- Это старая картирская песня, - произнёс Фритьоф, оглаживая бородку, когда песня закончилась. Подмигнул прошедшей, нет, просто прошествовавшей мимо сестре - и добавил: - Не думал, что её можно петь по-борэйнски!
- Как видишь, можно! - усмехнулся приятель. Странно, но к знакомым, даже к Брейгу, с которым они были неразлучны с тех пор, как выучились ходить, его сейчас не тянуло. Картир оказался более интересным собеседником - ещё бы, он не сидел в окружённой ледниками долине всю жизнь, а странствовал по острову богини Борэйн. Он повидал мир... - О, смотри, ещё что-то поёт.
- "Ночь Алхи", - пренебрежительно фыркнул Фритьоф. - Это для девчонок, пусть помечтают, пока не выдали за кого надо. Но вот танцует она здорово...
Танец и правда манил и завораживал. Если первый был каким-то непоседливым, стремительным, будто билась в клетке, тоскуя о воле, птица, второй будил совсем другие чувства. Девушка дразнила и манила каждым своим движением, каждой тряской вполне уже созревшей упругой груди, каждым покачиванием бёдер, движением тонких рук, и даже отбивая ритм крепкими ножками. Её зелёная, кричаще-ярко расшитая по картирскому обычаю юбка то облегала стройные ноги, то взвивалась волшебным колоколом. Коса скользила из стороны в сторону, озорные глаза, казалось, рассыпали искры, а язычок проказливо скользил по губам между куплетами. Неудивительно, что, когда отзвучал последний аккорд, и мужчины, и женщины разразились восторженными криками. На краю ковра росла груда даров - украшенные полированными бляшками пояса, монисты, браслеты, цепочки с колье, даже невесть как попавшие в этакую глушь, а некогда наверняка отнятые у сколенских легионеров серебряные и золотые "арангуры". Те, кто ходили за море в дружине принца Ольвара, вернулись героями, а о павших рассказывали каждому мальчишке. Настоящие герои, победители сколенцев...
Заметил это и старый музыкант. Отложил свой струнный инструмент, подошёл к груде даров, кряхтя, склонился, в руке сверкнула крупная золотая монета. На юге, особенно после Великой Ночи - целое состояние. Тут, в отрезанной от мира долине - просто красивая безделушка. Впрочем, нет - ещё символ победы над южной Империей.
- Вижу, есть и в этих горах герои, сражавшиеся за Север! - вызвав одобрительный рёв мужчин, произнёс старик. - Они ходили за море с Ольваром, и заслужили вечное признание Богов и людей. И следующая песня - о принце Ольваре и его бесстрашной дружине, наводившей страх на самого сколенского Императора. И пусть Ольвар был Харванидом - главное, у него имелась Честь. Артси, пой "Ольвара"! - приказал старик.
И вновь тревожно загремели барабаны, зазвенели, словно оплакивая бросившую вызов Империи дружину героев, струны, заполнила воздух дивными переливами, едва коснувшись губ женщины, флейта. Казалось, музыка обрела свою жизнь, более того, она властно перелистывает назад листы книги времён. Артси не стала танцевать, лишь опустилась на колено в порывистой, полной скрытой энергии позе - будто готовилась выхватить меч и пронзить врага длинным выпадом - и запела:
Шли сколенцы, грабя и убивая, И побеждённых в рабы обращали, А слёзы вдов и мольбы о пощаде Впустую чаще всего пропадали. А воинов павших, раздев, с позором Бесчестные сколенцы в поле бросали. И полнились сердца людские горем, Когда сколенцы в их землю вступали. Павшие в битвах суровых К живым о мести взывают. Страхом, горем и болью Землю война наполняет. Ольвара гнев тогда охватил, Ведь стонал не один народ. С ратью героев он храбро решил Мечом избавить людей от невзгод. Кликнул он клич, и собрались герои, В битву пошёл, как один, весь народ. Те, не желали кто гнить в неволе, И надевать ярмо новых господ. Ольвар! Нагнал ты на сколенцев страху, И защитил невиновного. На смерть пошёл ты без страха Севера ради свободного! Вёл он отважно борэйнов в сраженья, Смело со сколенским бился он войском. Славят его те, обрёл кто спасенье Благодаря той дружине геройской. Нет, не за выгоду бился свою он, Не разорял города он и сёла: Доблестью славный, в жестоком бою он Раз навсегда отстоял нашу волю. Ольвар! Пусть был Харванидом, Чести ты верен с рожденья. Не запятнал ты убийством Руки свои без сомненья. Сколенцы подло, украдкой, средь ночи Ольвара храброго в полон взяли. Чтобы не спасся из плена он точно, В тяжкие цепи его заковали. Его спросил Арангур-Император, Тот, что за зверства был прозван Убийцей: "Скажи мне, ради чего было надо С нами тебе, Харваниду, так биться?" Ольвар ответил: "Пусть слышит весь Сколен, Что за убийства придёт к вам расплата! Если залить его пролитой кровью, В крови утонет ваш Сколен проклятый! Будет Богов суд и скорым, и правым: Не для злодеев, как вы, Богов милость..." Но был он дан палачу на расправу, И голова его в пыль покатилась. Ольвар! Победил врага, За наш Север поднял глас, Озаряешь путь бойцам, Тем, кто будут после нас. Долгим к победе был путь и кровавым, Бешеным псом Император метался, Но не нашёл ни богатства, ни славы Когда наш Ольвар с жизнью расстался. Боги за всё, что творил, наказали Его ничтожных потомков позором. А Ольвен в царстве Богов без печали Смотрит на нас сверху любящим взором. Павшие в битвах суровых К живым о мести взывают. Страхом, горем и болью Землю война наполняет...
Отзвенели последние аккорды, воцарилась суровая тишина, и Нидлир, наконец, вспомнил, кто он и где находится. Оказывается, он напрочь забыл, где находится, и что делает, весь мир сузился до расстеленного на снегу ковра и изменчивой, стремительной, как пламя факела, фигурки, сверкающей украшениями. Казалось, это он ушёл за море, чтобы отстаивать правду и свободу, даже если возглавляет их дальний родственник. И, когда торжествующий враг, взяв в плен побеждённого, предлагает ему пощаду, гордо бросает в лицо правду. А потом смотрит на своих потомков из невозвратной дали, видя, как те, воюя без передышки почти тридцать лет подряд, всё-таки выстояли в схватке против колоссальной Империи. Кара Богов в виде Великой Ночи обрушилась на Империю уже потом... Да и то сказать, она настала уже после победы, и была подозрительно неразборчивой: подвергшемуся нападению Северу досталось едва ли не больше, чем сколенцам.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
