Не прошло и минуты, и детишки наносили из дровяного склада новых щепок, пакли, соломы. Поодаль вновь сложили шалаш.
– Теперь смотреть! – попросил внимания Штокс. – Фот пумашка.
Он достал из кармана четверть листа обыкновенной белой бумаги.
– Фот глицеринус!
И на свет появился пузырёк с какой-то безцветной жидкостью.
– И фот марганус!
Ещё один пузырёк – с бурым порошком.
– Наук химия – есть фсё и фсекта смешифать.
И Гювайзен, ловко скрутив из листа конус, высыпал в него порошок, а затем вылил безцветную жидкость. Быстро завернул края бумаги и сказал:
– Фот так я стелать… потом я насаметно тля фсех спрятать это в соломка, и полошить соломка под щепка.
И он плавно опустил белый конус на слому.
– Глицеринус и марганус софсем не любить трук трука! Они срасу вступать в великая питва! И фсекта они раскаляются до оконь.
Снова потянулись томительные секунды. И вот бок белого конуса потемнел, поплыло на нём коричневое пятно и стало расти. Как будто бумагу держали над свечкой. И так же, как от невидимой свечи, бумага скорчилась… и загорелась.
– Теперь мы фитим, что чьюда нет! И есть только наук, отшень сакатошный и интересный. Кто путет исучать химий?
Ребятишки завопили, запрыгали. Глаза их горели тем же азартом, что и глаза Гювайзена Штокса.
– Сила!! – громко воскликнул кто-то из портовых мальчишек.
– Есть ещё одна сила, – вдруг, добродушно улыбаясь, проговорил Ламюэль. – Но не сила науки, а сила веры.
Шагнув, он наклонился, перебросил горящую бумагу в горящий по соседству первый костёр. И убрал ещё и солому, отправив туда же. Теперь во втором шалашике оставались только голые щепки.
– Сила невидимого пламени Солнца и вера в это небесное пламя.
Он присел перед щепками и протянул вперёд-в-стороны руки с раскрытыми ладонями.
– Никаких фокусов. Никакой химии. Лишь таинство веры, подаренной людям великим пророком, имя которому – Заратуштра.
И вдруг сильно, разом по щепкам метнулся огонь.
Вот тут все оцепенели.
– Как это делается? – спросил зачарованно Чарли.
– Я согласен учить, – кивнув, сказал Ламюэль, – любого в Шервуде, кто только захочет.
И, подойдя к первому, вовсю пылающему костру, лёгким поднятием руки в один миг погасил рвущееся к небу пламя. По обугленным поленьям потёк дым. И, обведя всех долгим взглядом, он снова протянул руку – и пламя вновь вспыхнуло.
– Бэнсон рассказывал мне, – волнуясь, проговорил я, – что мастер Йорге протянул руки – и порох перестал загораться. Ни один пистолет, ни один мушкет не стрелял! Это тоже – наука о невидимом пламени?
– Именно так! – кивнул мне Ламюэль. – Но это, повторюсь, не сила науки, а сила Солнца и религии, посвящённой Солнцу. Для многих последователей Заратуштры такие вот чудеса – простая реальность. Человек, уверяю, может видеть прошлое, будущее, излечивать любые болезни. Он может летать!
– Вот это уж точно сказки, – громко сказал Носатый.
Ламюэль посмотрел на него. С улыбкой произнёс:
– Я так и думал. Генри!
Мы все посмотрели на нашего книжника. Он взволнованно поправил очки.
– Известно ли тебе, Генри, такое имя – Иосиф Дэзо из Копертино?
– Хорошо знаю, – немедленно откликнулся Генри. – Скромный ученик сапожника. В тысяча шестьсот пятьдесят седьмом году его посетил сам папа Римский, Урбан Восьмой. А также принцесса Мария Савойская и многие важные люди.
– В связи с чем?
– Иосиф Дэзо поднимал себя в воздух и перелетал на тридцать-сорок шагов. Это было недавно, всего сто лет назад, многими записано, и об этом хорошо помнят.
– Сказки, – отрубил Носатый. – Выдумки для поддержания авторитета католической церкви.
– И ты, разумеется, в это не веришь? – спросил, смеясь, Ламюэль.
– Поверил бы, если сам бы увидел!
– Тогда смотри! – не прекращая улыбаться, продолжил Ламюэль. – Сегодня это возможно. Потому, что замок «Шервуд» сегодня – надёжнейшее укрытие для людей Солнца! Ведь тот же Иосиф Дэзо искал покровительство папы, потому что боялся быть сожжённым инквизицией, как еретик. А в «Шервуде» инквизиции нет.
И, оглянувшись на своего друга Фалькона, кивнул.
Фалькон, также улыбаясь, прошёл в центр образованного людьми кольца. Встал между кострами. Сел, скрестив ноги и положив на колени расслабленные кисти рук. И вдруг медленно поднялся над плацем!! На ярд! Потом на высоту человеческого роста! И потом ещё выше!
– Ну а теперь, – громко сказал Ламюэль, заставив всех вздрогнуть, – чтобы Иннокентий не взялся утверждать, будто Фалькон поднялся на очень тонких, или вообще невидимых канатах, прикреплённых к крышам строений… Ведь мы сейчас стоим внутри двора…
И перевёл жестом руки взгляды с себя на Фалькона. И тот, медленно в воздухе повернувшись, скользнул за кромку крепостной стены, и за ней исчез.
– Сила!! – охрипшим от волнения голосом выговорил маленький гость.
– Мистер Том! – взволнованно проговорил Генри. – Я обязательно составлю надлежащий документ об этом событии! И пусть он хранится среди самых важных бумаг замка «Шервуд»!
А Чарли, не сводя глаз с кромки стены, напряжённо спросил:
– Побежим туда?
– Уже не нужно, – раздался вдруг за нашими спинами голос.
Отвернувшись от так притягивавшей нас стены, мы увидели спокойно стоящего и улыбающегося Фалькона.
Звонко стуча каблуками, к нему подошёл Гювайзен фон Штокс и торжественно проговорил:
– Я буду иметь счастий, если смочь стать фашим учеником, майтер!
– Охотно приму в ученики, милый Штокс! И, в свою очередь, прошу меня зачислить в ученики для изучения химии!
Я был ошеломлён, я тяжело дышал. Все те невероятные приключения, которые случились в моей жизни – были ничем по сравнению с увиденным только что. Но из состояния оцепенения, вызванного крайним изумлением, меня вдруг выдернули.
Вечер подарков
– Мастер! – раздался хорошо знакомый мне голос, традиционно обещающий важные новости.
Я, покачнувшись и поморгав глазами, пришёл в себя и взглянул на японца. И на человека, который мне уже был знаком! Почтальон шагнул и протянул мне запечатанный лист. Я взял его, сломал сургуч, развернул. Покачнулся ещё раз. О, Боже! Такой силы переживания, мчащиеся одно за другим, выдержать трудно.
– Готлиб, – хрипло сказал я и протянул ему лист.
И он, быстро взяв, громко прочёл:
– «Благодати и радости на все времена! Вошли в гавань Гамбурга. Караван возвращён в полном составе. На счёт Тома Шервуда в Любекский банк поступило тридцать пять тысяч фунтов. Более того. В Мадрасе попросились в эскорт два Плимутских корабля. Десять тысяч фунтов везу наличными. Прибудем в Бристоль в полдень 10 августа[8]. Энди Стоун».
