забыл ли тов. Сталин или он не знает, что Ленин несколько раньше тов. Троцкого также называл Аксельрода ”дорогим учителем“? Нельзя также считать аргументами всю эту дребедень, все эти антибиографические и биографические сведения, которые в обилии приводились здесь, но которые с излишком покрываются обоснованной теоретической критикой, которую мы слышали со стороны оппозиции»{804}. Но если бы Пленум и слушал речь Христиана Раковского, он бы ее все равно не услышал. Логика борьбы довела стороны до политической глухоты. Однодумство рождало каменоломни догматизма, в которых гасла любая свежая мысль.
Троцкий оказался вне Центрального комитета. Это было его второе крупное официальное поражение в том роковом году. Собрав бумаги и сунув их в старый портфель, бросив потухший взгляд на президиум, Троцкий прошел словно сквозь строй цыкающих, оскорбляющих, возбужденных судей – теперь уже не товарищей по ЦК. Он был ими навсегда отторгнут. 23 октября 1927 года Троцкий и Сталин в последний раз видели друг друга. Отныне неравную борьбу они будут вести лишь на расстоянии. С момента их встречи в 1913 году, когда они узнали друг друга, прошло почти 15 лет. Сколько событий за это время прокатилось по несчастной российской земле!
Троцкий сел в машину (ее пока еще не отобрали) и поехал к себе на квартиру в Кремль. Он уже был чужим и там, в резиденции новых правителей новой империи, а теперь – особенно. Наталья Ивановна и секретарь Гринберг, как могли, успокаивали посеревшего лицом Троцкого. Он и не ждал другого от заседания ЦК и ЦКК, кроме как исключения, но сама процедура, ее характер, форма действовали угнетающе. Сейчас наконец Троцкий почувствовал, что он отверженный революционер. «Но отторгнуть меня от истории они не в состоянии!» – возбужденно повторял Троцкий, выслушивая утешения близких.
На следующее утро Троцкий, ознакомившись с записью официальной стенограммы, продиктовал записку в Секретариат ЦК, в которой, в частности, говорилось о вчерашнем заседании: «В стенограмме не указано… что с трибуны Президиума мне систематически мешали говорить. Не указано, что с этой трибуны брошен был в меня стакан (говорят, что тов. Кубяком). В стенограмме не указано, что один из участников объединенного пленума пытался за руку стащить меня с трибуны, и пр. и пр. … Тов. Ярославский во время моей речи бросил в меня томом контрольных цифр… прибегая к методам, которые иначе никак нельзя назвать, как фашистски-хулиганскими.
…Во время речи тов. Бухарина, в ответ на реплику с моей стороны, тов. Шверник также бросил в меня книгу. Тов. Шверник – бывший секретарь ЦК, ныне руководитель Уральской организации партии. Надеюсь, что его подвиг будет закреплен в стенограмме»{805}.
Все было ясно: Сталин окончательно одержал верх над оппозицией. Но Троцкий не сдавался. Он по-прежнему ходил на собрания оппозиции, писал заявления, протесты, инструктировал активистов троцкистских групп. Логика политической борьбы подталкивала его к налаживанию организационных форм противодействия. Но было уже поздно. Начались массовые аресты, исключения из партии, увольнения с работы. Ряды оппозиции таяли.
Понимая, что игра проиграна, Троцкий тем не менее решил бороться до конца. Приближалась десятая годовщина Октябрьской социалистической революции. Троцкий, посоветовавшись с Каменевым, Зиновьевым, Смилгой и Мураловым, предложил принять участие в демонстрациях отдельными колоннами из его сторонников. В Ленинград, в еще некоторые города пошли циркуляры: «Заявить о твердости оппозиции участием в демонстрациях под своими лозунгами».
Колонны его сторонников в столице и в городе на Неве оказались немногочисленными. Участники несли портреты Ленина, Троцкого и Зиновьева, лозунги и транспаранты, двойной смысл которых могли понять лишь посвященные: «Долой кулака, нэпмана и бюрократа!», «Долой оппортунизм!», «Выполнить завещание Ленина!», «Хранить большевистское единство!». Но Сталин уже отдал необходимые распоряжения. Колонны были оцеплены милицией и слушателями школы ОГПУ и военных академий. Троцкий в Москве, а Зиновьев в Ленинграде на машинах поехали на улицам, пытаясь приветствовать демонстрантов и толпы вышедших на празднества людей. Нашлось немало таких, которые приветствовали вождей оппозиции, выкрикивали слова солидарности, махали руками. С балкона бывшей гостиницы «Париж» Смилга, Преображенский, Альский пытались обратиться к проходящим колоннам демонстрантов с краткими речами. Но ОГПУ быстро приняло меры. Смилгу и Преображенского бесцеремонно согнали с балкона, колонны оппозиционеров были рассеяны, а автомобиль Троцкого забросали камнями, разбили стекло. Сотрудники ОГПУ грозили применить оружие и для острастки даже сделали несколько выстрелов вверх.
Все было кончено. Публичная попытка обратиться к народу, партии оказалась запоздалой. В глазах рядовых партийцев Троцкий уже был врагом, раскольником, дезорганизатором, контрреволюционером. Правда, Троцкий и его сторонники пробовали протестовать. Муралов, Смилга и Каменев в тот же день, 7 ноября, направили записку в Политбюро ЦК и Президиум ЦКК, в которой, в частности, говорилось: «На Семеновской улице милиционеры и военные на глазах у Буденного, Цихона и других стреляли нам вслед (по-видимому, в воздух). Мы остановили автомобиль. Группа фашистов – человек пять – набросилась на автомобиль с площадными ругательствами, сломала рожок и разбила стекло фонаря. Милиционеры даже не подошли к автомобилю.
После поездки мы прибыли на квартиру члена ЦК ВКП(б) тов. Смилги. Над окнами квартиры вывешены были с утра плакат ”Выполнить завещание Ленина!“ и красное полотнище с портретами Ленина, Зиновьева и Троцкого… Дело закончилось тем, что человек 15–20 командиров школы ЦК и слушателей военной академии разбили дверь квартиры тов. Смилги, обратив ее в щепы, и насильно ворвались в комнаты… Сорван был также ”преступный“ плакат с упоминанием завещания Ленина, ворвавшиеся военные унесли в качестве ”трофея“ полотнище с сорванным портретом Ленина. На полу остались доски, щепы, крючья, битое стекло, разрушенный телефон и пр., в качестве свидетельства героических действий в честь Октябрьской революции».
Записка кончалась словами: «Дело идет о судьбе партии, о судьбе революции, о судьбе рабочего государства. Судить будет партия. Судить будет рабочий класс. Мы не сомневаемся в приговоре»{806}. Смилга позднее записал, что штурмом его квартиры руководил начальник Политуправления РККА Булин. С ним были секретарь Краснопресненского райкома Рютин, председатель райсовета этого района Минойчев, помощник Калина Вознесенский и другие официальные лица. Ворвавшиеся избили Преображенского, Мдивани, Гинзбурга, Мальцева, других сторонников Троцкого. То был настоящий погром, записал Смилга. Едва ли Муралов, Смилга и Каменев знали, что не рабочий класс и партия осудят тех, кто стал замешивать бетон тоталитаризма, а сама история. А вот их, как и многих других, судит Система, против зарождения которой они тщетно протестовали.
Троцкий также направил письмо в Политбюро с протестом против разгона колонн демонстрантов-оппозиционеров, «сопровождаемого избиениями». Такие налеты сопровождались, подчеркивал Троцкий, «разнузданными выкриками черносотенного, в частности, антисемитского характера…»{807}. Троцкий требовал расследования, оглашения результатов и наказания виновных. Но виновными были признаны Троцкий и руководимая ими оппозиция.
По предложению Сталина 14 ноября ЦКК исключила Троцкого и ряд других оппозиционеров из членов партии. Это было третье «зафиксированное» поражение лидера оппозиции в 1927 году. Он назвал это «спуском революции», который захватил с собой и его, одного из главных творцов этой революции. Последняя тонкая ниточка, связывавшая его с официальными кругами, с Кремлем, оборвалась. На другой день после исключения из партии теперь уже полностью опальный «выдающийся вождь» написал:
«Секретарю ЦИК СССР
Сим извещаю, что в связи с состоявшимся обо мне решением я вчера, 14 ноября, выселился из занимавшейся мною до сих пор квартиры в Кремле. Впредь до того, как найду себе постоянную квартиру, я временно поселился в квартире тов. Белобородова (ул. Грановского 3, кв. 62). Ввиду того, что мой сын заболел, жена и сын останутся в Кремле еще в течение нескольких ближайших дней. Надеюсь, что квартира будет освобождена окончательно не позже 20 ноября.
Л. Троцкий»{808}.
Начались аресты, запреты на собрания оппозиции, нередко кончавшиеся стычками. Печать тиражировала измышления, что троцкисты намерены создать «контрреволюционную партию», выступающую против ВКП(б). В этих условиях Троцкий написал «Заявление оппозиции и положение в партии», которое не было опубликовано в прессе, но переписывалось и ходило по рукам. Тон заявления был спокойный, примирительный. В нем, например, говорилось: «По замыслу сталинской фракции, исключение многих сотен лучших партийцев, завершившееся исключением тт. Зиновьева и Троцкого, является не чем иным, как попыткой вынудить оппозицию перейти на положение второй партии… Оторвать
