– Вяжить им руцы! – гневно приказал Новицкий своим людям, саблей указывая на берёзовских служилых. – Оскажэнили, вызвэрги!
Полтиныч, Терёха Мигунов и Юрка с опустошёнными рожами сидели на скамье в корме дощаника подле рукояти руля.
– Как ты сюда попал, старик? – сипло спросил Филофея Пантила.
– Да как обычно, – пожал плечами Филофей.
Как обычно, летом он двинулся по Оби. Команда у него была старая, привычная: Новицкий, монахи, казаки и служилые десятника Кондаурова. В этот год Филофей хотел уйти за Берёзов – до Обдорска, стоящего почти на краю Обской губы, или даже в Мангазею, если всё сложится удачно. Владыка надеялся отыскать самоедов, самых упрямых язычников севера. Самоеды жили кочевьем, пасли оленьи стада, почитали чёрных шаманов и не боялись пролить кровь: перебить русский отряд, сжечь русский острог, напасть на селение остяков и зарезать тех, кто надел русский крест и принял русскую веру; изловить злодеев в бесконечной тундре никто не сумел бы. А по пути владыка думал заглянуть в Певлор и навестить новокрещенов.
Но Певлор встретил владыку ужасом. Едва дощаник повернул к берегу, жители Певлора выскочили из домов и заметались: мужики побежали к сараю выгонять оленей, бабы с младенцами на руках бросились к лесу, а за ними мальчишки поволокли по траве нарты с пожитками.
Дощаник выехал носом на отмель. Филофей, Новицкий и два монаха – отец Варнава и отец Герасим – пошли к селению. Мимо амбаров, сетей, развешенных на просушку, и зелёных травяных крыш остяцких домов плыла горькая мгла костров-дымокуров. На земле валялись потерянные в спешке вещи – шапки, капканы, упряжь. Вертелись выпущенные из загона собаки. Кое-где на брёвнышках тихо сидели никому не нужные старики и старухи с седыми космами и неподвижными, будто деревянными, лицами.
– Чому они уси сбэгли, яко мы волцы? – задумчиво спросил Новицкий.
От рыбацкого балагана на околице к Филофею не спеша шагал Ерофей Колоброд. Владыка сразу вспомнил этого хитрована, «гулящего человека».
– Благослови, отче, – поклонился Ерофей.
Филофей благословил.
– Опять ты здесь, Колоброд?
– Опять, отче. Всё на их угодьях промышляю.
– Честным ли порядком? – не удержался от сомнения владыка.
– Не честным, – усмехнулся Ерофей. – Пользуюсь чужим за бесплатно. Я остякам совал деньги, да они не берут.
– Почему так? – помолчав, спросил владыка.
Он уже начал догадываться о том, что случилось с Певлором.
– Сам понимаешь, отче, – Ерофей смотрел в сторону. – Раздавили мы их.
За три года русские истерзали это мирное селение. Сначала берёзовские служилые Полтиныча обобрали Певлор, разорили капище, убили шамана и увезли в Берёзов девку. Потом Ерофей перепугал остяков, выкопав мёртвого шамана из мерзлоты. Потом сам Филофей убедил жителей сжечь идолов и «тёмный дом». Потом явились бухарцы с муллой. Потом Ахута поднял мятеж, и жители Певлора убили двух русских, а русские – шестерых остяков. Потом нагрянули служилые сотника Емельяна и угнали князя Пантилу и ещё десяток человек в Тобольск. Двух девок там продали на торгу.
– Но ведь князя Алачеева и других остяков губернатор отпустил.
– Отпустил, – согласился Ерофей. – Они вернулись. А весной комендант Толбузин прислал команду, захолопил твоих новокрещенов и увёз к себе.
– На дощаник, – сухо приказал своим Филофей. – Плывём в Берёзов.
Владыка не пожелал медлить и часа, пока новокрещены в неволе, однако Новицкий не сразу отошёл от Ерофея.
– Може, ты знаэ дывчину тутошну – Аконю? – негромко спросил он. – Повэртавыся ли вона сюды додому?
– Знаю, – кивнул Ерофей. – Вернулась она. Только остяки её прогнали.
– И куды вона пышла? – разволновался Новицкий.
– А куда у них непримиримые уходят? – Ерофей пожал плечами. – Небось, к вогулам, где ельники-людоеды.
Дощаник Полтиныча владыка встретил уже через два дня. Служилые и казаки Филофея не сразу разглядели, что творится у берёзовских.
– Здаэтьса, рыбари, – щурясь, сказал Новицкий. – Нэ бачу покудо…
– У старости острый взгляд, Гриша. Это певлорские. Закованы они.
Служилые Филофея повязали Полтиныча, Терёху и Юрку. Комендант Толбузин должен судить их за умысел на смертоубийство. С новокрещенов сбили ошейники. Келуму похоронили на берегу и водрузили крест.
Владыка отпустил Ниглу, Лелю, Етьку и Лемату – пусть идут домой в Певлор, а Пантилу Филофей взял с собой в Берёзов. Всё-таки Пантила – не простой инородец, а князь древней остяцкой Коды, хотя сейчас от того княжества осталось лишь воспоминание. Но княжью честь рода Алачеевых признавал даже царь Алексей Михалыч. Два дощаника владыки уплыли вниз по Оби до устья реки Сосьвы и потом поднялись по Сосьве до Берёзова.
Филофей велел разбить стан за версту от города. Служилые соорудили шатры, а Филофей, Новицкий и Пантила отправились в город. Тропа вела через кладбище. На молочно-розовых полотнищах незакатного света вдали темнели деревянные острия острожных башен и колоколен, луковки церквей Берёзова. Меж могил торчала некошеная трава, кое-где росли мелкие ёлочки, старинные голбцы торчали косо, а некоторые и вовсе упали набок, словно в бессилии опёрлись рукой о землю. В тёплом воздухе ныли комары, издалека доносился звон колокола, пахло старыми досками и хвоей.
– Що цэ за пташки зроблены? – вдруг спросил Новицкий.
На верхних концах некоторых крестов были вырезаны сидящие голуби.
– Здесь остяков копают, которые верили, – угрюмо пояснил Пантила. – Их Толбуза загубил. Когда дитё лежит, ему остяки птицу-сон делают.
– Разве воевода и детей в работы гнал?
– Баб забирал, они с детьми были.
Тропа проходила мимо двух свежих могил, но эти могилы выглядели как-то пугающе странно: под крестами вытянулись утопленные в земле низенькие домики из обтёсанных брёвен, накрытые двускатными дощатыми крышами. В стенках, где ноги покойника, были окошки, заткнутые пробками.
– Что за избушечки, Панфил? – удивился Филофей. – Зачем окошки?
– С мёртвыми говорить. Кормить их.
– Не по-христиански это. Кто здесь лежит?
– Вогулы, сыны князя Сатыги, – сказал Пантила. – Они на Конде жили в Балчарах. Сами захотели кресты надеть. Пришли сюда. Надели. Радовались. Воевода им сказал, пускай работают для него. Они стали работать. Верные были. Потом сила кончилась, они умерли.
– Як наши Борыс и Глэбо, – Новицкий задумчиво перекрестился.
– А избушечки почему? Они же крещёные.
– Князь Сатыга прибежал, отец. Кричал, плакал, сам хоронил. Нельзя отцу мешать. Шибко в горе был. Убежал в Балчары, хотел идолов рубить.
– Ко Христу обратился? – с надеждой спросил Филофей.
