Эжени отвечала, что ее недомогание — всего лишь вызванная непривычным климатом вялость, которую она скоро преодолеет. Однако настал день, когда она, не в силах больше выносить гнетущую неопределенность, решила лично убедиться, что Артура нет в Лондоне. Под тем предлогом, что ей необходимы столь полезные для здоровья прогулки, она отправилась в сопровождении знакомой англичанки, говорившей по-французски, к дому лорда Ладни. Но у дверей особняка англичанка, оробев, отказалась идти дальше, и Эжени вошла в дом одна. После довольно долгого ожидания ее пригласили пройти в гостиную, где она увидела пожилого джентльмена весьма сурового на вид и незнакомого щеголеватого мужчину лет сорока, который нахально уставился на нее, но скорее от удивления, чем от желания оскорбить. Она обратилась к лорду Ладни, который ответил только непонятной фразой:
«I do not understand french».
«Милорд хочет сказать вам, что не понимает по-французски, — поспешно пришел на помощь незнакомец, — но я переведу ваш вопрос».
И он повторил лорду Ладни слова Эжени, спрашивавшей, не вернулся ли Артур в Англию. Старик быстро обернулся к ней, вскрикнув:
«Who is she?»
«Он спрашивает, кто вы и откуда, сударыня?» — сказал щеголь, смягчая вежливым тоном обращение строгого лорда.
«Я француженка, сударь, а зовут меня Эжени».
Старик, безусловно, разобрав это имя, резко выпрямился, что-то крича и явно угрожая бедной девушке. Поскольку она могла лишь по жестам догадываться о том, что в ее адрес высказываются не очень-то лицеприятные вещи, она в страхе шагнула поближе к неизвестному, который не знал, как успокоить старика, — по крайней мере, он мог выслушать ее и, может быть, понять. Она чуть ли не бросилась ему на грудь, закричав в свою очередь:
«Но я ни в чем не виновата, сударь! Я не виновата!»
Лорд Ладни на глазах раздувался от гнева.
«Успокойтесь, — сказал Эжени незнакомец, — он думает, что это вы в течение трех месяцев не давали его сыну вернуться…»
«Но вот уже три месяца, как я в Лондоне», — ответила она.
И пока незнакомец повторял ее слова старому лорду, Эжени послышалось в непонятной английской речи так хорошо знакомое ей имя Терезы. Лорд внезапно утихомирился и, взглянув на девушку уже не столь яростными глазами, произнес несколько слов и вышел из гостиной.
«Лорд Ладни поручил мне извиниться перед вами, сударыня, — сказал незнакомец, — он принял вас за ту девицу, которая удерживала Артура в Париже гораздо долее, чем ему было позволено там оставаться; но я рассеял его заблуждения, ибо знаю, что ту персону звали по-другому».
«Уж не Терезой ли?» — живо спросила Эжени.
«Да, Терезой. По меньшей мере именно так называл ее Артур».
«Так он в Лондоне?»
«Да, вот уже целую неделю».
«И где он живет?»
«В Ковент-Гардене{292}, №…»
«О! Спасибо, я пойду к нему, пойду, пойду», — в отчаянии повторила она несколько раз.
«Вы позволите мне проводить вас?»
От расстройства Эжени приняла это предложение, не подумав о возможных последствиях такого шага. Возможно, если бы у выхода из особняка она встретила англичанку, которая пришла сюда вместе с ней, то сообразила бы, что у нее есть более подходящий проводник, чем незнакомый мужчина; но новая подружка, утомленная долгим ожиданием, ушла, и Эжени поднялась в ожидавший знатного господина экипаж. Всю дорогу бедная девушка задыхалась от слез и рыданий и потому не могла заметить, с каким смущенным любопытством и радостью сатира в глазах рассматривал ее спутник. Наконец они подъехали к дому Артура. После сильных и уверенных ударов молотка, говорящих о визите важной персоны, двери распахнулись мгновенно. Незнакомец, поддерживая Эжени за руку, быстро прошел мимо слуг, поднялся на второй этаж и, резко открыв дверь в гостиную, сказал уютно расположившемуся на диванчике спиной к двери и с газетой в руках Артуру:
«Артур, я привел к вам одного человека, который спрашивал о вас у лорда Ладни».
Юноша приподнялся, не оборачиваясь, и ответил беззаботно:
«Не иначе, как вы взяли под свое покровительство одного из моих надоедливых кредиторов, милорд? Вы вполне способны сыграть со мной подобную злую шутку».
«Это я, Артур», — тихо произнесла Эжени.
На ее голос Артур наконец-то повернулся; взглянув на нее, словно на пустое место, он продолжал, приглаживая волосы перед зеркалом:
«В таком случае встреча не столь неприятна. Ну-с, мисс, и что же? Вы что-то хотели?»
В изумленных глазах девушки, смотревшей на Артура, можно было прочитать, что она не совсем уверена в реальности происходящего.
«Будьте так любезны, поторопитесь, — усмехнулся Артур, — а то меня ждут к завтраку в одном месте. Так что же вам нужно от меня, мисс?»
«Мне… что мне нужно: Артур… Но… Вы забыли, кто я? И что вы со мной сделали? А ребенок…»
«О, наверное, он будет похож на своего братика», — произнес Артур, ковыряя в зубах.
«Братика? Что вы сказали, милорд?»
«Да-да, такой прелестный младенец, доложу я вам».
«Вы, верно, с ума сошли, милорд, — ахнула Эжени, — или я не в своем уме. О каком еще младенце вы говорите?»
«О рожденном тридцатого марта тысяча восемьсот четырнадцатого года в той самой комнате, в которой полгода спустя я имел несчастье подло покуситься на вашу драгоценную невинность».
Это несправедливое обвинение, страшно полоснув Эжени прямо по сердцу, придало ей в то же время некоторые силы. Казалось, оно оживило ее гибнущий разум. Она поняла всю серьезность возводимой на нее напраслины, но словно обезумела перед столь чудовищной, необоснованной и несправедливой жестокостью. И, будто озаренная клеветой, она воскликнула:
«А-а! Знаю я, откуда все идет, это Тереза! Она посмела вам сказать…»
«И не только Тереза. Есть еще свидетель, который все видел и знает… Это госпожа Боден».
Раздавленная всем весом внезапно навалившихся на нее подлостей, Эжени глухо вскрикнула, спрятав лицо в ладонях. Горький жест мог происходить не только от неподдельного ужаса, но и от стыда за содеянное; Артур воспринял его как выражение отчаяния лживой распутницы, с которой сорвали маску, и продолжал тоном насмешливого превосходства:
«Тем не менее я прощаю вас, мисс; я же знаю, какое это захватывающее развлечение для тех, кого называют во Франции гризетками — заставить какого-нибудь краснощекого английского барана оплатить грешки их юности; так что вы виноваты не более других, а я, так и быть, проявлю благородство. Если уж ваше положение настолько невыносимо, я окажу вам посильную помощь — эти мерзкие ростовщики еще не успели разорить меня вконец».
«Хватит, милорд, — прошептала Эжени. — Замолчите, я ухожу… замолчите… я ухожу… замолчите…»
Она хотела было подняться из кресла, в которое медленно осела, пока Артур говорил, но едва она привстала, как силы ее покинули, и, чтобы не упасть на ковер, она была вынуждена опереться на стену.
«О! Мы это уже проходили, — засмеялся Артур, — знаем, знаем, какая вы у нас замечательная комедиантка».
Слова Артура, достигнув ушей Эжени, как бы подстегнули ее, и она вышла из гостиной, несмотря на головокружение; но на лестнице последние силы оставили ее, и, потеряв сознание, она рухнула, не успев ступить на первую ступеньку.
— Ты сгущаешь краски, Сатана, — сказал Луицци. — Ни один мужчина не пойдет на такое варварство.
— А ты не забыл, что этому, с позволения сказать, мужчине едва исполнился двадцать один год? Он же был еще совсем ребенок.
— Именно поэтому меня поражает такая жестокость.
— Тебя поражает многое, как всех тех, кто, не видя сути, подбирает брошенную кем-то поверхностную идею, не изучив все ее возможные аспекты, и затем носится с ней, словно с истиной в последней инстанции. Из всех подобных идей самая правдоподобная, возможно, гласит, что юности присуще величайшее благородство. Но у этого утверждения есть и оборотная сторона — самая неумолимая жестокость также является уделом юности. Остановись как-нибудь на любой улице Парижа, барон, прочитай внимательно перечень приговоров, вынесенных судами присяжных, — ты увидишь, что девять десятых злодеяний совершаются малолетними преступниками. Это неизбежный результат силы и необузданных желаний. Согласно избранному пути, юные стремятся либо к великим свершениям, либо к великим преступлениям; осторожность сдерживает людей зрелых, а немощь и бессилие препятствуют старикам. Вот что необходимо усвоить, чтобы продолжение моего рассказа не вызывало больше глупого удивления.
И Дьявол продолжил:
— Очнувшись, Эжени увидела, что находится в незнакомых ей роскошных апартаментах. Мужчина, который проводил ее к Артуру, последовал за ней, нашел ее чуть ли не при смерти на лестнице, отнес на руках в свой экипаж и отправил к себе домой. Эжени пришла в себя, и первое, что она увидела, были руки пожилой женщины, дававшей ей нюхательную соль; по знаку незнакомца женщина тут же удалилась.
