— Он в самом деле почти ничего не сказал, — ответил Олег, глядя ей в глаза. — Его и других наняли убить Игоря и Умилу. Уплатили вперед. Кто — не знает, только обрисовал приметы, да и то слабо... Нанимали в темноте, человек был в капюшоне, голос менял.
Асмунд покосился на Рудого, тот взбирался на телегу и сказал уважительно:
— Волхвование, как вижу, сурьезная вещь... Непосвященным даже смотреть нежелательно, верно?
— Верно, — ответил Олег, думая о чем-то своем.
Гульча разжала кулачки, глубоко вздохнула и полезла вслед за Рудым. Асмунд поинтересовался:
— Он умер?
— Да. Но сперва сказал все, что знал.
Асмунд перевел взгляд с его одухотворенного лица на трясущегося Рудого, сказал еще с большим убеждением:
— Нужная вещь — волхвование!
Дальше дорога карабкалась по холмам. Даже Гульча вылезала, хватала коней под уздцы, помогала тащить телегу. Ночью большой костер не разводили, обе женщины зябли. Ударили ранние заморозки, все покрылось инеем, лужи замерзли. Гульча влезла Олегу под плащ, тряслась там, стучала зубами. Он спросонья обхватил ее, она тут же заснула, почти помещаясь в его огромных ладонях. Но Олег теперь спал неспокойно, скрипел зубами, поворачивался с боку на бок, и она снова карабкалась к нему в руки, согреваясь от огромного горячего тела.
Игорь начал покашливать, захлебываясь в соплях.
Утром Олег вздохнул с облегчением: впереди показались крыши Даниловки, городища на перепутье дорог, речного порта для соседних племен.
Рудый ожил, охотно указал путь к постоялому двору. Когда повозка подъехала к воротом, заверил Умилу:
— Княгиня, не надо хмуриться! Этот дом с виду неказист, но зато лучший постоялый двор на сотни верст вокруг. Я здесь однажды бывал... гм... по делам.
— Надеюсь, что лучший, — ответила Умила подозрительно. — А то я кое-что слышала о постоялых дворах Даниловки.
— Нет-нет, — горячо заверил Рудый. — Те непристойные постоялые дворы с продажными девками, бочками пива, горячим вином — на другом конце города. Туда надо перебраться через речку!
— Я уверена, что ты их хорошо знаешь, — заметила Умила ядовито. — Надеюсь, знаешь их только ты один.
Она обратила прекрасные глаза на Рюрика, и мечтательная улыбка мигом слетела с лица князя. Умила ровным голосом напомнила:
— Он был здесь позапрошлым летом в твоей свите, мой князь!
— Да, — подтвердил Рюрик твердо. — Но от меня не отходил ни на шаг, клянусь!
— Это я и хотела выяснить, — произнесла Умила совсем ледяным тоном. Она взяла спящего Игоря на руки, понесла его, гордо ступая по деревянным скрипучим ступеням. Рюрик смотрел уныло, Рудый ответил заговорщическим взглядом: не пойман — не вор, даже пещерник может знать те нехорошие дворы. Рюрик незаметно для жены отмахнулся: мол, пещерник может знать такое, что нам и не снилось, но помалкивает, не портит невинные души князя и его воевод.
Асмунд распахнул перед княгиней двери, проводил в зал, выпячивая грудь и грозно сверкая очами на возможных обидчиков.
Вечером, когда проверили коней, все спустились в нижнюю палату. Туда набился народ, казалось, не только поселившийся на постоялом дворе, но и со всего городища.
Асмунд буркнул, оглядывая зал:
— Народу многовато. И все разные. Не городище — ярмарка.
— Угадал, — согласился Олег. — Как раз сейчас осенняя ярмарка. В этом городище живут только торгом. Покупают, перепродают... Половина домов — склады. Местные покупают у восточных купцов, хранят их товары на складах, потом продают втридорога северным. Обдирают всех, как водится.
Асмунд с любопытством смотрел на черноволосого человека, тот сидел за дальним столом с двумя такими же смуглыми темноволосыми людьми. У них были одинаково длинные носы, выпяченные губы. Все трое были в длинных халатах.
— Кто это? — спросил он.
— Гевляне, — ответил Олег безучастно. Он придвинул к себе миску, тщательно вытер деревянную ложку. Асмунд побагровел, глаза выкатились, налились кровью. Его огромные, как детские головы, кулаки сжались с такой силой, что послышался скрип суставов.
— Это те, — заявил он громким голосом, — которые поклоняются смоку! Они подло убили бога моего племени!
Гульча оглянулась на троих купцов, перевела взгляд на разъяренного Асмунда. Воевода уже начал ощупывать рукоять чудовищного топора, но на поясе висел только крохотный нож.
— Убили? — спросила Гульча с сомнением. — Когда это случилось, я просмотрела... Наверное, еще спала?
— Это было пять тысяч лет назад! — рявкнул Асмунд яростно.
Его глаза пропарывали воздух, трое гевлян начали оглядываться. Асмунд запыхтел, начал подниматься из-за стола. Усы встопорщились, глаза округлились, как у разъяренного быка. Гевляне поспешно вскочили, оставив недопитое пиво, ушли, пугливо оглядываясь на огромного гиперборея, что уже раздулся, словно разъяренный дракон.
Гульча спросила осторожно:
— Стоит ли сердиться так долго?
— Есть вещи, которые прощать нельзя, — ответил Асмунд резко. — Никогда!
Он скользнул подозрительным взглядом по ее черным, как смоль, волосам, задержался на точеном носике и пухлых губах, повторил с нажимом:
— Никогда и ни за какие пряники!
Олег чувствовал себя усталым, мысленно уже лег в постель, дал отдых измученному телу. Рудый стучал ложкой, вылавливая из огромной миски последние капли супа. Когда хозяин принес на огромном подносе крупного поросенка, Рудый уставился с недоверием, осторожно потыкал ножом:
— Мы кабанчика не заказывали! С чего такая внезапная щедрость?.. Или ты зажарил его месяц назад, но так ни одному бродяге и не сбыл?
Хозяин покачал головой, указал на Асмунда:
— Поросенок еще утром бегал, но вот этот князь, когда соскочил с телеги, наступил прямо на него... Задавил.
Рудый покосился на смущенного Асмунда, сунул руку в карман, отыскивая кошель с монетами:
— Я могу его заменить.
Хозяин осмотрел его внимательно, сожалеюще покачал головой:
— Ты худой да жилистый. Не заменишь... Вот если бы сам князь, который задавил...
Рюрик посмеивался, заботливо срезал для Умилы поджаренные корочки хлеба — она любила их. Олег слушал болтовню спутников краем уха, почти не обратил внимания на выросшие посреди стола огромные кружки с квасом. До Новгорода осталось два-три конных перехода. Послезавтра они должны принять из рук Гостомысла ключ от ворот Новгорода. Не успеют — рухнет все. Участь славянских племен будет решена бесповоротно, трагически.
Он отодвинул пустую кружку, произнес рассеянно:
— Квас был хорош, благодарствую.
За столом была тишина, он поднял голову. Все смотрели на него во все глаза. В глазах Асмунда был откровенный восторг. Наконец Рудый скромно кашлянул, сказал благочестиво:
