— Все очень просто: прекрасно отработанная легенда, подлинные советские документы, принципиально новая организация связи как внутри самой нелегальной организации, так и с немецкой разведывательной службой. Это и помогло им длительное время держаться нераскрытыми. Вы первый человек, который услышал о существовании этой резидентуры. Но теперь о ней можно писать даже мемуары — мне кажется, здорово получится.
— Стало быть, все же их наша контрразведка накрыла?
— Вовсе нет! Они подготовили благодатную почву для перевода агентурной деятельности на качественно другой уровень: если раньше костяк агентуры состоял из разведчиков-нелегалов, то сейчас — из местных агентов, которые занимают или занимали видные посты во всех областях жизни государства.
— Вы говорите об «агентах влияния»?
— Да, сейчас они так называются. И вы, дорогой Вадим Олегович, имеете честь беседовать с человеком, который после второй мировой войны стоял, так сказать, у истоков зарождения этой категории агентов.
— Вы хотите сказать, что они были и до войны? — удивился Котов. — Но это маловероятно! НКВД работал очень эффективно.
— Тем не менее даже в Политбюро ВКП(б) были агенты немецкой внешней разведки. Посудите сами, — Матвей Борисович достал из папки несколько архивных документов. — Вот отчеты о работе германского военного атташе при посольстве Германии, датируемые тысяча девятьсот тридцать третьим годом. В отчете сказано, что, по данным источника «Солод», на заседании Политбюро ЦК ВКП(б) указывалось, что в период голода тридцать второго — тридцать третьего годов погибло… и так далее.
— Но это ни о чем не говорит! — возразил Котов.
— Сухая информация отчета сама по себе ничего не говорит, но в датах, фигурирующих в этих документах, есть кое-что очень интересное. Вот, к примеру, заседание Политбюро состоялось в девятнадцать часов двадцать седьмого августа, а германский военный атташе в отчете указал, что эту информацию получил от «Солод» двадцать восьмого августа в восемь часов утра. Как он мог получить так быстро эту информацию? — спросил Суздальский.
— Да, здесь надо согласиться с вами — эту информацию можно было получить только через агента, но нельзя утверждать, что он был и агентом влияния. Все-таки я считаю, что в то время такого вида агентуры просто не могло быть.
— Пожалуй, вы правы. Но в то время речь шла о других агентах влияния. — Матвей Борисович достал из папки ещё несколько документов, положил их перед собой и сказал: — Как вы думаете, могут ли влиять уголовные, или, как сейчас говорят, криминальные элементы на политических деятелей того или иного государства?
— В настоящее время это можно утверждать наверняка, но в то время это было нетипично для советского общества.
— Это так, если мы говорим о довоенном периоде. Но сразу после войны все резко изменилось, даже в условиях сталинского правления. Это впервые было высказано учеными-социологами Запада.
— Что именно? — с сомнением в голосе спросил Полковник.
Суздальский с усмешкой в глазах посмотрел на своего заместителя.
— Они высказали гипотезу, что как только Советская Армия «погостит» в демократической Европе, а армия есть организованная и вооруженная составная часть населения страны, то даже Сталину будет тяжело управлять таким народом. А уж коль в стране появляются такие послабления, которые сейчас называют демократическими преобразованиями или реформами, то наружу вылазит всякая уголовная шушера, которой в свою очередь для того чтобы безбедно существовать, нужна, по сегодняшним понятиям, «крыша» в лице высокопоставленных чиновников в государственном аппарате.
Немцы это подметили и взяли на вооружение ещё задолго до начала войны с Советским Союзом. Но на практике этот тезис смогли проверить лишь в самый её разгар. Вот, почитайте ещё один документ, — и Матвей Борисович протянул Вадиму Олеговичу лист ксерокопии. Это был отрывок из донесения оперативной группы «Смерш» Второго Белорусского фронта. В нем говорилось:
«…В ходе предварительного дознания выяснилось, что арестованные Белогородцев, Забелин, Белянчиков, Набелко, Белчонок и ещё четверо диверсантов, убитые 23 августа сего года под немецким селением Альтенграбов, на самом деле являются уголовниками-рецидивистами, освобожденными гитлеровскими оккупантами из минских тюрем и пересыльного лагеря в конце июня — начале июля сорок первого года.
Арестованные признались, что в том же году под деревней Белки Киевской области из них сформировали взвод, который был причислен к батальону СС-501. В боях на советско-германском фронте против наших войск взвод участия не принимал, а использовался лишь как вспомогательная команда СС.
Нам удалось выяснить, что личный состав этого взвода участвовал в карательных операциях против партизан, подпольщиков и мирного населения, находящихся на временно оккупированной территории. Свидетели по этому делу устанавливаются.
Все арестованные направляются для проведения дальнейшего дознания в комендатуру НКВД города Киева.
Примечание: находившиеся при задержанных и убитых оружие, радиостанции, имущество (все немецкое, новое) и деньги в советских рублях направлены в ваше распоряжение установленным образом.
Временно исполняющий должность начальника отдела «Смерш» фронта полковник государственной безопасности Короткий.»
Полковник вернул документ Суздальскому.
— Как вы, Вадим Олегович, можете прокомментировать этот документ? поинтересовался тот.
— Я так думаю, что немцы пытались использовать уголовников и прочий криминальный сброд…
— Ну, вы уж слишком высоко взяли — уголовный сброд. Не забывайте, что некоторые ваши сотрудники как раз и относятся к этой категории людей, стал поучать Котова Матвей Борисович.
— Извините, вырвалось. Так вот, немцы пытались использовать эту, как вы высказались, категорию людей для каких-то определенных целей. Правда… — не стал продолжать Полковник.
— Продолжайте, продолжайте, Вадим Олегович!
— Правда, — продолжил Котов, — их можно было использовать только для подрыва благосостояния некоторых советских граждан. Вот и все!
— Не скажите, Вадим Олегович, не скажите! Расскажу-ка я вам ещё одну историю.
Глава 113
— Иван Иванович Нахтигалиев проходит у нас по одному делу свидетелем. Так, ничего особенного, но меня просто заинтересовала история его фамилии.
— И смею вас заверить, не вас одного! — тут же ответила Наталья Владимировна.
Гости безмолвно переглянулись.
Наталья Владимировна пошла куда-то внутрь квартиры, принесла оттуда пухлую старую папку и положила её на стол перед милиционерами и девушкой.
Кононенко, Малышонок и Виктория сразу же обратили внимание на ярлык на папке. Красивым почерком старой перьевой ручкой на нем было выведено: «НКВД, МГБ, КГБ».
Хозяйка квартиры несколько мгновений наслаждалась реакцией своих нежданных гостей.
— Нахтигалиева я хорошо помню. А потому помню, что им и ещё некоторыми гражданами в разное время интересовались служащие этих ведомств, — она изящным движением руки указала на ярлык папки. — Причем интерес у них появлялся только в тот период, когда в структуре этих ведомств происходили какие-то изменения.
— Значит, Нахтигалиевым интересовались всего три раза? — спросил капитан.
— Ошибаетесь, молодой человек. Не три, а шесть раз. Я сейчас вам объясню. Первый раз с делом Нахтигалиева работал оперуполномоченный НКВД сразу же, как только Иван Иванович написал заявление с просьбой выдать ему паспорт. К слову сказать, он работал больше всех над этими документами. Наталья Владимировна выложила на стол из папки листки тонкой папиросной бумаги, на которой после войны государственные служащие вели делопроизводство. — Это автобиографии гражданина Нахтигалиева, написанные его собственной рукой. И прошу вас отметить: в каждом экземпляре имеются некоторые расхождения.
— А как эти автобиографии попали в дело? — не удержался Малыш, и тут же Виктория толкнула его под столом ногой, давая понять, чтобы лейтенант не мешал хозяйке рассказывать.
— Очень уместный вопрос. Оперуполномоченный НКВД долгое время работал над документами Нахтигалиева. В то время, сразу после войны, для получения паспорта необходимо было представлять множество различных справок: из воинских частей, из колхозов и предприятий, заявления сослуживцев, подтверждающих личность просителя, фактов его проживания и работы в таком-то населенном пункте или очевидцев тех или иных событий его жизни и многое другое. Уже намного позже, после смерти Сталина и двадцатого съезда коммунистической партии, к нам приехали из органов государственной безопасности, проверили все дела и оставили только минимум необходимых для оформления паспорта документов, а их выдачу передали в ведение паспортных столов при районных отделах милиции. Этот оперуполномоченный, как я теперь понимаю, изъял автобиографии Нахтигалиева из личных дел учреждений, где работал или учился Иван Иванович. В конце рабочего дня он укладывал принесенные с собой документы в папку Нахтигалиева и сдавал её мне в сейф, где я хранила особо ценные, в основном старые и древние, документы. Сейф он опечатывал лично своей печатью, и мы вместе покидали архив.
