– Мне кажется, я ее уже полюбил, – весело отозвался Петренко. Нравится мне тайга. Чудесный край. А какая широта! Простору сколько, – и он раскинул руки.
– Хорошо, – похвалил Быканыров. – Ты полюбишь тайгу, и она тебя полюбит, и откроется тебе, и убережет тебя. Честному человеку хорошо в тайге, а худому – плохо. Худой человек обязательно пропадет в тайге. Совсем пропадет…
– Ну, пора ехать, – прервал Быканырова Шелестов.
Оленей вывели на след. Шелестов дал команду трогаться.
ПОД ОТКРЫТЫМ НЕБОМ
Надвигались сумерки. Крепчал мороз, и маленькими облачками от людей и оленей отрывался густой, сизый пар.
Шелестов считал, что уже пора останавливаться на ночевку, но место было неподходящее. След преступников вел наизволок по редколесью, где погуливал хотя и несильный, но при низкой температуре обжигающий ветерок.
Олени бежали уже не так весело, как днем. Они устали, и Шелестов их не понукал.
"Мои устали, а у меня два самых сильных, самых выносливых быка, рассуждал майор. – Значит, остальные и подавно устали".
Шелестов решил устроить первую ночевку в затишье, среди густой тайги, но удобного места, по его мнению, еще не было.
Когда нарты, въехали в распадок, густо поросший тальником, майор остановил оленей, и все подумали, что здесь и будет привал, но внезапно Шелестов потянулся к автомату.
Все насторожились. И лишь когда впереди с шуршащим звуком поднялся табун белых куропаток, стало ясно, какая дичь привлекла внимание майора.
– А я вообще не понимаю, как можно отличить от снега белую куропатку? – спросил Петренко. – Как это вы заметили, товарищ майор? Я сколько ни смотрю, ничего не вижу, а если и вижу, то лишь когда куропатки поднимутся.
– Привыкнешь, глаз приучишь, все будешь видеть, – ответил Быканыров. – Черные головки куропаток здорово видно. Снег белый, а они черные. И сидят они всегда головками против ветра, чтобы ветер перья им не лохматил. Птице ведь тоже холодно. А птица тоже ум имеет. Ты знаешь, как тетерев спит зимой?
– Понятия не имею, – признался Петренко. – Спит, наверное, как все спят, сядет поудобнее на ветку, глаза закроет и спит.
– О, нет, – заметил старик. – Тетерев хитрый. Он сядет высоко на дерево, сложит крылья и бух вниз в снег. Как камень. Уйдет глубоко, пророет норку вбок и спит.
– Здорово, я этого не знал.
Раздалось повизгивание Таас Баса. Все оглянулись. Пес стоял в стороне, разгребал передними лапами снег. Шерсть на его плечах поднялась.
– Что такое? – спросил Шелестов. – Что он нашел там?
– Сейчас погляжу, – ответил Быканыров и направился к Таас Басу. И стоило ему подойти вплотную, как он сейчас же определил: – Однако, прошел сохатый. Большой зверь. Совсем недавно прошел.
Подошли Шелестов и Петренко. Да, действительно, в заросли тальника уходили следы размером чуть не с глубокую тарелку.
– Вот, тальник кушал сохатый, – показал Быканыров на обглоданный тальник. – Вот еще кушал. Старый сохатый, зубы уже плохие. Старик.
Шелестов посмотрел на часы. Поздновато. С каким удовольствием он выследил бы короля тайги – сохатого! Разве есть лучшая награда настоящему охотнику, чем убить такого зверя?
– Товарищ майор… – вкрадчиво обратился Петренко к Шелестову.
– Что?
– Разрешите мне пробежаться.
Шелестов помолчал и потом сказал:
– Поздновато, дорогой.
– Я в один миг обернусь. На лыжах, а вы езжайте потихоньку. Честное слово, я мигом слетаю, а вдруг да наткнусь.
– Наткнешься, выцеливай под сердце, а то уйдет. Крепкий зверь сохатый, а этот больше лошади, – вмешался Быканыров.
Шелестов раздумывал. Он опасался, что горячий по натуре лейтенант увлечется погоней, и след сохатого заведет его куда-нибудь.
А Петренко умолял:
– Товарищ майор, ведь скоро привал делать будем. Я по своему же следу и вернусь. Вернусь и доложу, что сохатый готов, испекся. Честное слово.
"А в общем, ничего страшного нет, – подумал между тем Шелестов. – Мы все равно сейчас должны сделать привал".
Петренко смотрел на Шелестова просящими глазами, а тот все еще колебался.
На подмогу пришел Быканыров.
– Зачем думаешь? Пусти лейтенанта. Пусть пробежится.
– Ладно, – сказал майор. – Только строго с одним условием: через полчаса не увидите сохатого – обратно.
– Есть, через полчаса обратно.
Петренко быстро снял с нарт лыжи и палки, опустил голенища торбазов, достал из сумки обмотки и перемотал икры, чтобы они не ослабли, поднял голенища, поправил ремень винтовки, встал на лыжи и с места пошел крупным шагом.
Он выбежал из распадка на пригорок и размашисто пошел дальше.
– Однако, шибко бежит, – одобрил Быканыров и поцокал языком.
– Да, лыжник из него первоклассный, – согласился Шелестов, провожая глазами удаляющуюся и уменьшающуюся фигуру молодого офицера.
– А не заведет его сохатый в дебри? – высказала опасение Эверстова.
– Я ему установил срок, – коротко ответил Шелестов.
Петренко оказался точным. Едва успели Шелестов, Быканыров и Эверстова распрячь оленей на месте, избранном для привала, как лейтенант оказался тут как тут.
Он бросил на снег большого черного глухаря, рассмеялся и сказал:
– Вот вам и сохатый! Ровно на тридцатой минуте смотрю, сидит царь-птица, а сохатого нет. Ну, думаю, чем пустым возвращаться, сшибу его, и сшиб.
– Вот как! – заметил Быканыров. – Однако, у лейтенанта глаз хороший.
– Не спорю, не спорю… – согласился Шелестов.
Таас Бас осторожно обнюхал убитую птицу. У собаки была такая поза, будто глухарь сейчас взлетит и бросится на нее.
Быканыров поднял глухаря, пощупал.
– Мало-мало суховат, старик-птица.
– Ничего, – сказала Эверстова. – На огоньке он помолодеет.
– Ну, за работу, товарищи, а то темнота наваливается, – подал команду Шелестов. – Силы распределим так: за тобой, отец, – обратился он к Быканырову, – дрова и костер. Я с лейтенантом буду разбивать палатку, а Надюша позаботится об обеде.
Эверстова рассмеялась.
– Что вы, какой обед, Роман Лукич, на ночь глядя. Скорее ужин.
– Надо совместить и то и другое, – предложил Петренко.
– Правильно, – одобрил Шелестов. – Принимайтесь за работу…
Из всех четырех одному лейтенанту Петренко предстояло впервые ночевать в тайге, на снегу, при чуть ли не пятидесятиградусном морозе. Он еще не представлял себе, как это будет, хотя много раз мечтал о такой возможности. Сейчас он больше всего опасался, чтобы кто-нибудь ненароком или умышленно не намекнул на то, что он новичок в тайге. Но каждый был занят своим делом.
