говорил, обычно называются «разложением», но не так в Католичестве, оно не останавливается в развитии, оно не неподвижно даже сейчас; и если его длинным сериям развития следовало бы быть искажениями, примером непрерывной ошибки, то это была бы ошибка такая неизвестная, такая необъяснимая, такая противоестественная, что могла бы быть почти чудом, которое соперничало бы с теми проявлениями Божественной Власти, которые составляют свидетельство Христианства. Мы иногда наблюдаем со смятением и страхом, какую степень боли и дезорганизации может вытерпеть человеческое тело, не умерев; но, в конце концов, через определенный срок приходит смерть. Лихорадка имеет свой кризис, фатальный или благоприятный; но искажения тысяч лет, если это были искажения, должны способствовать приходу близкой смерти, и еще никогда не достигали они такой длительности, и они должны были быть усиливающимися, а не ослабляющимися в своих крайностях.
3
Например, когда Империя была обращена в Христианство, массы, как это очевидно, вступили в Церковь лишь частично по религиозным мотивам, с привычками и мнениями, зараженными ложной верой, от которой они якобы отказались. История показывает нам, какого беспокойства и напряжения стоило правителям удержание Язычества вне границ Империи. К этой тенденции должен быть добавлен риск, который сопровождал развитие Католического вероучения, как например, введение публичных почестей, воздаваемых Святым и Мученикам, официального почитания их мощей, а также обычаев и обрядов, которые последовали за этим. Что же должно было помешать возвышению своего рода рафинированного Пантеизма и опрокидыванию догматизма pari passu[387] при умножении небесных посредников и покровителей? Но если то, что называют в упрек «поклонением Святым», напоминает Политеизм, который оно вытеснило, или это было искажением, тогда как выжила догматика? Догматика — это исповедание религией своей собственной реальности, противопоставленной другим системам; но политеисты являются либералами и считают, что одна религия столь же хороша, как другая. Тем не менее, теологическая система развивалась и усиливалась, также как и монашеское правило, которое было крайне антипантеистическим, а ритуал ассимилировал, как протестанты говорят, Язычество прежних веков.
4
Развитие догматического богословия, которое тогда происходило, также не было безмолвным и самопроизвольным процессом. Его развитие было вызвано и сопровождалось самыми ожесточеными дискуссиями среди самых страшных рисков. Католическая вера подвергалась целому ряду опасностей и раскачивалась вперед и назад, подобно судну в открытом море. Большие части христианского мира погружались по порядку в ересь или схизму; ведущие Церкви и самые авторитетные школы впадали, время от времени в серьезные заблуждения; трое Римских Пап, Либерий, Вигилий и Гонорий, оставили последующим поколениям бремя их оправдания, но эти беспорядки не приостановили непрерывный и устойчивый марш священной науки от внутренней (имплицитной) веры к официальному ее утверждению. В ряде церковных решений, в которых постоянно и безостановочно обозначался прогресс вероучения, перемежались одна и другая стороны богословского догмата, главным образом, придавая ему форму противоположными штрихами. Дискуссия началась с Аполлинария, который путал или отрицал Две Природы во Христе и был осужден Римским Папой Дамасием. Последовала реакция, и Феодор Мопсуетский предложил, как свое учение, доктрину Двух Лиц. Затем Несторий принес свою ересь для публичного рассмотрения и принял впоследствии анафему Третьего Вселенского Собора. Далее поток дискуссии снова изменил свое направление, ибо появился Евтихий, утверждавший Одну Природу, и он был осужден на Халкидонском Соборе. Что-то, однако, все еще желало опрокинуть несторианское учение о Двух Лицах, и Пятый Собор был официально направлен против произведений Феодора и его сторонников. Затем последовала ересь монофелитская, которая была возрождением евтихианской или монофизитской, и была осуждена на Шестом Соборе. Наконец, Несторианство еще раз появилось у адопционистов в Испании и дало повод для великого Собора во Франкфурте. Любой неверный шаг привел бы всю теорию вероучения к непоправимой дезорганизации; но был как будто бы какой-то индивидуальный и проницательный ум, чтобы, говоря по-человечески, управлять богословской дискуссией от начала до конца. Потому что в течение долгих столетий, и, несмотря на неудачи в отдельных деталях самых одаренных Отцов и Святых, Церковь, таким образом, выработала единственную последовательную теорию, выясненную в спорах о великой доктрине, доказавшую, насколько проверенным, чистым, очевидным и безошибочным является ее видение этой доктрины. Но это доказывает и нечто большее. Не кажется ли совершенно неправдоподобным, что при таком глубоком постижении столь великой тайны, насколько человеческий ум вообще может ее постичь, Церковь должна была в это самое время совершить самые грубые ошибки в религиозном поклонении и спрятать Бога и Посредника, чье Воплощение она ожидала с таким чистым умом, за толпой идолов?
5
Целостность католического развития становится еще более очевидной, если рассматривать его в контрасте с историей других догматических систем. Философии и религии мира имеют каждая свое время и являются частями одной последовательности. Они вытесняют и, в свою очередь, сами вытесняются. Лишь Вселенская религия одна не имела никаких пределов; она одна всегда была больше, чем все, и могла сделать то, что другие не могли сделать. Если бы она была ложью или искажением, подобно системам человеческим, она была бы такой же слабой, как они; тогда как она может даже передавать им силу, которой они не имеют, и она использует их для своих собственных целей и размещает их на своей собственной территории. Церковь может извлечь добро из зла или, как минимум, не получить от зла него никакого вреда. Она унаследовала обещание, данное Апостолам, что они могут голыми руками брать змей, и, если они выпьют что-либо смертоносное, это не должно причинить им вреда. Когда зло прилипало к ней, и варвары наблюдали с любопытством или злобой, как она должна раздуться или внезапно упасть, она бросала ядовитое животное в огонь и не чувствовала никакого ущерба.
6
Евсевий представляет нам этот характерный признак Католичества в цитате из своего повествования. «Эти попытки, — он говорит, упоминая о действиях врага рода человеческого, — надолго не помогали ему, Истина все более укреплялась, и, по прошествии времени, засияла при более ярком свете дня. Ибо замыслы противников были тотчас же уничтожены в самой своей чрезвычайной стремительности, одна ересь за другой представляла свою собственную новизну, а прежние образцы всегда распадались и пропадали впустую, по-разному в разнородных и разнообразных формах, а сияние Вселенской и единственно истинной Церкви продолжалось, возрастая и расширяясь, но всегда в одних и тех же вещах и одним и тем же образом, озаряя весь род греков и варваров величественностью, простотой, благородством, рассудительностью и чистотой своего божественного управления и философии. Таким образом, клевета против всего нашего вероучения умерла в свое время, и продолжилось только наше установление, наивысшее среди всех, и признанное выдающимся в величественности и
