В любом помещении, куда бы мы ни зашли, струилась работа.
В «лесном» цейхгаузе мои матросы с «Форта» перекатывали и сортировали брёвна.
В лесопильне грохотал стальной огромный паук.
Климент и Бубен в кузне, не обращая на нас внимания, добывали музыку из наковальни.
В гончарном цейхгаузе мастер как раз вынимал из печи посуду, обожжённую на второй раз, уже с глазурью, и Пит ещё горячие блюда расставлял на длинном столе. Мы, пришедшие, зачарованно перебирали их, любуясь узорами.
В стекольную мануфактуру нас не пустили: в час разлива расплавленного стекла там попросту запирали дверь.
Дошли до канатного цейхгауза, из которого слышалось пение. Заглянули. Пение смолкла, и старшина артели быстро встал и пошёл к нам, кивая на ходу и улыбаясь.
– А где наша малышка? – спросил он. – Где Ксанфия? Она так любит петь с нами.
– На кухне, – неуверенно солгал я.
(Ксанфия, по секрету от всех, с Дэйлом и Готлибом училась ходить на новой ножке. Было совместно решено, что она покажется всем остальным только когда совершенно станет ходить не хромая.)
– А для чего вы поёте? – поинтересовался один из портовых мальцов.
– Чтоб канаты получались прочнее.
– Но какая связь между прочностью канатов и пением? – спросил заинтересованно Барт.
– Вся сила каната – в пряди! – кивнул ему мастер. – Если пальцы вытянут прядь достаточно длинную, без узелков, разрывов, сгибов конопляных волокон, утолщений – то и нить из таких прядей получится тонкая и очень прочная. Ну, потом из нитей вьют каболку, из каболки – малый шнур, – линь, затем большой шнур, – аксель, и – уже сам канат. Он может быть и немного тоньше обычного, но, если пряди тянули чистые, длинные, а это возможно только с хорошим настроением, которое даёт совместное пение, – то такой канат вдвое прочнее чем те, которые плетут на мануфактурах полуголодные, усталые, злые работники.
– А вы, значит, не полуголодные и не злые? – уточнил Барт.
– Юноша, – сказал ему мастер. – Я дам гинею, если ты найдёшь во всём «Шервуде» хотя бы одного голодного или злого.
Мы все рассмеялись.
– Не будем отвлекать, – сказал я и повёл гостей дальше.
Прошли на второй этаж надстройки над каретным цейхгаузом. Здесь, в просторном и светлом бывшем цеху по изготовлению стрел, желтели свежеокрашенные столы. За одним из них сидел наскоро кивнувший нам Брюс и что-то гнул из отполированной до блеска проволоки.
– Здесь – рукодельная мастерская, – сказал я, – а это – Брюс, командор этого помещения.
– Он – командор? – изумлённо спросил один из портовых. – Да он же даже младше меня!
– В «Шервуде» не смотрят на возраст. Если ты что-то умеешь делать хорошо – то ты имеешь такие уважение и награду, какие есть не у всякого взрослого. Вы Дэйла помните?
– Как не помнить!
– Ему всего шестнадцать. А он уже работает управляющим всего имения. Вот ту машину, которая внизу режет брёвна на доски – он купил в Лондоне, нанял мастера, привёз, установил – в одиночку. Триста фунтов таскал с собой по городу, триста фунтов!
– Это сила, – переглянулись портовые.
– А вот здесь – самая волшебная мастерская, – сказал я, подойдя к следующему помещению на втором этаже каретного цейхгауза.
И, осторожно постучав, приоткрыл дверь.
– Входите, да! – послышался радостный голос. – Одну секунду, закончу гранчик…
Рядом с мастером за столом сидел Шышок. Кивнув пришедшим, он продолжил точить медный брусок маленьким трёхгранным напильником.
И через полминуты гранильщик поднял голову и широко улыбнулся.
– О, детишки!
Но детишки не ответили на искренне-радостное приветствие. Во все глазёнки они смотрели на небывалое чудо – разложенные по щитам на стене золотые украшения. Блеск самоцветов кричал и метался.
– Это… золото?
– О, безспорно. А вот смотрите, что сделал недавно мой ученик.
Гранильщик кивнул на Шышка и взял со стола длинную золотую цепочку.
– Сам сделал, без единого моего прикосновения. Да, небезупречно, и придётся переплавлять – но сам!
– Сила! – сказал маленький гость и, шагнув к Шышку, неуверенно проговорил:
– Ну ты это… Прости…
– Пустяки, – вспыхнул улыбкой маленький кривоносый Шышок. – Вот меня однажды в костоломке держали…
И тут за дверью раздался звонкий стук каблуков. Вошёл Гювайзен, громко сказал:
– Прошу прощений у уважаемый публика. Сейтшас мы идём иметь новый урок. Софсем новый наука, химий. И я котоф покасать чьюдо.
Разумеется, все поспешил за ним, и портовые мальчишки, и Барт с Милинией, а я немного задержался. Наклонился к гранильщику и спросил:
– Можно ли изготовить новый золотой знак, втайне от всех и быстро? Только рубинами выложить не ступени, а сердце с крылышками? Хочу вручить двоим добрым людям.
Гранильщик кивнул и, взглянув на Шышка, сказал:
– Сегодня же начнём пилить рубины.
Кивнув в ответ, я поспешил за удаляющейся компанией.
На каменном плацу, очевидно, уже заинтригованные влекущим обещанием Штокса, стояли все наши. И девочки, и женщины «Шервуда», И Ламюэль с Фальконом, и Чарли, и Робертсон, и Носатый, и Готлиб с Дэйлом, и Генри, и Ксанфия.
– Чьюдо! – громогласно объявил Гювайзен. – Пыстро мне сапирайт дроф, веток, тряпка, соломка. Путет костьёр!
– И в чём «чьюдо»? – вполголоса буркнул Чарли.
Штокс услышал и, обернувшись к нему, сообщил:
– Оконь сажгу исдалека, пустыми руками.
Мы все недоверчиво переглянулись. Добровольные помощники принялись азартно носить слому, щепки, поленья. В центре плаца разложили из дерева небольшой шалашик, встали плотным кольцом. Штокс тщательно смял клубок соломы, угнездил его под щепками. Поправил пару поленьев. Отошёл. Сел на корточки, стал делать в сторону шалашика плавные пассы и что-то загадочно бормотать.
Секунды текли, и ничего не происходило. Кто-то переступил с ноги на ногу нетерпеливо, кто-то с явным сомнением переглянулся. Штокс, на мой взгляд – дурачась, пришепётывал и подвывал.
– Да что мы здесь… – недовольно сказал Носатый…
– О-а-а-а!! – заорал вдруг Чарли.
Да, я сам вздрогнул. Из середины шалашика потёк дым! Вспух, разросся – и вдруг по соломе прыгнуло пламя.
– Не-ет, – оторопело протянул Носатый. – Невозможно…
Но огонь, разгораясь, уже плясал и пощёлкивал.
Штокс со стоном встал, распрямил затёкшую поясницу. Оглядел победно питомцев. Спросил:
– Чьюдо?
– О да! – сияя глазёнками, закричали ему дети.
– Это что же, – спросил не без страха Носатый. – Колдовство?!
– Никакой колтофства! Это химий! Просто наук!
– И в чём здесь наука? – спросили его из толпы.
– Дафайт ещё такой костёр телайт, – азартно распорядился раскрасневшийся Штокс.
