Люди жаждут возмездия, казни виновного. И задача Главы – дать его им. А отдать того, кого ему не жалко, – меньшее из зол. Кому нужны настоящие расследования, когда можно быстро и эффектно утолить жажду мести?
Пару минут Филин раздумывает над моими словами, потом кивает кому-то над моей головой.
– Пошли. – Большая крепкая ладонь подхватывает меня под локоть и тащит к бараку. Люди расступаются.
Поворачиваю голову: Ибис, второй помощник Главы. У Ворона еще бывает свое мнение, а у этого точка зрения всегда одна – филиновская.
Ибис увлекает меня к бараку; еле поспеваю. Остальные тянутся за нами длинной вереницей.
Вижу Олушу, которая намеренно отстает от процессии, пытаясь затеряться в толпе. Она боится, что я расскажу о нашем с ней разговоре, призову ее в свидетели, а значит, привлеку к ней внимание.
Отвожу глаза – если бы Олуша хотела высказаться в мою защиту, она бы это сделала.
А еще я замечаю новичка, Пересмешника. Он не бежит с остальными, а стоит чуть в стороне. Но тоже смотрит на меня. Серьезным, тяжелым взглядом. Однако его немой посыл мне непонятен – не прочесть.
Должно быть, Пересмешник тоже уверен, что это я убила Чижа. Ведь я уходила из столовой на его глазах. И он видел, что я собиралась уйти и искала удобный момент – значит, что-то планировала.
* * *
– Вот! – Ибис выпускает мою уже покрасневшую от его мертвой хватки руку лишь в нашей с Пингвином комнате, и то только для того, чтобы схватить со стула грязное после вчерашнего падения платье. – Вот она! Улика!
Естественно, у меня не было времени постирать одежду, и я повесила платье на спинку стула, чтобы немного просохло и не сгнило до стирки.
В комнате тесно. Душно, несмотря на открытое окно. Еще никогда в этом помещении не собиралось столько народу. Все желающие даже не поместились – остались в коридоре, но поблизости в надежде ничего не пропустить.
Филин забирает у Ибиса платье. Берет за плечи, расправляет и держит перед собой на вытянутых руках. Платье сплошь в грязевых разводах. С первого взгляда видно, что его не просто носили под дождем – в нем валялись в луже.
Что ж, отличная версия: сначала мы с Чижом боролись, а потом я зарубила его молотком.
Нет, рубят топором. А молотком стучат. Застучала? Тоже нет: стучат бойком, а не носком…
Понимаю, что у меня начинается истерика. Еле сдерживаю рвущийся наружу неконтролируемый смех. Меня же порешили. Уже порешили. Что бы я ни сказала, какие бы аргументы в свою защиту ни привела, все уже решено. Меня уже, считай, нет.
А я могла бы сказать так много. Что мне не хватило бы силы ударить мужчину так сильно, чтобы молоток вошел настолько глубоко. Могла бы обратить внимание остальных, что я ниже Чижа и не смогла бы нанести удар сверху вниз, а по положению орудия убийства очевидно, что так и было и били его не лежачего.
Но что бы я ни пыталась донести до этих людей, приговор мне уже вынесен – вижу по глазам Главы.
Чижа убил кто-то высокий. Выше его. Мужчина. Филин не дурак, он не может этого не понимать. Однако мужчины – ценные работники на руднике. Главе выгодно закрыть на это глаза и отдать на растерзание меня.
Поэтому – оправдываться? Перебьется.
– Да пошел ты, – наконец произношу то, что давно мечтала.
В ответ получаю удар по лицу. И это не пощечина. Это самый настоящий хук правой.
Успеваю лишь чуть отклонить голову, чтобы не выбил зубы. В голове звенит.
А потом вспышка.
Еще одна.
…Я бью какого-то мужчину. Он крупнее меня, хотя и некрупный для мужчины. И мой единственный шанс – внезапность.
Мужчина отшатывается. Переступает с ноги на ногу, и это его ошибка. Подсекаю. Падает. Но быстро ориентируется – перехватывает мою ногу, занесенную для удара, и дергает на себя.
Тоже падаю, перекатываюсь. Уклоняюсь от кулака, летящего мне в лицо.
Противник пытается забраться на меня сверху, понимая, что его преимущество – вес.
Бью лбом в переносицу.
– С-су-ука!
На меня фонтаном хлещет кровь из разбитого носа…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Поднимайте ее. – Картинка перед моими глазами рассыпается битыми стеклами, и только теперь понимаю, что я на полу. – Заприте пока. Сначала похороны – потом казнь. Завтра.
Завтра. У меня есть еще целый день, чтобы пожить, – как щедро.
– Да пошел ты, – с удовольствием повторяю разбитыми губами.
После чего Ибис снова подхватывает меня под локоть и волочет за собой.
Глава 6
На каждое действие есть противодействие. А каждый поступок влечет за собой последствия.
Я могла сразу же после падения с крыши попытаться найти молоток и унести его с собой. Могла не убегать от Чижа. Могла не запирать за собой дверь. Могла не идти закрывать люк, а переодеться и вернуться в столовую, чтобы разделить праздник со всеми и непременно попасться на глаза Главе. Я могла…
Могла поступить по-другому в каждом из перечисленных случаев, но сделала так, а не иначе. И оказалась… здесь.
Камерами временного заключения на Птицеферме служат подвальные складские помещения – попросту говоря, кладовки. Маленькие, тесные, без окон.
В одну из таких «мышиных нор» и приволакивает меня Ибис, а затем без лишних слов швыряет на пол. Запирает дверь и оставляет в полной темноте. В духоте, без еды и воды.
А я, вместо того чтобы биться в истерике, колотить кулаками в дверь и пытаться оправдаться, усаживаюсь на пол, обхватываю руками колени, откидываю голову на стену и… улыбаюсь. Я так давно хотела послать Филина с его выдуманной, изуродованной моралью подальше, что это принесло настоящее наслаждение.
И пусть радоваться мне недолго, это того стоило.
* * *
Эйфория проходит через несколько часов пребывания в импровизированном подземелье. Приходит осознание: завтра я умру.
Страшно. Немного. Не слишком.
Нет, если бы был хоть какой-то шанс выкрутиться, я бы попробовала. Но Кайра выкрикнула мое имя, а Филин схватился за него, как бульдог за брошенную палку – впился зубами и не отпустит. Плевал он как на прерванную жизнь Чижа, так и на мою. Главе нужно замять конфликт, быстро и грамотно. Что может быть проще – жертва отомщена, преступник повешен.
Пожалуй, выйдет неплохой повод для очередного праздника.
Жаль только Сова не успела сварить новую порцию самогона.
* * *
В темноте ощущение времени теряется. Тем более в тишине.
Про меня словно забыли, похоронили заживо в пластиковой коробке. Пластик… На Пандоре почти все из пластика. Серого, безликого. Как и наши жизни.
…Янтарная…
Лишь шепот в голове не оставляет меня в одиночестве.
Сжимаю зубы от бессилия. Кто ты, обращающийся ко мне так? И кем была я?
Юная забастовщица, нарушительница спокойствия, стажер какого-то военного подразделения…
С силой тру виски, пытаясь вспомнить еще хоть что-то, но в голове снова непроглядный серый туман-кисель. Серый, как чертов пластик.
Пожалуй, смириться со своей скорой смертью проще, чем с тем, что я так и не узнаю правды.
* * *
Не знаю, сколько проходит времени, прежде чем в коридоре впервые слышатся шаги. Медленные, шаркающие, сопровождаемые постукиванием. Тук-тук, тук-тук… Клюка.
Не пытаюсь встать и даже не меняю позы. Какой смысл? Зачем бы Сова ни пришла, но точно не для того, чтобы меня выпустить. За мной прислали бы Ибиса или Момота – того, кто сильнее и не позволит сбежать.
Поэтому сижу и лишь поворачиваю голову туда, где, по моему мнению (если я окончательно не потеряла ориентацию в пространстве), находится дверь.
Она действительно там, потому что, к своему удивлению, вижу свет фонаря снаружи. Оказывается, между дверью и полом есть щель сантиметра в три, но из-за того, что в коридоре тоже было темно, я ее не заметила.
