не хватать после закрытия предприятия, все сказали о друзьях и профсоюзе, но никто не упомянул саму работу[697].
Приток молодых людей в политические организации – «Демократические социалисты Америки», Лейбористскую парию и так далее – отражает не только пробуждение политического сознания у молодежи, но и стремление к объединению. Мы тратим слишком много времени на работу; у нас есть приложения для знакомств, упрощающие процесс поиска «второй половинки» (по крайней мере на одну ночь). Мы думаем, что семейные отношения и работа удовлетворят все наши потребности в человеческом общении, тем самым требуя от них невозможного. Нам нужны отношения помимо романтических и рабочих[698].
Концепция любви имеет долгую и сложную политическую историю. Как напоминает нам ответственный редактор Teen Vogue Самхита Мукхопадхьяй, любовь – «это не просто химическая реакция или чувство; это социальная и культурная сила». Кроме того, на протяжении долгого времени любовь считалась противоположностью работы. Любовь относилась к пространству дома, она была уделом семьи и влюбленной пары; человек ходил на работу, чтобы получить ресурсы, без которых любовь была бы невозможна. Также считалось, что любовь важнее для женщин, чем для мужчин; дом был женской сферой, а работа – мужской[699].
Но на самом деле границы между этими сферами всегда были размыты. С самого зарождения промышленного капитализма многие женщины работали вне дома, а боссы нередко пытались контролировать личную жизнь своих работников. Антонио Грамши отмечает, что «новый тип человека, которого требует рационализация производства и труда, не сможет развиваться до тех пор, пока половой инстинкт не будет соответствующим образом урегулирован и рационализирован, как и все прочее». Промышленники, утверждает он, постоянно борются с «животным» началом в человеке и пытаются подчинить себе те чувства и инстинкты, что отличают нас от роботов, в том числе установить контроль над внерабочими романтическими отношениями своих сотрудников. Хорошо известен пример Генри Форда, который отправлял сыщиков домой к своим рабочим, чтобы убедиться, что они честны, гетеросексуальны и моногамны, – следовательно, заслуживают более высокой зарплаты[700].
По мере того как менялись условия труда, трансформировались и наши представления о любви. Участницы феминистской революции, также известной как вторая волна феминизма, в числе прочего требовали для женщин возможности устроиться на работу, предполагающую карьерный рост, рассматривая ее не только как путь к финансовой независимости, но и как возможность посвятить жизнь более интересным занятиям, чем уборка дома и уход за детьми. Что касается концепции любви, то она, как демонстрирует социолог Эндрю Черлин, прошла путь от моногамных супружеских отношений к более открытым, гибким и, разумеется, зачастую не гетеросексуальным формам близости. Тем не менее язык, который мы используем, когда говорим о партнерстве (термин «партнер», ставший популярным в последние годы благодаря своей гендерной нейтральности, ассоциируется с работой, конференц-залами и юридическими фирмами), напоминает о том, что семья возникла как институт, дополняющий работу. Когда наши отношения рушатся, мы виним себя, не обращая внимания на социальное и институциональное давление, сделавшее невозможным их продолжение. Любовь по-прежнему остается всего лишь очередной формой отчужденного труда[701].
* * *
Но что, если бы все было иначе?
Как пишет Сельма Джеймс, это настоящее чудо, что при патриархате мужчины и женщины умудряются мирно сосуществовать и даже жить вместе и любить друг друга. Да, несмотря на все трудности, мы все равно пытаемся любить, и это само по себе прекрасно. Что, если, пишет Джеймс, мы попытаемся создать мир, в котором во главу угла будут поставлены любовь и забота, а не стремление к прибыли? Каким образом, спрашивает Кэти Уикс, осмыслять обязательства перед любимыми людьми, «не измеряя их валютой работы»?[702]
Самые радостные и памятные моменты моей жизни – это моменты, проведенные рядом с близкими людьми: когда мы сидим за столом и рассказываем друг другу о своих потерях; вместе смеемся и плачем; танцуем до боли в коленях и бедрах, не думая о том, насколько глупо сейчас выглядим; лежим на диване в четыре часа утра, время от времени случайно касаясь друг друга, и вспоминаем все свои маленькие любовные победы и поражения за последний месяц. Когда происходят политические трагедии, я укрываюсь в объятиях близких людей; когда на нашей улице праздник, мы вместе радуемся и плачем от счастья. Однажды на радостях я обняла знакомую, которая мне никогда особо не нравилась (это было взаимно): в тот момент мы обе поняли, что наше общее дело гораздо важнее личных симпатий и антипатий.
Когда умер мой отец, я испытала настоящий шок. Люди, знавшие, что такое боль, протянули мне руку помощи. Они объяснили мне, что мои переживания совершенно нормальны и гораздо важнее, чем работа (я также очень благодарна редакторам и команде Type Media Center, которые понимали, что иногда в жизни бывают такие моменты, когда человеку не до работы). Это лишь одно из множества добрых дел, за которые я пыталась отплатить впоследствии, поддерживая друзей, потерявших близких.
Значительная часть этой книги написана в тот период, когда я приходила в себя после потери отца и многочисленных неудачных отношений, на которые мне так везло. Мне стали нравиться темные круги под моими глазами. Мог ли кто-то сказать наверняка, чем они вызваны – бессонницей из-за очередного неудавшегося романа или работой по ночам? Знала ли я сама ответ на этот вопрос?
Когда вам разбивают сердце, вы становитесь расточительны. Я тратила время впустую, не спала и не работала. Я редко могу позволить себе удовольствие хорошенько погрустить. В таких ситуациях я чаще всего заставляю себя работать, но в тот раз, позволив эмоциям взять верх и прислушавшись к биению сердца, на короткое время снова почувствовала себя живой. Пустоту, образованную горем, я заполнила еще большим горем – ничего лучше не нашлось.
Мне кажется, что, заканчивая этот текст, я пытаюсь разобраться с самой собой. Думая о дедлайне и представляя напечатанную книгу, я все равно стараюсь не зацикливаться на работе. Я мечтаю, что кто-нибудь прочитает эти слова и почувствует, что они созвучны его опыту. Мечтаю разрушить стены, которые работа воздвигла между всеми нами, и о связи между людьми. Я пишу, чтобы дотянуться до людей, чтобы обозначить хлебными крошками путь, который, надеюсь, приведет нас в лучшее место. Я пишу это заключение и думаю о том, кому первому отправлю его.
Работа никогда не полюбит нас в ответ, но нас могут полюбить другие люди.
*
