что они богаче?
— Трудно быть честнымъ кабатчикомъ, маменька. Необходимо воду въ водку подливать, обмѣривать, обсчитывать и… воровскими вещами шахровать.
— Необходимо, говоришь ты? Кто заставляетъ?
— Нужда, иначе насущнаго куска хлѣба имѣть не будешь.
— Вздоръ. Твой отецъ торгуетъ водкой, и торгуетъ честно, ручаюсь тебѣ.
— Вѣрю. Но онъ не кабатчикъ, а маленькій откупщикъ, это совсѣмъ другое дѣло. Нѣтъ, питаться кабакомъ не желаю; лучше съ голоду умру.
— Ты не имѣешь права такъ разсуждать: у тебя жена и дѣти.
— Знаю, и знаю, что этимъ счастіемъ я тебѣ обязанъ.
Вѣроятно, въ моихъ послѣднихъ словахъ скрывалось много желчи. Лицо матери передернулось и крупныя слезы покатились по блѣднымъ щекамъ. Мнѣ стало жаль ее. Я приласкался къ ней.
— Извини, дорогая, я увлекся. Ты тутъ не причемъ. Ты поступила, какъ всѣ поступаютъ, не такъ ли?
— Нѣтъ, я загубила тебя и казнюсь предъ тобою. Я во многомъ была глупа и несправедлива. Сознаюсь тебѣ, что я въ послѣднее время много поняла изъ того, чего прежде не понимала, такъ что даже отецъ твой, въ шутку, величаетъ меня по временамъ еретичкой.
За это искренное признаніе я горячо поцаловалъ мою мать.
— Слушай, сынъ мой. Я накопила, тайкомъ отъ отца, тысченку, другую. Я намѣревалась сохранить ихъ на черный день. Но твое скверное положеніе, въ которомъ я, отчасти, сама виновата, я считаю чернѣйшимъ днемъ въ моей жизни. Съ радостью я отдамъ тебѣ эти деньги. Ты купишь себѣ въ деревнѣ домикъ — я уже имѣю такой на примѣтѣ — и устроишь себѣ лавочку. Честно шинкуя и торгуя, ты будешь имѣть кусокъ хлѣба и докажешь, что можно быть и честнымъ кабатчикомъ, и честнымъ крамаремъ. Не такъ-ли?
Я молчалъ. Внезапный наплывъ чувства сдавилъ мнѣ горло; я боялся заплакать. Но въ концѣ концовъ, разумѣется, я согласился.
Жена не была при этомъ разговорѣ. Я объявилъ ей о нашемъ рѣшеніи. Она даже не поблагодарила свекровь.
Чрезъ нѣсколько дней, мы перетащили весь нашъ скарбъ въ деревню. Мать моя, между тѣмъ, купила для меня деревенскій камышевый домикъ на базарной площади, привела его въ порядокъ и позаботилась объ устройствѣ нашего хозяйства.
Когда я свидѣлся съ отцомъ, онъ хлопнулъ меня по плечу и похвалилъ.
— Молодецъ ты у меня, Сруль! Мать сказывала, что ты у Клопа успѣлъ накопить кругленькую сумму. Очень радъ, очень радъ. Жаль только, что ты такъ поторопился его бросить; вѣдь на подобные случаи не каждый день наткнешься.
Мнимая моя способность копить деньгу внушила отцу особенное уваженіе ко мнѣ. Онъ смотрѣлъ уже на меня какъ на дѣльнаго человѣка и пересталъ опекать, чему я былъ безконечно радъ. Я пересталъ быть зависимымъ отъ другихъ и зажилъ свободно и, относительно, счастливою жизнью, благодаря добротѣ и щедрости моей матери.
Домишко мой, состоявшій изъ двухъ комнатокъ, кухни, кладовой и сѣней, лѣпился въ углу деревенскаго, маленькаго, густаго, но одичалаго садика; за садикомъ тянулся небольшой лужокъ до самыхъ окраинъ болотистой рѣченки. Дворъ заключалъ въ себѣ обширное пустопорожнее мѣсто, тянувшееся до самой базарной площади. На концѣ двора, я выстроилъ, на скорую руку, деревянную лавочку подъ соломенной крышей, и землянку для кабака. При содѣйствіи матери, я накупилъ разнаго деревенскаго лавочнаго товара. Тутъ были и яркія ленты, и гигантскіе гвозди, и деготь, и конопляпное масло, подковы, чоботы, медъ и купоросъ, иголки, селедки, орѣхи и пряники, подошвы и ситецъ, однимъ словомъ: полное крамарское tutti-frutti. Смѣсь эту я однакожъ привелъ въ строгую систему, расположилъ на полкахъ по роду и свойству продуктовъ и товаровъ. Кабакъ снабдилъ значительнымъ количествомъ пьянаго матеріала въ боченкахъ и стеклянной посудѣ, и посадилъ цѣловальницу, старую хохлушу. За устройствомъ моей торговли, осталась еще часть наличныхъ денегъ и для мелкой спекуляціи. Толковая мать руководила мною какъ опытный, но безгласный компапіонъ, но хозяиномъ всѣхъ этихъ благъ именовался я.
Въ продолженіе длинной, суровой зимы, я не переставалъ тосковать въ глуши. Новыхъ книгъ я не имѣлъ, достать было негдѣ, съ живымъ человѣкомъ, съ которымъ можно было бы перекинуться интереснымъ словомъ, я не сталкивался. Мужики, даже престарѣлый деревенскій попъ, день и ночь копошились въ гумнахъ. Торговля шла копеечная, мелкая, противная. Я сначала попытался новесть торговлю безъ торгу, но мужики осмѣяли меня.
— Ишь, что выдумалъ! указывали они на меня узловатыми пальцами — не торговаться! Гдѣ же это водится? Въ губерніи и то добрые люди торгуются, а онъ новые порядки заводить вздумалъ! сказано: молодо-зелено.
Волей, неволей приходилось запрашивать въ три дорога; мнѣ сулили въ три дешева и, послѣ цѣлыхъ потоковъ словоизверженій, упрашиванія, увѣренія и божьбы, сходились въ цѣнѣ. Все это было отвратительно до тошноты. Кабакъ причинялъ мнѣ то же не мало горя. Я строго-на-строго воспретилъ цѣловальницѣ обмѣривать потребителей; она аккуратно выполняла мои приказанія, и каждую налитую мѣру подносила подъ самый носъ покупателя, чтобы увѣрить его въ своей добросовѣстности. Но это не спасало ни ее, ни меня отъ обидныхъ подозрѣній.
— Что-то ужь чрезъ край хватаетъ. Вѣдьма, должно быть, воду льетъ въ бочку, потому самому и не жалѣетъ.
Вздумалъ было я не отпускать водки въ долгъ, по поднялся такой бунтъ, что я не зналъ куда дѣваться.
— Кабакъ разнесемъ! Ишь, ты, опохмѣлиться не даетъ! Да есть ли у тебя душа, бусурманъ, нехристь ты этакій?
Пришлось и въ кредитъ отпускать.
Грустно было жить и по волчьи выть. Навѣдаешься бывало къ роднымъ, и тамъ тоска смертная. Отецъ вѣчно возится съ своими откупными пузатыми книжищами, мать въ хлопотахъ по хозяйству. Посидишь, назѣваешься вдоволь и поплетешься обратно въ свою конуру, отмахиваясь во всю дорогу отъ косматыхъ деревенскихъ собачищъ. Придешь домой — еще горестнѣе. Съ женою не о чемъ толковать, а заговоришь для очистки совѣсти, услышишь непремѣнно такую дичь, выраженную такимъ самоувѣреннымъ, безапелляціоннымъ тономъ, что только озлишься и кровь себѣ испортишь. Я измѣнилъ всѣ свои городскія привычки: ложился съ курами, вставалъ съ пѣтухами; обѣдалъ въ десять часовъ утра. Къ торговлѣ я относился вяло, почти апатично. На душѣ было пасмурно, туманно, сонливо. Иногда трехсуточная вьюга превратитъ деревню въ какую-то безлюдную пустыню, гдѣ, въ продолженіи цѣлыхъ сутокъ, не увидишь даже хрюкающей свиной морды. Въ такое бѣсовское время, одинъ кабакъ оглашался отъ времени до времени безсмысленными монологами, или хриплою заунывною пѣснью въ одиночку запивающаго горе мужичка.
Мать замѣчала мою грусть и, при каждомъ случаѣ, утѣшала.
— Тебѣ скучно, сынъ мой, знаю. Это отъ непривычки. Конечно, городъ совсѣмъ не то… Тамъ ты имѣлъ друзей. Да что-жь дѣлать? хлѣбъ не легко достается. Потерпи, наступитъ весна, лѣто, садикъ твой зацвѣтетъ, лужекъ покроется зеленью. Мы расплодимъ птицу. Купишь себѣ
