была убита.
Вдруг вздох Кицвилана оглушительно прорезал бытие, и все воззрились на него, оторвавшись от своего занятия. Затем он медленно начал качать медноволосой головой и упорно нашёптывать: «Нет-нет-нет!».
Шумно сглотнув пересохшим горлом и борясь и со льдом, окатившим его изнутри, и с последовавшей сильной тошнотой, Гаральд Алистер, во всём мире видя только Кицвилана, шатаясь, побрёл к нему, оскальзываясь на мёртвых телах. Ослабевшая рука с мягким звоном выронила меч.
До сих пор не веря в самое страшное, что только могло произойти в жизни его, он уже знал, кого увидел Кицвилан. Знали все. Арнил застыл на залитом кровью алтаре, в оцепенении наблюдая, как Гаральд бежит туда, где должна свершиться их судьба: сына герцога, сына короля и Акме.
Три шага до Руфина… два шага… Гаральд замедлился и, рухнул на колени будто пронзённый копьём. Арнил не видел лица своего друга, но задрожавшие плечи когда-то невозмутимого и ледяного Гаральда Алистера будто толкнули его, и принц, не разбирая дороги, сам кинулся туда, где остановились эти двое.
За деревьями они увидели широкий каменный столб, к которому за руки и за ноги была привязана девушка — тонкая и изящная, будто деревце, но с довольно крутыми изгибами бёдер, утончавшими талию. На ней не было ничего, кроме чёрной полупрозрачной материи, накинутой саваном. Траурное покрывало колыхалось на слабом ветру, ударяясь о чёрные горелые ноги и скользя по обнажённому телу, обнимая его и поглаживая. На её выжженную грудь была безжизненно опущена сожжённая голова.
Авдий Веррес не колеблясь подошёл к казнённой и внимательно осмотрел.
— Акме ли это?.. — с сомнением произнёс он.
Ближе подошёл Гаральд Алистер, в изумрудные глаза которого заглянула смерть, да так там и осталась. Он был не в силах поверить, что перед ним Акме Рин. Он верил в то, что красота её нетленна, а наследие даровало ей неуязвимость и бессмертие.
— Можно поверить, что это Акме, вернуться за Лореном и поехать в Кунабулу, — тихо произнёс Хельс, глаза которого наполнялись слезами. — А можно поискать ещё.
— Господа, перед нами действительно Акме Рин, — самым страшным на свете голосом глухо проговорил Авдий Веррес, и слова его заставили Гаральда Алистера если не упасть, то покачнуться. Много ли слов на свете, которыми можно пошатнуть придворного шпиона, хладнокровного убийцу и разведчика с многолетним опытом?..
Все обернулись на своего предводителя, и на лицах их читалось осуждение. Авдий смотрел куда-то вниз, на основание страшного столба, под ноги убитой. Затем он наклонился, что-то поднял и показал всем окровавленную золотую цепочку с подвеской.
И форма её имела Звезду с Семью Лучами Благодати Атариатиса Рианора.
Элай Андриган заснул. Те места, где его пронзили стрелы, начали затягиваться уже на второй день, что привело принцессу Плио в восторг, Буливида Торкьеля — в изумление, но сам Лорен Рин и бровью не повёл. Он догадывался, почему Сила его не могла уничтожить противника, ибо в этом путешествии ему отводилась совершенно иная роль, о которой Провидица не догадывалась или не пожелала им поведать. Лорен начал понимать, почему была увезена Акме и кому поклонялись её похитители.
Едва раны Элая начали заживать, он решил броситься в Коцит, но у полнхольдца поднялся жар, с которым справиться было гораздо сложнее. Лорену пришлось остаться.
Более всего его мучило ожидание. Гнетущее и зверски приглушённое, оно лишило его покоя. Он, будто зверь в клетке, метался из стороны в сторону, запустив руку в волосы, сжимаясь в сгусток тьмы, хватая ртом воздух, пока Буливид не посоветовал ему помолиться. Поначалу этот совет привёл молодого целителя в неописуемое бешенство, но после он осознал, что ничего другого ему не оставалось, посему начинал молиться.
Не было существа на свете, которое бы
