Однако старую «Нику» – «Станцию Ханкок» – в лучшем случае можно было назвать устаревающей, хоть ей и было от роду всего шестнадцать стандартных лет. Она усердно трудилась все эти шестнадцать лет, и не старость, а нововведения в вооружении и тактике, особенно в ракетах, отодвинули её во второй ряд по эффективности. В эпоху многодвигательных ракет традиционная ниша линейных крейсеров изменилась радикальнейшим образом, и BC-413 просто остался не у дел.
Уделом линейных крейсеров была охота за крейсерами врага и их уничтожение, или набег и отход. Они были и идеальными защитниками торговли, и наоборот, идеальными её разрушителями. Традиционно, особенно на Мантикоре, они не предназначались для боя в стене, поскольку относительно легкое бронирование и «крейсерский стиль» конструкции никак не могли выдержать трепку подобную той, на которую рассчитывали супердредноуты. Они должны были удирать от кораблей стены. Должны были быть способны уничтожить более легкого противника и удрать от более тяжелого.
Но дальность боя МДР чрезвычайно усложнила задачу оставаться за пределами эффективной дальности действия ракетного оружия кораблей стены. А упор на ракетный бой на большой дистанции потребовал большей плотности залпа и большей емкости погребов. Какое-то время казалось, что класс линейных крейсеров просто устарел, как это в свое время произошло с линкорами, и что линейные крейсера вскоре исчезнут из списков первоклассных флотов. Но этот тип кораблей – или, как минимум, исполняемая им роль – оказался слишком ценным, чтобы позволить ему исчезнуть. А усовершенствование эффективности компенсаторов и прочих аспектов военных технологий позволило произвести его трансформацию.
Грейсонцы пошли по одному из возможных путей, создав класс носителей подвесок «Курвуазье II». «Агамемнон» КФМ был мантикорской версией той же самой концепции, а «Блюхер» – андерманской. Подобный подход предлагал очевидные преимущества перед старой конструкцией.
Но назвать подвесочный линейный крейсер полностью удовлетворительным решением все-таки было нельзя. Хотя такой вариант предлагал очень высокую плотность огня, но поддерживать максимальный темп стрельбы он мог только очень ограниченное время. Кроме того, пустотелая сердцевина корабля такого типа стоила ему большей доли структурной прочности, чем пришлось пожертвовать при реализации аналогичной концепции в более крупных и более крепко сложенных супердредноутах. Так что Бюро Кораблестроения вице-адмирала Тоскарелли, когда разрабатывало тяжелые крейсера нового класса «Саганами-C», изыскало другой подход.
В результате появилась «Ника»: 2,5-миллионотонный «линейный крейсер», почти в три раза превосходивший размерами старый корабль Хонор, но развивавший ускорение на тридцать процентов больше. На старой «Нике» были установлены восемнадцать лазеров, шестнадцать гразеров, пятьдесят две пусковые установки ракет и по тридцать два лазерных кластера и пусковых противоракет. На новой «Нике» лазеров не было, гразеров было тридцать два (восемь из которых представляли собой погонное вооружение), пятьдесят пусковых установок ракет (ни одна из которых не была погонной) и по тридцать лазерных кластеров и пусковых противоракет. Экипаж старой «Ники» составлял более двух тысяч человек; новой «Нике» требовалось только семьсот пятьдесят. И вооружена новая «Ника» была двухдвигательными ракетами Марк-16. С учетом разработанной КФМ возможности «всеракурсного» запуска ракет, она могла задействовать пусковые обеих бортов по одной цели, что давало ей пятьдесят ракет в залпе против двадцати двух у старого корабля. И если максимальная дальность активного полета ракет старой «Ники» с места была чуть больше шести миллионов километров, то у новой «Ники» максимальная дальность превышала двадцать девять миллионов.
«Ника» не могла использовать полноценные, трехдвигательные МДР, доступные для «Курвуазье» и «Агамемнонов», поэтому её тактическая гибкость была несколько меньше и боеголовки её ракет тоже были немного легче. Но если «Агамемнон», сбрасывая подвески с максимальным темпом, опустошит свои погреба всего лишь за четырнадцать минут, то у «Ники» хватит боезапаса почти на сорок, а еще у неё в полтора раза больший запас противоракет. Кстати, хотя «Курвуазье» действительно несли трехдвигательные ракеты, КФМ предпочитал снаряжать подвески «Агамемнонов» теми же Марк-16. Бюро Вооружений разработало для них и стандартные подвески, но в Адмиралтействе было принято решение, что плотность залпа, возможная при использовании Марк-16, была важнее большей дальности действия более крупных ракет.
Лично Хонор считала, что «Ника» являла собой образчик линейного крейсера будущего и глубоко сожалела, что хотя Адмиралтейство Яначека и одобрило её постройку, но только в качестве единичного, экспериментального образца. Флоту отчаянно было нужно как можно больше «Ник», но в наличии была только одна. И как минимум на протяжении ближайшего стандартного года это было все.
По крайней мере Хонор заполучила эту единственную «Нику» и – она улыбнулась собственному отражению в армопласте – убедила адмирала Кортеса назначить на неё капитана компетентного почти настолько же, насколько он был… раздражающим.
– Сделать еще один проход, ваша милость? – спросил пилот и Хонор нажала кнопку переговорного устройства на подлокотнике.
– Нет, спасибо, старшина. Достаточно. Направляйтесь прямо на флагман; капитан Кардонес ждет, что я прибуду на обед вовремя.
– Есть, мэм.
Бот развернулся, а Хонор откинулась в кресле, задумавшись о будущем.
* * *
– Доктор Иллеску! Доктор Иллеску, что вы можете сказать по поводу сообщения о беременности герцогини Харрингтон?
Франц Иллеску флегматично шел по вестибюлю Бриарвуда, игнорируя выкрикиваемые вопросы.
– Доктор Иллеску, вы можете подтвердить, что граф Белой Гавани является отцом ребенка герцогини Харрингтон?
– Доктор Иллеску! Правда ли, что отец ребенка – принц Майкл?
– Вы можете опровергнуть, что отцом является барон Грантвилль или Бенджамин Мэйхью?
– Доктор Иллеску!..
Двери лифта захлопнулись, отсекая галдёж, и Иллеску взбешенно ткнул пальцем в кнопку личного коммуникатора.
– Служба безопасности, Мейерс, – немедленно отозвался голос.
– Тайман, это доктор Иллеску. – Ярость, бурлившая в обычно сдержанном баритоне Иллеску была почти осязаема. – Не могли бы вы объяснить, какого дьявола этот… этот цирк делает в нашем вестибюле?
– Простите, сэр, – отозвался Мейерс. – Я не знал, что вы пойдете через общий вход, не то как минимум предупредил бы вашего водителя. Они собрались там сразу после обеда, но пока в нарушении приватности замечены не были. А, согласно нашим правилам, до этого я не могу выставить их из общих помещении Центра.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
