А если бы она не погибла?
Я закрыла глаза.
Я знала свою сестру.
Дэррок был прав. Она бы пришла к нему. Она бы нашла способ примириться с ним. Любить, несмотря ни на что. Мы явно были испорчены.
Но что, если... что, если бы ее любовь изменила его? Разве такое невозможно? Что, если бы она забеременела и на свет появился ребенок Алины, розовый и нежный? Могла ли любовь сгладить острые углы? Любовь способна на великие чудеса. Возможно, мне не стоит считать Алину испорченной, ведь слабость могла сработать во имя добра, изменить все к лучшему. Кто знает?
Я перевернула страницу и покраснела.
Я не должна была на это смотреть. И не могла отвернуться. Они были в постели. Я не видела Алину. Она держала камеру. Дэррок был обнажен. По углу съемки я поняла, что Алина была сверху. По выражению его лица было ясно, что он кончает. И я увидела в его глазах, что...
Он тоже ее любил.
Я уронила альбом и уставилась в пространство.
Жизнь — сложная штука. Алина была плохой, потому что любила Дэррока? Он был плохим, потому что хотел вернуть то, что у него отняли? Разве не те же мотивы были у фаворитки и Короля? Разве не это двигало людьми каждый день?
Почему Королева не могла просто позволить Королю быть с любимой? Почему Королю было мало счастья одной смертной жизни? Что бы случилось, если бы Невидимых не заперли? Могли они превратиться в кого-то вроде Светлых?
А что насчет моей сестры и меня? Мы действительно обрекали мир на гибель? Что победило бы: врожденное или приобретенное?
Как бы я ни смотрела, я могла различить лишь оттенки серого. Черное и белое были всего лишь возвышенными идеалами, стандартами, по которым мы пытались судить жизнь и отмечать свое место в ней. Добро и зло в чистом виде были такими же недостижимыми и смутными, как иллюзии Фей. Мы могли разве что стремиться к ним, ориентироваться в попытке не потеряться в тенях и навсегда лишиться света.
Алина стремилась поступать правильно. Я тоже. Она не справилась. А я? Иногда сложно понять, что же является правильным.
Чувствуя себя вуайеристкой, я снова положила альбом на колени и начала листать.
Тогда я это и почувствовала. Один из кармашков был толще остальных. Что-то было спрятано за фото, на котором кончающий Дэррок смотрел на Алину так, словно она для него — весь мир.
Дрожащими руками я достала фотографию. Что ждет меня там? Записка от сестры? Что-то, что прольет свет на ее жизнь?
Любовное послание от него? От нее?
Я вынула лист древнего пергамента, развернула и осторожно разгладила. Лист был заполнен с обеих сторон. Я перевернула его. Одна сторона была исписана сверху донизу. На обороте было всего несколько строк.
Пергамент и почерк я опознала сразу же. Записи Безумной Мори я уже видела, хотя и не могла читать на гэльском.
Затаив дыхание, я перевернула лист. Да, Дэррок перевел текст!
«ЕСЛИ ЗВЕРЬ С ТРЕМЯ ЛИЦАМИ НЕ БУДЕТ ЗАПЕРТ КО ВРЕМЕНИ СМЕРТИ ПЕРВОГО ТЕМНОГО ПРИНЦА, ПЕРВОЕ ПРОРОЧЕСТВО СТАНЕТ НЕВЕРНО, ИБО МОНСТР НАБЕРЕТ СИЛУ И ИЗМЕНИТСЯ. ПО СВОЕМУ ПЛАНУ МОНСТР ПАДЕТ. ТОТ, КТО НЕ ТОТ, КЕМ БЫЛ, ВОЗЬМЕТ ТАЛИСМАН. И КОГДА МОНСТР ВНУТРИ БУДЕТ ПОБЕЖДЕН, ПАДЕТ И МОНСТР СНАРУЖИ».
Я перечитала текст. Какой талисман? Насколько точен перевод? Он написал «тот, кто не тот, кем был». Дэррок был единственным, кто мог справиться с Книгой? Дэйгис был не тем, кем должен быть. Бэрронс, скорее всего, тоже. Да и кто из нас «тот»? Какой туманный критерий. Папа с такой уклончивой фразой выиграл бы суд.
«Ко времени смерти первого Темного Принца...» Уже поздно. Первым Темным Принцем был Круус, и он не смог выжить. Иначе хоть раз за прошедшие семьсот тысяч лет он показался бы. Кто-нибудь увидел бы его. Но даже если бы он был жив, Дэни все равно убила Темного Принца, который пришел за мной в аббатство, и первое пророчество уже не работало.
Коротким путем был талисман. И он был у Дэррока.
Что-то пыталось пробиться из подсознания. Я схватила рюкзак и начала рыться в вещах в поисках карты Таро. Я вытряхнула содержимое, взяла карту и уставилась на нее. Женщина смотрела вдаль, а мир вращался перед ее лицом.
В чем же смысл? Что хотел сказать мне парень с удивительными глазами — или фир-дорча, как он утверждал, — отдав мне эту карту?
Я начала всматриваться и отмечать детали — одежда и волосы, страны и континенты. Это определенно была Земля.
Я рассмотрела орнамент но краям, ища руны или символы. Ничего. Но... А что это у нее на запястье? Это казалось складкой кожи...
Как я могла не заметить этого раньше?
Он был тщательно вписан в окантовку, скрыт за пентаклем, но я узнала оправу камня. Вокруг запястья женщины была обернута цепь амулета, который Дэррок украл у Мэллиса.
Парень с чудесными глазами действительно пытался мне помочь.
Талисманом из пророчества был амулет. Именно с его помощью Дэррок собирался управлять Книгой!
Амулет был в пределах моей досягаемости в ту ночь, когда «Синсар Дабх» раздавила голову Дэррока, как виноградину. Я касалась его. Он был так близко. Но потом меня перебросили через плечо, и амулет исчез.
Я улыбнулась. Я знала, где его найти.
Когда Бэрронс был в теле человека, он собирал антиквариат: ковры, манускрипты и старинное оружие. Превращаясь в монстра, он подбирал все, чего касалась я.
Не важно, в какой форме, Бэрронс оставался сорокой, которая была без ума от блестящих штучек.
Он бы ни за что не оставил амулет. Я его касалась.
Я сунула в карман пергамент и карту Таро. Встала.
Пришло время узнать, куда Иерихон Бэрронс уходит из магазина.
Уходил он недалеко.
Я могла поспорить, что все это время он был поблизости.
И когда я сошла с последней ступеньки, я учуяла его запах. Тонкий пряный аромат витал в его кабинете. В кабинете, в котором висело Зеркало.
Я ни разу не видела Бэрронса спящим. Каждый раз, проснувшись, я встречала темный взгляд из-под тяжелых век. Бэрронс наблюдал за мной, ожидая, когда я попрошу его снова меня трахнуть. Он всегда был готов. Словно жил ради этого. Я помнила, с каким выражением лица он на меня опускался. Я помнила, как реагировало на него мое тело.
Я никогда не принимала экстази и другие наркотики, которые пробовали некоторые мои друзья. Но если ощущения были похожи на то, что я чувствовала в состоянии при-йа, я не представляла, как можно сознательно желать этого.
Часть моего мозга всегда работала, хотя сознание было затуманено, а тело меня совершенно не слушалось.
Если Бэрронс гладил меня ладонью, мне хотелось кричать от желания почувствовать его внутри. Я сделала бы все, чтобы получить желаемое.
