разумности богословских и философских доктрин, таким образом, что никто с этого дня не рискует бросить какой-либо низменный упрек нашей вере или какую-либо клевету, как это было в одно время привычно для наших врагов». [Примечание].
7
Псалмопевец говорит: «Мы вошли в огонь и в воду, и Ты вывел нас на свободу»[388]; и невозможно представить себе испытания более жестокие и более разнообразные, чем те, из которых Католичество вышло неповрежденным, как из Египетского моря или из Вавилонской печи. В первую очередь, это были жестокие гонения языческой Империи в ранние века, затем внезапное обращение Империи в Христианство, свобода христианского вероисповедания, развитие cultus sanctorium[389] и принятие Монашества в церковную систему. Затем последовало нашествие варваров и оккупация ими orbis terrarum[390] с севера, а сарацинами — с юга. Тем временем, тревожная и длительная дискуссия по поводу Воплощения нависала, подобно какой-то ужасной болезни, над вероучением Церкви. Затем пришло время беспросветной тьмы; а в дальнейшем произошли две великие битвы, одна с материальной силой, другая с интеллектом мира, окончившиеся в установлении церковной монархии и теологических школ. И наконец, произошли великие изменения, явившиеся результатом дискуссии шестнадцатого столетия. Мыслимо ли, чтобы какая-либо из тех ересей, которыми изобилует церковная история, могла бы пройти хоть через сотую долю этих испытаний и вышла бы из них почти такой же, как была прежде, как Католицизм? Могло ли такое богословие как арианское пройти через схоластическое состязание? Или Монтанизм мог ли выдержать овладение миром без впадения в кризис и слабость? Или могла ли неразумная система Манихейства, как религия, избежать разоблачения, вступив в противоречие с варварами или с феодальной системой?
8
Подобный контраст обнаруживается в соответствующих результатах и истории развития определенных важных принципов или обычаев, которые представлены в Католической системе и наблюдаются в действии в других местах. Когда система действительно испорчена, мощные агенты развития, которые применяют к ней, лишь увеличивают это искажение и приводят ее более быстро к концу. Они поощряют противоестественное; она запускает свою мощь и умирает в некотором памятном акте. Совсем другой была история Католицизма, когда он сам находился среди таких страшных влияний. Он нес и был в состоянии нести принципы или доктрины, которые в других религиозных системах быстро вырождаются в фанатизм или неверие. Это можно было бы очень подробно показать в истории развития аристотелевской философии внутри Церкви и вне ее, или в истории Монашества, или мистицизма, — не в том, в чем не было сначала конфликта между этими мощными и неупорядоченными элементами и богословской системой, в которую они входили, но в том, что закончилось победой Католицизма. Богословие Святого Фомы, более того, Церковь его эпохи, построена на этом самом Аристотелизме, который ранние Отцы Церкви осуждают, как источник всех ошибочных мнений, и в частности, мнений арианской и монофизитской ереси. Аскетические упражнения, столь благодатные у Святого Антония, столь проникновенные у Святого Василия и столь величественные у Святого Германа, становятся лишь меланхолическим и мрачным суеверием даже у самых благочестивых людей, которые отрезаны от Католического вероисповедания. И пока самая высокая набожность в Церкви является мистической, а созерцание характеризует наиболее одаренных Святых, нам не нужно заглядывать глубоко в историю современных сект, чтобы найти доказательства крайностей в поведении или заблуждений в вероучении, к которым были обычно приведены их мистики, которые хвастались обладанием исправленной истиной и отвергали то, что они называли искажениями Католицизма.
9
Правда, были времена, когда из-за действия внешних или внутренних причин Церковь впадала почти в состояние обморока; но ее удивительное пробуждения, пока мир торжествовал над ней, являются дополнительными свидетельствами отсутствия искажения в системе вероисповедания и поклонения, в которой она развивалась. Если искажение — это зарождающаяся дезорганизация, то, несомненно, резкое и абсолютное возвращение к прежнему состоянию бодрости после некоторого перерыва, еще менее мыслимо, чем постоянное искажение. Также это относится к тем пробуждениям, о которых я упоминаю. После сильного напряжения люди истощены и засыпают; они просыпаются такими же, как прежде, освеженные временным прекращением своей деятельности; и таков был сон, и таково было восстановление Церкви. Она останавливается в своем движении и, фактически, приостанавливает свои функции; затем она поднимается снова, и она снова становится сама собой; все вещи находятся на своих местах и готовы к действию. То же самое вероучение, каким оно было, и обычаи, и иерархия, и принципы, и образ действия; возможно, есть изменения, но они являются консолидацией или адаптацией; все недвусмысленно и определено, с подлинностью, которая бесспорна. Действительно, одно из самых популярных обвинений против Католической Церкви в настоящее время то, что она «неисправима»; измениться она не может, если мы прислушиваемся к Святому Афанасию или Святому Льву; изменений никогда не будет, если мы поверим полемистам или паникерам наших дней.
Примечания
1. Euseb. Hist. iv. 7, ap. Church of the Fathers [Historical Sketches, vol. i. p. 408].
Заключение
Таковы были мысли по поводу «благословенного видения мира» того, чье длительное ходатайство было, чтобы Самый Милосердный не презрел его работу, а также не оставил его самого, тогда как уже его глаза тусклы, и грудь его стала впалой, и он мог использовать лишь разум в предметах Веры. Итак, дорогой Читатель, время коротко, вечность длинна. Не отвергайте то, что вы здесь узнали; не расценивайте это как единственный вопрос настоящей дискуссии; не начинайте решительно опровергать это и не ищите самого лучшего способа это сделать; не соблазняйте себя фантазией, что это написано из-за разочарования, отвращения, нетерпимости, оскорбленных чувств, чрезмерной чувствительности или из-за какой-либо иной слабости. Не затуманивайте свое сознание ассоциациями лет прошедших, также не определяйте как истину то, что вы желаете видеть ею, и не создавайте идола из нежно лелеемых вами ожиданий. Время коротко, а вечность длинна.
Nunc dimittis servum tuum Domine,
Secundum verbum Tuum in pace
Quia viderunt oculi mei salutare Tuum[391].
Приложения
Президенту Тринити Колледжа, Оксфорд
Мой дорогой Президент,
Не из-за какого-либо особого интереса, как я предполагаю, который вы можете проявить к этой книге, и не из-за какого-то расположения, которое вы можете испытывать к ее рассуждениям, и не из-за внутреннего соответствия какого-либо рода, которое может связать вас и ваших собратьев с ней, но, потому, что я не имею ничего кроме этой книги, чтобы предложить вам в знак моей благодарности милостивой похвале, которую вы и они
