После всему будет время, а теперь там, в замке, не спят и ожидают вас шесть старых дев теток… Надо и их пожалеть!
Подсадив Джесси в экипаж, Мюрри поместился подле нее, а Бэнтам, толкавшийся тут же, сообразив, что он здесь будет лишний, под предлогом заботы о багаже куда-то скрылся.
— Правда это? — спросила Джесси, когда экипаж уже выезжал за город, миновав улицы спящего старозаветного городка Чиппингама. — Правда ли это, Мюрри, что мы завтра увидим викария, мистера Трю?
— Совершенная правда, моя дорогая! Я ожидаю к нам завтра, во-первых, высокочтимого викария, а во-вторых, и это еще важнее, — твоего отца. Я просил его телеграммой ехать прямо в Комб-Кэстл и в кратких словах объяснил ему все!
— Когда же вы успели послать ему телеграмму?
— Из Пангбурна в то время, как краснощекий содержатель гостиницы беседовал с тобой!
— Значит, мистер Бэнтам знает решительно все?
— У меня от него нет никаких секретов! Он приезжал в Америку, чтобы сообщить мне о перемене, происшедшей в моем положении, и привезти меня в Англию, где я должен был вступить во владение унаследованными мною поместьями и титулом. Он положительно необходимый для меня человек и будет незаменим, когда мы поедем на несколько недель в Инсвич, другое из моих поместий, так как в настоящее время я являюсь владельцем не одного только Комб-Кэстла, а и многих других замков и поместий.
Джесси придвинулась еще ближе к Мюрри и ласковым голосом спросила его:
— Владелец замка Комб-Кэстл? А как его имя, его настоящее имя?
— Здесь его называют двенадцатым лордом Вудриджем, если ты хочешь знать!
Она ничего не сказала, он также молчал.
Так вот что принесла ей судьба, что она имела для нее в запасе, что она приберегала для нее до этого дня, в который она испытала столько обид, унижений и оскорблений! Любовь этого сильного, недюжинного человека, громкое имя, его громадные поместья, словом, все, о чем она даже не мечтала. И не зная, что делать и как благодарить судьбу, не зная, чем и как выразить ему свою радость, она впотьмах, ощупью отыскала его руку и, слегка привстав, поцеловала его в первый раз прямо в губы.
— Мюрри, что я скажу тебе? — спросила она.
— Ты скажешь, дорогая, что любишь меня!
— О, я любила тебя всегда, с первой минуты, когда увидела на пароходе. Ведь ты научил меня этому чувству, до тебя я его не знала, Мюрри. И право, я не могу любить тебя сильнее теперь, чем любила вчера. Ведь ты поверишь этому, дорогой?.. Ты не подумаешь, что я так глупо тщеславна…
— Я верю только тому, что ты любишь меня! Посмотри, милая моя жена, вот твое новое гнездышко, твой и мой дом!
Высокие старинные ворота широко распахнулись перед ними; весь старый замок светился огнями, и они под руку вошли в высокие и пышные хоромы, словно путники, утомленные дорогой, но достигшие желанной цели, где их ждут отдых, счастье и покой.
БРИЛЛИАНТОВЫЙ КОРАБЛЬ
роман
*[2]
I
ПРЕДИСЛОВИЕ ТИМОФЕЯ МАК-ШАНУСА,
ЖУРНАЛИСТА
Мой друг, доктор Фабос, познакомился с мисс Фордибрас на великосветском базаре, устроенном по случаю празднества в кенсингтонском Тоун-Холле. Я прекрасно помню, что в тот вечер он хотел развлекать почтенную компанию из Гольдсмит-Клуба за свой счет.
— Мак-Шанус, — сказал он, — никто, кроме тебя, не сумеет заказать прекрасный ужин. Отправляйся на маскарад, и я приеду туда же. Не жалей денег, Мак-Шанус. Твои друзья — мои друзья. Я желал бы сохранить воспоминание об этом вечере… последнем в Лондоне до моего отъезда.
Нас было семеро, обедавших за его счет в Гольд-смит-Клубе, и все мы сели в один и тот же омнибус. Да будет вам известно, что вы не найдете ни одного человека, который не отдал бы справедливость замечательному гостеприимству Фабоса. Ночь была ясная, и небо усеяно мерцающими звездами.
— Мы, что ли, платим за омнибус? — спросил мой друг Киллок, актер.
— Не оскорбляй в этот вечер самое великодушное сердце во всей Великобритании! — сказал я.
— И прекрасно, — сказал он, — человеку, который не платит, незачем заботиться о сдаче, — и с этими словами он вошел в Тоун-Холл.
Наша компания выглядела весьма колоритно. Мой старый товарищ Барри Хиншоу явился в бархатной охотничьей куртке и красном галстуке, что не очень пришлось по вкусу служащим театральной конторы. Сам Киллок, любимец дам, явился в жилете, так густо усеянном бриллиантами, что их хватило бы на целую брошь-хризантему. Все мы семеро, точно солдаты, выстроились у буфета, повернувшись спиной к танцевальному залу.
— Самое время для виски с содовой, — сказал Барри Хиншоу, знаменитый трагик.
— Стыдись, — сказал я ему, — не прошло и получаса с тех пор, как ты пил яд, известный под названием кюммеля. Остерегайся напитков, Барри!
— О! — сказал он, — Ты, я полагаю, из одного места приехал со мной? — И затем прибавил: — Будь Фа-бос настоящий джентльмен, он присоединился бы к нашей компании и заплатил за нее. Самое ужасное на всех этих базарах заключается в том, что ты всегда потеряешь из виду человека с деньгами.
Я пропустил мимо ушей это дерзкое замечание, и мы занялись буфетом. Великосветский базар, как они его называли, был в полном разгаре. Красавицы, одетые пастушками, приняли было меня и моих друзей за овец, которых можно постричь, но величественные манеры наши и два шиллинга и десять пенсов в кошельке уменьшили их рвение, и они сделали поворот направо. Базар этот был устроен для моряков из Портсмута. Стоило купить пучок незабудок за десять шиллингов у девушки с голубыми глазами и пунцовыми губками, и вы могли вальсировать
