не нужно было думать о деньгах? Как отметил Маркс много (впрочем, не так уж и много) лет назад, «царство свободы начинается в действительности лишь там, где прекращается работа, диктуемая нужной и внешней целесообразностью»[713].
Риск – это часть удовольствия.
Вот что значит «быть живым». Это значит чувствовать, как быстро бьется твое сердце из-за полученного сообщения, чувствовать, как радость от единения с людьми сменяется тоской от одиночества. Сама по себе работа важна только как способ установления контактов с другими людьми. Весь «труд любви», если очистить его от капиталистического стремления к богатству, славе и власти, по сути представляет собой попытку соединиться с окружающими, стать чем-то большим и лучшим, чем маленькое одинокое «я»: художник, каким бы индивидуалистом он ни был, всегда думает о потенциальных зрителях, когда создает свои работы. Если нам не нужно будет бороться за выживание, мы сможем познакомиться со множеством новых людей и лучше узнать тех, с кем уже знакомы.
* * *
Социальные движения последнего десятилетия в числе прочего объединяет то, что все они боролись за возвращение людям права на общественные пространства: вспомним оккупацию площадей в Испании и Греции; захваты университетов участниками британского студенческого движения; акции протеста «Захвати Уолл-стрит»; революцию в Египте, эпицентром которой стала площадь Тахрир; протесты 2020 года в США, когда американцы, несколько месяцев просидевшие в изоляции, вышли на улицы с криками «Black Lives Matter!»
Это были не только пространства дискуссий и политических действий, но и пространства заботы. Комитеты по «еде» и «комфорту», созданные во время акций протеста «Захвати Уолл-стрит», удовлетворяли базовые потребности протестующих и следили за тем, чтобы все чувствовали себя комфортно на улицах. Люди пели и танцевали; были устроены импровизированные библиотеки и проводились лекции. Протестные движения, пишет Барбара Эренрайх в книге «Танцы на улицах» («Dancing in the Streets»), раз за разом переизобретают дух карнавала, праздника всеобщей радости, на время отменяющего общественные иерархии. «СМИ часто высмеивают протесты за их карнавальный дух, как будто веселье отвлекает протестующих от серьезных политических вопросов, – пишет она. – Но опытные активисты знают, что людям нужна радость и что удовлетворение этой потребности нельзя отложить до окончания „революции“»[714].
После протестов на Уолл-стрит многие активисты перешли в сферу электоральной политики, сочтя ее более «серьезным» занятием. Но даже посреди этой «серьезности» нашлось место для утопии. Забастовки учителей, прокатившиеся по США после 2012 года, создали новое пространство для взаимодействия между активистами. В Западной Вирджинии учителя, облаченные в одежду красного цвета и держащие в руках самодельные плакаты, захватили местный Капитолий. Участники пикетов в Лос-Анджелесе и Чикаго исполняли танцевальные номера и пели песни собственного сочинения. Британские преподаватели в ходе забастовки создали «университет мечты: „полная коллегиальность, преподавание важных предметов без бюрократических издержек, солидарность студентов и работников университета, дети бок о бок с преподавателями“». Забастовка дает людям возможность вернуть себе право на свободное от работы время. Работники демонстрируют свою значимость начальству, отказываясь трудиться и нарушая привычный порядок вещей, но одновременно заявляют о праве на свое время и результаты своего труда. В разгар забастовки утопия на короткий миг становится видимой. А всеобщая забастовка, как писала Роза Люксембург, способна опрокинуть капиталистический строй[715].
Участники протестов 2020 года носили маски и использовали дезинфицирующие средства для рук, чтобы по возможности обезопасить друг друга от коронавируса. Они пели и танцевали, объявив улицы Сиэтла и Миннеаполиса зонами, свободными от полиции. Протестующие заботились об окружающих, раздавали еду и лекарства, давали друг другу возможность отдохнуть на улице, не думая о том, что кто-то может подойти и поинтересоваться: «Что вы здесь делаете?» Протестующие в Сиэтле возродили дух Парижской коммуны и сиэтлской всеобщей забастовки 1919 года, когда рабочий класс вышел на улицы города, борясь за свои интересы; они создали, говоря словами одного из активистов, «пространство для дискуссий, „деколониальное кафе“. Оно включало общественный сад, информационные палатки, обучающие мероприятия со свободным доступом к литературе, вечерние кинопоказы и площадку, где каждый вечер выступали музыкальные группы». В ходе протестов во время пандемии коронавируса, когда недовольные полицейским насилием объединились вокруг лозунга «I can’t breathe» («Я не могу дышать»)[716], протестующие создали в городах США пространства, где чернокожие могли спокойно вздохнуть. Как пишет политическая активистка Мариам Каба, протестующие, которые призывают к упразднению полиции, «способны представить другое общество, построенное не на индивидуализме, а на сотрудничестве, не на самосохранении, а на взаимопомощи»[717].
Возможно, этих отдельных пространств недостаточно для того, чтобы полностью перестроить существующую систему. Но, как пишет Фишер, альтернативные образы будущего, которые мы создаем в таких пространствах, «являются не только „политическими“ в узком смысле, но и эмоциональными». Он назвал такой образ будущего «кислотным коммунизмом» – но не потому, что верил, будто психоделики могут способствовать политическим изменениям: Фишер считал необходимым возврат к идеям освободительных движений 1960-х годов. По его мнению, они могут помочь нам выработать новую политику удовольствия, желания и радости, создать «новое человечество, новый способ видеть, мыслить, любить – как раз это и сулит нам кислотный коммунизм»[718].
Фишер хотел соединить художественную и социальную критику капитализма, чтобы построить мир всеобщего изобилия (отсюда «коммунизм»). В эпоху климатического кризиса трудно представить себе, что в будущем нас может ждать что-то кроме дефицита, но молодые люди, устраивающие климатические забастовки по всему миру, помогают нам увидеть альтернативный образ будущего. Они объединяются с друзьями, заставляя нас вспомнить о тех временах, когда мы только начинали создавать свои маленькие волчьи стаи вне нуклеарных семей, свои банды, которым могли доверить самые страшные секреты. Они превращают свои страхи в звонкие кричалки, высмеивающие взрослых, которые довели наш мир до такого состояния. Бастующие студенты знают, что другой мир возможен, ведь они сами создают его. Они делают его реальным каждый раз, когда отвоевывают свое время, когда отказываются заниматься «трудом надежды», которого от них ждут. Студенты понимают, что мир, в котором они должны были вырасти, основательно подвел их[719].
Конечно, думать, что одной только любви достаточно, чтобы изменить наш мир, – это идеализм. Мне очень нравится сумка, подаренная мне организацией Art + Feminism («Искусство + феминизм»), на которой написано: «Нам нужна не только любовь, но еще и чертов план действий». Или, как более точно выразилась Анджела Дэвис, «любовь сама по себе бессильна, но без любви невозможен ни один по-настоящему революционный процесс». Солидарность – это любовь, совмещенная с силой и четким пониманием своих целей, как однажды заметили мы с Мелиссой Джирой Грант, моей коллегой и самой дорогой подругой. Утопические
