В первых же двух частях с четверть часа канонада у них продолжалась. А для чего неизвестно стоящие у Ламбода последние суда курс свой взяли к Чернету. За коими и я с командой отправился. Но лишь только в Чернет вступил, то неприятель в четырех больших кончебасах отважился на берег делать десант. Однако не смотря на превосходность сил от берегу отбит и ни один человек на берег выпущен тогда не был и принуждены они были ход свой взять опять к Ламбоду. И увидели, что та часть, которая между Ламбода и Алушты стояла к нам близко подвинулась, то четыре кончебаса пристав к берегу ламбацкому вышли вон. И хотя я туда намерен был выгнать их чрез горы иттить, но усмотрел большой их флот подле их же близко, да и что к Алуштемного уже турий по горам кручами бегут. Я гнаться за ними опасся, а решился собрать ломбацкой и партенецкой посты и взять их в Ялту, ибо во множественном числе те посты неприятельским флотом обняты. Да и сошедшие с них турки в близлежащие ко оным деревни вошли, не менее как в 1000 человек, которые нам видны были. А урзовский пост, как еще неприятель к нему не приближался и он от Ялты не далеко, усиля его в 50 человек, оставил в безопасном месте для примечания идущего иногда неприятеля к Ялте.
Вышеписанные ж посланные казаки из Алушты ко мне возвратились, объявя мне, что как капитана Колычева, так и поста моего подпоручика Ачкасова в той Алуште нет, а деревня Алушта вся зажжена и в ней многое число ходит турков. А куды наши от своих мест ретировались, я еще сведения от них не имею. В прибытие ж неприятеля и по отправлении к В. С. моего рапорта, я никаких татарских сборищ и их самих не видел, ибо оные все из домов своих вышли в горы. Теперь ж неприятель против Алушты, Ламбода и Партенета.
При отправлении сего рапорта к В. С., я находился в Урзове, но вдруг прискакали с высоты гор казаки и солдаты часовые, объявляя, что точно вышедшие с кораблей турки, тысяч до двух, горами бегают и хотят дорогу отрезать, то я успешил из оного вытти на высоту, сам, не допустя себя им отрезать, взял дорогу к Ялте. И как только на дорогу вышел, то и неприятель судами идет к Ялте, куда я и поспешаю. А протчие лежащие посты к Балаклаве приказал я всем собираться к соединению в Ялту».{1106}
Но уже в тот же день (19 июля) турки атаковали русский отряд у Ялты. Однако все их атаки были отбиты. Тем не менее, пользуясь большим численным превосходством, они окружили русский отряд. Тогда майор Салтанов принял решение прорываться к Балаклаве, тем более что боеприпасы были почти израсходованы. Прорыв удался, хотя и с чувствительными потерями (погиб и сам Салтанов).
Прозоровский же 19 июля так отозвался в письме Долгорукову о произошедшем у Алушты: «Осмелился я его сиятельству сожаление мое принести, что господин генерал-майор Кохиус не подкрепил алуштинского посту, к чему он весьма великие способности имел».{1107} После чего сообщил и о своих действиях: «А затем по повелению его сиятельства я с находящимся при мне войском, выступи, буду форсировать марш, но в рассуждении жару, дам при Индале отдохнуть пехоте, а к свету достигну Карасбазара и так далее в назначенное место завтрашний день прибыть могу. А, не дождав уже повеления его сиятельства, взять от Ениколя войск, решился послать туда повеление, чтоб Елецкого полка 6 гренадерских рот и четыре эскадрона гусар прибыли на Булзык… ибо я в Ениколе никакой надобности во оных не полагал. А есть ли бы что из Таману могло быть на лодках, то и флотилия наша может удержать. Потому ж в той стороне сверх гарнизонов и два еще пехотных полка останутся с двумя эскадронами гусар».{1108} Таким образом, наличие флотилии в Керченском проливе давало возможность сухопутному командованию не опасаться удара из Тамани, что имело огромное значение.
Однако были в адрес флотилии со стороны русского генералитета и обвинения в том, что она не смогла предотвратить высадки в Крыму вообще. Но на этот раз их отмел уже сам Долгоруков. В ордере Якобию, высказавшему этот упрек он написал: «А что флота нашего эскадра, вышед крейсировать, ничего не сделала и ни малейшего неприятелю в его десанте препятствия не учинилась, так нечего на ней взыскивать, ибо большие корабли и фрегат[ы] со стороны неприятельской были на них готовы».{1109} Действительно, помешать высадке флотилия А.Н. Сенявина на этот раз никак не могла, но попытаться нанести удар после этого было вполне возможно (к этому мы еще вернемся чуть ниже).
Между тем, стало известно о поступке подполковника Рудена. Посланный на поддержку капитана Колычева, он без разрешения вошел в горы и атаковал турок. В результате батальон Рудена оказался окруженным и только с большими потерями сумел вырваться.{1110}
После этого известия Долгоруков решил провести атаку высадившихся в Крыму турок только под своим командованием и 21 июля приказал Прозоровскому прибыть к Ак-Мечети для обороны оставляемого вагенбурга. Сам же Долгоруков, узнав о том, что турки укрепились в горах, направился к деревне Янисаль.{1111}
Утром 23 июля он направил оттуда через горы к Алуште передовой отряд П.А. Мусина-Пушкина с требованием сбросить противника в море. Остальные войска Долгорукова должны были обеспечить тыл Мусину-Пушкину. Между тем, двигаясь к Алуште, Мусин-Пушкин вышел на турецкий отряд у деревни Шумы, который закрывал спуск с гор к Алуште. Обойти позицию противника не представлялось возможным: края турецкого ретрашемента обрывались в глубокие стремнины. В итоге был произведен лобовой штурм турецкой позиции, и турки отброшены к Алуште. Вот как описывал произошедшее ГА Потемкину В.М. Долгоруков: «Из отправленной сего числа всеподданнейшей моей реляции Ваше Высокопревосходительство усмотреть изволите единовременный и флота турецкого на Крымский берег десант и взволнование области Крымской, ополчившейся на войски наши, а потому и сделанной мною поиск на турков при деревне Шуме, где они и разбиты и прогнаны были графом Мусиным-Пушкиным, не смотря на превосходные силы, упорное их сопротивление и удобность места, к которому более двадцати верст идти было должно одною ущелиною, пропастьми и горами окруженною, и в сем самом непроходимом месте следовала наша артиллерия, которою с охотой на плечах своих везли солдаты. Опроверженный неприятель поражаем был преследующими его войсками и бежал в неприступный свой лагерь, семью сильными батареями защищаемый. В ознаменованном сражении отбито у неприятеля четыре пушки и несколько знамен».{1112} Однако немалыми были и русские потери (среди тяжелораненых был и молодой подполковник М.И. Кутузов).
Из донесения В.М. Долгорукова Екатерине II от 28 июля 1774 г.{1113}
Вследствие донесения моего В. И. В. от 18 числа настоящего месяца о предпринятом мною походе на отражения неприятеля… поставившего лагерь свой при местечке Алуште, поспешил я туда всемилостивейшая государыня, с всевозможною скоростью, присовокупя еще к себе пять батальонов пехоты от войск, расположенных на речке Булзыке. 22 числа прибыл я, всемилостивейшая государыня, к деревне Янисаль, в самую внутренность гор, откуда лежащая к морю страшною ущелиною дорога окружена горами и лесом, а в иных местах такими пропастьмы, что с трудом два только человека в ряд пройти и по крайней мере трехфунтовые орудия везены быть могут, одни же только войски Вашего императорского величества, на собственных своих раменах, открыли ныне там путь двенадцатифунтовым новой пропорции единорогам. 23 числа отрядил я, всемилостивейшая государыня, к поискам над неприятелем генерал-поругчика и кавалера графа Мусипа-Пушкина с семью батальонами пехоты, в числе находящихся под ружьем двух тысяч осьми сот пятидесяти человек, сам же я остался с двумя баталионами пехоты и двумя конными полками прикрывать тыл его, чтоб не быть ему отрезану. Между тем турки, отделясь от главного своего при Алуште лагеря, по уверению пленных, тысячах в семи или осьми, заняли весьма твердую позицию в четырех верстах от моря, пред деревней Шумою, на весьма выгодном месте, с обеих сторон которого были крутые каменные стремнины укреплены ретраншементами.
Как скоро войски Вашего императорского величества повели на оные свою атаку двумя каре, то встречены были жесточайшим из пушек и ружей огнем. Неприятель, пользуясь удобностию места и превосходством сил, защищался из ретраншементов с такою упорностию, что более двух часов, когда оба каре, подаваясь вперед непроходимыми стезями, приобретали каждый шаг кровью, не умолкала с обеих сторон производимая из пушек и ружей наисильнейшая борьба. По приближении к обеим ретраншементам, генерал-порутчик граф Мусин-Пушкин, которого храбрость и ревностное к службе Вашего императорского величества усердие довольно Вашему императорскому величеству известны, приказал, приняв неприятеля в штыки, пробраться в ретраншемент, что и было исполнено с левой стороны, где самое сильнейшее было сопротивление Московского легиона гренадерским батальонам под собственным приводством храброго господина генерал-майора и кавалера Якобия, с другой же секун-дмайором Шипиловым, подкрепляемым от полковника Либгольта столь удачно, что турки, возчуствовав о поражении от ударивших в них войск Вашего императорского величества, бросились стремглав к Алуште, оставя свои батареи и будучи гонимы к обширному лагерю своему, на берегу стоящему. В сем случае генерал-майор Якобий хотя командовал, всемилостивейшая государыня, и второю бригадою, но по ближайшему оныя положению, будучи употреблен ко взятию ретраншемента, в жесточайшем огне поступал с отменною неустрашимостию, получил контузию, застрелена под ним лошадь и близ него убиты собственные его два человека. Господин же генерал-майор Грушицкий, приближаясь с баталионом гренадер, и произведением жестокой канонады делая великий вред неприятию, способствовал войскам, ретраншемент атакующим, скорее оного достигнуть, когда между тем и секунд-майор Преториус разбил и прогнал многочислие неприятеля из деревни Демерджи, из которые удобно было оным зайти в тыл графу Мусину-Пушкину. Числа побитого неприятеля наверное знать не можно, поелику и в пропастях и между каменьями повержены тела их, но на месте осталось более трех сот трупов; взятых же в плен: один байрактар и два рядовых турков, четыре пушки и несколько знамен. Из числа же всего войска Вашего императорского величества убитых: унтер-офицеров, капралов и разного звания рядовых тридцать два. Ранены: Московского легиона подполковник Голенищев-Кугузов, приведший гренадерский свой баталион, из новых и молодых людей состоящий, до такого совершенства, что в деле с неприятелем превосходил оный старых солдат. Сей штаб-офицер получил рану пулею, которая, ударивши между глазу и виска, вышла на пролет в том же месте на другой стороне лица…
