— Тебе нравится? — спросила Рашель.
— Не знаю. Хочется что-то перекрасить. Но я не знаю что.
Девушка засмеялась:
— Да, многие так говорят.
Кей посмотрел на нее. Рашель стояла перед ним почти обнаженная. Только тонкие трусики, не способные ничего скрыть.
— Ты уверена, что это правильно? — спросил Кей.
— Мы ведь умрем?
— Да. Наверное.
— Тогда уверена.
Она не сделала ни одного движения — лишь чуть-чуть отступила под взглядом Кея.
— Ты хорошая, — сказал Дач. — Очень надеюсь, что ты спасешься.
Он мягко привлек ее к себе — и почувствовал страх в касании губ.
— Не бойся, — сказал Дач.
— Я не боюсь. Я жду.
— Все равно я ничего не могу тебе дать.
— Неправда.
Кей отнес ее к кровати на руках, стал расстегивать рубашку — миг неизбежной, ненужной заминки.
— Дай я…
Рашель помогла ему раздеться, а он помог ей, что было куда проще, и снова спросил:
— Почему ты боишься, малышка…
Она не ответила, и он обнял ее — осторожно, стараясь быть предельно нежным и все еще не понимая ее страха, а девочка целовала его, словно не хотела больше никаких слов, и когда он понял, было уже глупо что-то говорить, и он только продолжал, стараясь, чтобы ей стало хорошо, и понимая, что этого никогда не бывает в первый раз, и ее загорелое тело казалось белым на черных простынях, и она улыбалась, словно ей действительно было хорошо…
И лежать лицом к лицу казалось редкой наградой, дарованной за тот короткий миг, когда ни Галактика, ни Грей, ни «Линия Грез» не стоили ничего.
— Если ты скажешь, что я романтичная дура, то я тебя убью, Кей Дач, — сказала Рашель.
Дач покачал головой:
— Мне было очень хорошо. Спасибо тебе.
— Дач, если мы спасемся…
— Ладно.
Он погладил Рашель по щеке, и она прижалась к нему еще теснее, хотя казалось, что это невозможно.
— Возьми меня снова, Кей.
— Не надо.
Рашель только улыбнулась, и он вновь склонился над ней, но она выбралась, оказавшись сверху, она знала все, ничего не умея, и Кей мог только догадываться, как она оставалась девочкой до шестнадцати лет в таурийском эдеме и со своей страстностью. Но это быстро стало неважным, абсолютно неважным, чем-то забытым, как Империя и «Линия Грез»…
— Я от тебя вся мокрая, — сказала она потом. — И ты тоже. Иди в душ.
Он сходил в душ и вернулся очень быстро, но Рашель уже сидела на кровати, завернувшись в черную простыню, и огонек в лампе едва дрожал.
— Теперь я, — сказала она просто. — А когда вернусь, ты уже будешь на полпути домой. Ладно? У меня контрольная на первом уроке.
Дач кивнул и посмотрел вслед, как мелькнул закутанный силуэт в проеме двери, а потом за стеной зашумела вода, и он оделся, привычно быстро и тихо.
Спускаться по стене не хотелось, он просто спрыгнул — земля ударила по ногам неожиданно сильно, и пришлось завалиться на бок, гася толчок.
— Не ушиблись?
Кей повернулся к веранде — там тлел огонек сигареты и угадывалась сидящая тень.
— Нет. Добрый вечер.
— Доброе утро. Будете взлетать — не включайте форсаж. У моей жены очень чуткий сон.
— У вас, вероятно, тоже. Но я не на флаере.
Дач повернулся и пошел сквозь сад. Где-то рядом, все время рядом, пела цикада — бесконечно и неуловимо, словно ниоткуда.
4
Кей так и не увидел сестренки Рашель. Программирование девочки вела Ванда, а Дач предавался невольному безделью. Порой по утрам он слышал, как хлопала внизу дверь, но ни разу у него не возникло желания хотя бы выглянуть в окно.
Однажды перед обедом он пошел в библиотеку и услышал из-за неплотно прикрытой двери голос Каховски:
— Император очень устал. Он трудится ради всей Империи. Он старше всех в мире. Понимаешь?
— Да, — тихо, сквозь сон, тонким детским голоском.
— Когда ты скажешь ему фразы третьего цикла, он обязательно пожалуется на усталость. Когда это произойдет, начнется четвертый цикл. Ты возьмешь его за левую руку, запомни, за левую руку. Ты скажешь ему: «Вы не можете устать, Грей, вы столько пережили. В мире нет ничего, что может вас утомить. Вы уже все видели, что есть на свете». Повтори.
— Тетя Фискалоччи, вопрос.
— Спрашивай.
— Я должна звать Императора по имени?
— Умница. Ты должна звать его так, как он тебе назовется. Грей — переменная, которую ты замещаешь принятым между вами именем. Запомни это.
— Запомнила.
— Повторяй начало четвертого цикла.
— Вы не можете устать, Грей…
— Стоп. Смени тон. Тебе его жалко. Очень жалко. Он хочет умереть, но ты не должна это упоминать. Ты его жалеешь. Повторяй начало четвертого цикла.
— Вы не можете устать, Грей! Вы…
Дач медленно отошел от двери. За ней сейчас не было полковника Каховски и девочки Лары. Только два автомата — обучающий и обучаемый.
— Вы пунктуальны, Радж.
Монтажник Радж Газанов заискивающе улыбнулся инспектору. Постоянное место работы в «аТане» было мечтой любого наемного специалиста.
— Как я понимаю, вы уже работали в наших филиалах… по временным контрактам.
— Да, господин. Монтировал…
— Не продолжайте. Хотели бы получить постоянную работу?
— Разумеется.
— Вы в курсе, что основные льготы по выслуге лет связаны у нас не с деньгами, а с льготным предоставлением аТана?
— К чему мертвому деньги?
— Логично. — Инспектор засмеялся, дружелюбно похлопал Раджа по плечу. Но глаза на костлявом скуластом лице оставались цепкими, изучающими. — Вы мне нравитесь, и ваша квалификация устраивает компанию…
— Спасибо.
— Пойдемте. — Инспектор поднялся из-за стола, наконец-то приняв решение.
Они вышли из кабинета вместе. Это был внешний сектор компании, открытый для посетителей, и в маленьком холле сидело с десяток напряженных, вымученно улыбающихся людей — потенциальных работников «аТана».
— Сюда, Радж.
Инспектор провел своим пропуском по контрольной панельке, но двери лифта, над которым мерцала надпись «Служебный», не спешили открываться.
— Ах да… — Инспектор извлек из кармана еще один пропуск. — Вот ваши документы. Теперь вы в дружной семье «аТана», Радж.
Лицо Газанова отразило все, что только может подумать человек, получивший шанс жить вечно. Он бережно принял из рук инспектора пластиковую карточку, коснулся ею детектора. Лифт открылся.
— Системы аТан размещаются на минус шестом этаже, — небрежно обронил инспектор. — Но нам ниже, Радж. Персонал реаниматоров вполне укомплектован.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
