Иншаков вытащил из стакана карандаш и переломил пополам. Один огрызок отшвырнул в угол, а другой разгрыз.
Раздался звонок.
Иншаков вздрогнул. Трубку брать не хотелось, он чувствовал неладное. Выплюнул огрызок карандаша и медленно поднес трубку к уху.
– Слушаю.
– Товарищ полковник! – услышал он встревоженный голос диспетчера. – Хайбулин исчез с радара!
У Германа Васильевича потемнело в глазах. Он ладонью похлопал себя по нагрудному карману форменной рубахи, нащупал упаковку валидола, залез в карман двумя пальцами… Успеет ли сердце дождаться, пока он копается в кармане?.. Иншаков выдавил на ладонь круглую таблетку, положил под язык. Во рту онемело, как на морозе.
Надо отзывать ребят… Что-то происходит не то… Что-то… Иншаков потянулся к трубке. Сердце бешено колотилось.
11
Юра выскочил на улицу и сразу увидел шкатулку. Шкатулка блеснула в темноте полированной гранью, Юра зажмурился от яркого света. За церковью полыхал самолет, и грани шкатулки ловили отблески пожарища. Мешалкин побежал к шкатулке. Он был совсем рядом, он вытянул вперед руку, он готов был схватить ее и спрятать на груди, чтобы спасти этот мир, но… оглушительный рев… Мешалкин ничего не понял… им как будто выстрелили из пушки… что-то сильно долбануло Юру по ушам, и он полетел в обратную сторону…
12
Иншаков передумал. Он положил трубку на место и сам пошел в диспетчерскую.
– Отдохни, сынок, – сказал он сидевшему за пультом лейтенанту. – Покури. – Герман Васильевич надел на голову наушники и включил связь. – Ребята! Всё, возвращаемся. Как поняли? Прием! – Никто не ответил. Герман Васильевич слышал только треск, помехи и шум. Ему стало нехорошо. – Прием! – повторил Иншаков. – Ребята, слышите меня?! Прием!
Сквозь помехи прорвался голос:
– Слышу, папа!
Герман Васильевич удивился. Он узнал голос Романа Битлоза, к которому относился очень хорошо. Роман располагал к себе Иншакова, он был обаятельный, способный и сообразительный. Вот бытует в армии мнение, что молдоване все тормоза. Но про Романа никто бы такого сказать не смог. Роман Битлоз был общим любимцем, балагуром, юмористом и заводилой в положительном смысле слова. Иншаков иногда поругивал его. Роман часто бегал в деревню на танцы, драл деревенских женщин, не раз получал от деревенских мужиков по морде. Но Иншаков, когда говорил Битлозу, что не может доверять штурвал человеку, которому надавали по башке, – видел в нем себя молодым. Иншаков сразу после училища служил пару лет на Украине, где вот так же, как Роман, бегал вечерами на танцы, ухаживал за девушками и получал от местных кольями и дубьем по ребрам и голове. У Иншакова было много романов, он буквально сходил с ума от южных девушек, что-то особенное было в их глазах, голосах и фигурах.
– Битлоз, ты?
– Я, папа.
– Ты что говоришь?! – полковник не понял. Что-то этот Битлоз определенно зарывался. Когда летчики называют комполка за глаза папой – это нормально. Но вот так, напрямую – непозволительная фамильярность. – Какой я тебе, на хер, папа?!
– Действительно, херовый папа, – ответил Битлоз.
– Офицер, ты что себе позволяешь?! – Иншаков покраснел от гнева.
– Не кипятитесь, Герман Васильевич! Пришло время серьезного разговора. – Последовала небольшая пауза. – Помните, Герман Васильевич, Украину? Помните, Галинку Мунтян.
Иншаков не помнил… Мало ли их тогда было, Галинок… Он и по фамилиям-то всех не знал. И тут как будто что-то вспыхнуло у него в мозгу… Прекрасное лицо с большими черными глазами… брови дугой… полные алые губы… толстая коса… расшитая узорами белая рубашка… теплые южные ночи… виноград… роса… сено… сено… сено…
– Ну что, вспомнили?
– Д-да… Эх…
– Ну, здравствуйте, папа… Сын я ваш… Так-то вот… Обрюхатили вы тогда мамку… Обрюхатили и улетели… А она, чтобы позора избежать, вышла за алконавта одного, Битлоза, который издевался над ней всю жизнь, избивал, заставлял побираться ему на бутылку… Умерла мамка… А я из дома убежал… – Иншаков вспомнил, что Роман Битлоз был из детского дома. – … А мамка мне перед смертью рассказала, кто мой отец настоящий. И я всё сделал для того, чтобы вас, папа, разыскать и отомстить вам за мамкины слезы, за смерть ее и за фамилию, которую я получил от подонка, и из-за которой меня всё детство чморили и издевались! И теперь, когда вы знаете, кто я такой, я на ваших глазах покончу жизнь самоубийством, чтобы вы это запомнили как следует и чтобы вам, папа… — Битлоз не договорил. – Естрдей, о май трабол симс со фару вей, – услышал Иншаков в наушниках, – пай лук……ту сшей, о аи белив фо естрдей…
Герман Васильевич дернулся и повалился на стол. Его сердце не выдержало.
13
Абатурова с крыльца отшвырнуло обратно в церковь. Дед Семен пролетел через всё помещение, сбил по пути подсвечник и ударился боком об стенку. Церковная дверь сорвалась с петель и полетела следом за Абатуровым. На лету дверь перевернулась, приняв горизонтальное положение, и продолжала свой полет, как реактивная ракета. Дверь врезалась в стену всего на несколько сантиметров выше головы деда Семена и упала, накрыв старика собой, как крышка.
Колокольня от взрыва зашаталась, но выстояла. А вот Скрепкин не выстоял. Он слетел с лестницы и поломал ногу. От боли Леня опять потерял сознание.
Мешалкин очнулся в кустах. Он похлопал себя по ушам. Вокруг стояла звенящая тишина, как в телевизоре с выключенным звуком. Юра ничего не слышал. Он увидел Ирину. Ирина лежала на спине с открытыми глазами и ловила ртом воздух, как рыба… Юра вспомнил гигантскую рыбу, которую поймал, когда только приехал в Бубен… С нее-то, с этой рыбы, для него всё и началось. И знакомство с Ириной, и… Про остальное думать не хотелось… Юра поднялся и, шатаясь, подошел к Ирине. Присел на корточки.
– Ирина! – закричал он, но не услышал себя. – Ирина! Что с тобой?!
Ирина протянула руки и ухватила Мешалкина за пиджак. Она что-то ответила – ее губы шевелились, но Юра не слышал. Ирина тряхнула Юру и опять что-то сказала. Юра помотал головой, похлопал себя по ушам и заулыбался.
– Не слышу! – крикнул он. – Я тебя не слышу! Что-то с моими ушами!
Тогда Ирина обхватила Юру за голову и развернула на сто восемьдесят градусов. И тут Юра увидел Коновалова. Коновалов лежал на боку и беззвучно стрелял из автомата по наступающим монстрам. Юра видел вспышки, вылетавшие из ствола. Коновалов что-то кричал. Монстров было много, очень много. На место каждого уничтоженного вставало двое-трое новых. До Юры начали доноситься первые тихие звуки – слух возвращался. Пух! Пух! — как будто лопались мыльные пузыри – первым прорвали антислуховой барьер автоматные выстрелы. – Пух! Пух! – уже погромче. А вот что-то кричат, но что – пока не разобрать, как будто очень далеко в лесу перекликаются грибники:…у… а… дуй… еда… уй… ат ою… ука… ля… ляди… ну авай… авай… давай…
Ирина подтолкнула Юру в затылок. Он оглянулся. Она замахала рукой – двигайся!
И Мешалкин пошел к Коновалову. Теперь он слышал уже в половину нормы, то есть почти всё.
Но к Коновалову было уже не прорваться. Монстры окружили Мишку со всех сторон плотным кольцом.
– Юрка! – крикнул Коновалов. – Лови! Лови шкатулку! – Из-за голов упырей вылетела шкатулка и полетела к Мешалкину.
Юра подпрыгнул, как баскетболист, и поймал ее двумя руками.
Монстры вокруг Коновалова повернулись к Мешалкину и застыли.
Юра пошел к церкви. Ноги были точно ватные и плохо слушались. К тому же голова отдавала телу невнятные команды. Юра одновременно думал, что ему нужно спасать шкатулку, что ему нужно спасать Ирину, что ему надо помочь Коновалову выбраться из окружения, что он себя плохо чувствует, что ему это всё снится, потому что такого не бывает.
– Юра, быстрее, быстрее! – закричала Ирина. Она поднялась с земли и, опираясь на кол, захромала к церкви. – Быстрее!
– Иду!.. Всё!.. Уже иду!.. Я понял!..
Сзади раздался детский голос:
– Папа! Куда ты, папа?!
Мешалкин остановился и оглянулся. Прямо за ним стояли Таня с детьми.
– Папа, куда ты? – запричитала Верочка. – Мы тебя ждали, ждали, а ты от нас опять убегаешь…
– Так нечестно, – сказал Игорек. – Папа, ты же меня учил всегда честно поступать…
– Папа себя плохо чувствует, – объяснила детям Таня. – Сейчас мы заберем его домой и там полечим ему ушки. И всё будет хорошо. Он поправится и выстругает вам из дерева солдатика и зайку…
Мешалкин улыбнулся. До него наконец-то дошло, что всё, что он видел перед этим, было кошмарным сном, а вот теперь наконец-то он проснулся, и всё опять нормально, по-настоящему… Он двинулся к семье. Он попытался сказать: Дети! Таня! Как хорошо, что я проснулся! Мне такие ужасы снились! Но вместо этого изо рта у Юры вырвались какие-то нечленораздельные мычания. Что-то не в порядке было с речью… Ну, это пустяки, просто он еще не до конца проснулся… А вот сейчас он обнимет своих детей и жену и всё будет нормально… И расскажет им, какой ему сон снился удивительный… Он протянул вперед руки. В одной руке блеснул какой-то предмет. Юра не мог вспомнить, что это. Да это было и неважно. Татьяна тоже протянула к нему руки и улыбнулась.
