полированной бронзы, оправленной в слоновую кость. Античный рельеф на обратной стороне. Однако, как я уже сказал, это вещь старинная. Тем и ценна, а скорей — интересна.
Комиссар посмотрел на собеседника, выдержал паузу как заправский рассказчик, и с видимым удовольствием приступил к изюминке повествования.
— Пудреница, как ты правильно догадался, много дороже. Она поступила из коллекции «Turn und Taxis». Была изготовлена лишь в 1915 году. Но из литого червонного золота с дивной камеей на крышке и бриллиантовой монограммой.
— Хорошо, убедил. Действует одно и то же лицо или, вернее, лица. В одиночку такое трудно организовать. Посмотри, какие разные вещи. Назначение, изготовление, ценность, время и место… Два твоих последних примера подтвердили всю эту страность. Понимаешь, и я над этим думал и пытался выделить общий признак. В самом деле, кто и почему вообще станет воровать в музеях? Если это не «Алмаз Раджи», не Леонардо, не Миро или Сезанн. НЕ так легко реализовать!
— С одной стороны, ты прав. С длугой же… Если это не Лувр, Британский музей или наша Пинакотека, то, пожалуй, и банальный ворюга. Почему нет? Скромный музей не осилит дорогую защиту. А располагать может очень многим. Украсть, чтобы просто продать поскорей! А вещи попроще, проще и толкнуть. Банальный ворюга — это во-первых. А во-вторых, коллекционер или — по заказу — для него! И что? Да ни то — ни другое не пляшет!
— Совершенно с тобой согласен, — быстро отозвался Вагнер и продолжил. — Я давно догадывался. Но только теперь… Последние случаи не оставляют сомнений. Наглядней некуда. До сих пор можно было спорить, почему взяли этот предмет? Может удобно лежит? А другой? Да понравился, и всё. Ну по-неопытности. Бывает!
— Или мания у него такая, — добавил комиссар.
— Да. Но теперь очень чисто работающий прохвост вместо шкатулки берёт кинжал, потом зеркало заменяет золотой пудренницей… Значит, будем считать — тезис доказан. Исчезает не самое ценное. Выбирают что-то другое.
Официант, разносивший напитки, давно поглядывал на этих двоих, уплетавших одно блюдо за другим, явно не замечая, что, собственно, едят. Он безмолвно уносил тарелки и тарелочки, маленькие чашечки и розетки для разных десертов. Ананасы и бананы, запечённые в золотистом тесте, апельсиновый мусс с лепестками роз исчезали с такой же пугающей быстротой, как и более солидные явства.
— Норберт, теперь докажи. Можешь или нет? — донеслось до него, — Крыс орудует? Хорошо, согласен. Но системы не вижу.
— Правильно, Хельго. Поймал, не спорю. Есть система! Но не знаю — какая. Я вообще это дело ощущаю как вызов. Я проведу свой анализ. Меня, кстати, обнадёживает как раз то, что иногда… Понимаешь, чем вещь дешевле, тем яснее…
— Как ты сказал? Чем дешевле? Объясни, я не понял! — заитересовался Вагнер.
— Лучше позже. Я суеверный.
Официант — китаец средних лет Лю, брат хозяина ресторана, неплохо понимал немецкий. Но не вслушивался в диалог заканчивающих обед мужчин. Его сложная и нервная деятельность давала ему достаточно пищи для размышлений. Бухгалтерия и работа с персоналом лежала на нём. Приходилось всё время вертеться как ужу на сковородке, чтобы держать в узде поваров и обслугу, постоянно думать о ревизорах, о проклятых визах и разрешениях на работу. А ну, как и из гостей кто… этот… из контролёров? Духи очага и драконы!
— Дым хорошей гаванской сигариллы Вагнера стлался под потолком. «Bitte zahlen» — обратился он к официанту. Лю выписал счёт и сделал несколько шагов по направлению к их столику.
— Всё-таки спрошу тебя, наконец. Думал сам скажешь, а ты молчишь, собака. Так почему? — услышал Лю, подойдя ближе. Говорил стриженый потолще, очкарик, улыбаясь, молчал.
— Ну что, будто не понимаешь? Я начальник, и ты не мальчик. Ты имеешь право сказать.
Лю поставил на поднос две рюмочки сладкого сливового вина. «Выпьют или не выпьют? Это скорее для дам.» Но брат наказывает под занавес обязательно угощать всех клиентов. Простенький знак внимания, и счёт кажется меньше. До столика оставалось не больше двух метров, когда блондин все-таки заговорил.
— Да нет, я понял. Другими словами, ты начальник криминальной полиции хочешь узнать от меня, полковника БНД, зачем госбезопасность взяла это дело к себе?
Лю с ужасом глянул на собеседников. Начальник КРИПО! Он не ослышался? И полковник… батюшки светы! Руки у него задрожали, и сливовое вино густой липкой струйкой потекло на зелёный фартук.
Глава 64
Большая рыба — Карп Валерианыч был человек консервативный, но трезвый. Он не любил челяди, в его доме не мельтешили лишние люди. Квадратные парни с бритыми затылками тоже не отирались у входа в офис. Но когда Николай Палыч Дедко однажды сказал — нам пора иметь особиста, таковой быстро появился.
Это был серьёзный, деловитый очкарик «из бывших», не бросающий слов на ветер и со связями там, где надо. Феликс Лопатин стал отвечать за безопасность и если считал нужным, приглашал, смотря по обстоятельствам, когда и сколько надо, хорошо обученных молчаливых, незаметных людей, всегда одних и тех же, но умевших, если нужно, изменить свою внешность не хуже актёров. У него появился на фирме маленький кабинет без таблички и постепенно сложился порядок, что и в случаях недоразумений с властями бумаги направляли сперва к нему.
Звонок во флигеле Палыча раздался в восемь ноль-ноль, и хозяин немедленно снял трубку.
— Феликс? Здравствуй, здравствуй. Ты уже на посту? Так контора же начинает только в девять.
— Вот и хорошо, можно спокойно поработать. Мне сегодня надо всё спланировать, впереди совещание в Литве — туда казахи едут и датчане. А потом шеф хочет на неделю в Шотландию в отпуск. Это уж другая задача.
— Постой, Феликс. В Шотландию он один собрался или…?
— Или… Погоди, Коля. Я чего звоню? У меня на столе телега лежит. Я тебе изложу. Я сам с этим сразу не полез — потому, не мой материал, сейчас ты поймёшь. Вот слушай.
Николай Палыч внимательно, не перебивая выслушал сообщение, а потом спросил.
— Кто этим ведает? Так, а кто заказал? Ах тоже он, целый перечень вещей… Тогда послушай Феликс, что я скажу. Не нравится мне это дело. Сам доложи — я мешаться не стану, и ты не тяни. Я считаю — ты напрасно её не любишь. Но если это, правда, «жучок», тогда я на твоей стороне, не сомневайся. Ну до связи. Пока.
— Доложить так доложить. Лопатин — «военная косточка» не хуже Палыча, набрал экстренный Кубанского. А «сам», услышав доклад, от гнева окаменел.
— Так Вы уверенны, Феликс Миронович… — Карп понизил голос, но слова его падали
