старец — Хранитель святилища. Подошёл к ним, опираясь на палку, с трудом опустился на колени рядом с Олинн и дотронулся до Игвара. Что−то бормотал беззвучно и, наконец, посмотрев на Гленна, произнёс задумчиво:
−Тёмная дева ещё не забрала его. И, может быть, Боги смилостивятся…
Он коснулся плеча Олинн, что−то шепнул, и её глаза снова ожили.
Они кое−как дотащили Игвара по раскисшей земле до избушки Хранителя и с того момента Олинн была с ним неотступно. Старец сказал, что он видит, как Игвар бродит по границе миров и не может найти дорогу обратно. Да и трудно это, вернуться с той стороны. Хранитель хоть и рад был бы помочь, да не знал, как указать Игвару обратный путь.
Олинн делала мази и отвары, лечила раны на теле, держала Игвара за руку и говорила с ним, как тогда на болотах. Только в этот раз ничего не менялось. Его сердце билось так слабо, что его с трудом можно было услышать.
Пожар потух быстро, но дождь закончился только на следующее утро, смыв всё, что осталось от тварей и гончих. И небо над Ир−нар−Руном стало ясным и таким синим, каким оно бывает только осенью. Гленн обошёл остатки святилища. Там, где упала Риган, не осталось ничего, только большое тёмное пятно и оплавленные камни. Куда она делась? Растворилась под дождём вместе с тварью, что в ней жила?
Хранитель лишь копнул папкой пепел и сказал, что свет Звезды Севера сжёг всех тварей и закрыл им двери в этот мир.
Через два дня в Ир−нар−Рун приехал гонец, и сказал, что король Гидеон умер. И что теперь все разыскивают командора Игвара. Слух о том, что произошло в святилище, уже покатился по Балейре и теперь все найти снова собирались на Янтарный совет. А на вопрос Гленна, что с Хейвудом, гонец лишь усмехнулся и рассказал, что Хейвуд сидит в медвежьей клетке.
Он, как оказалось, за спиной тёти и дяди в последние дни пытался подкупить клан Ивы и Остролиста, которые покинули войска короля. Пользуясь тем, что они затаили на Гидеона обиду, он пообещал, что поможет им отомстить, если они помогут ему занять трон. А как только он станет королём, то сразу женится на одной из их дочерей, а второго найта сделает командором. Видя, как ослаб король за последние дни, он хотел поднять мятеж, но найты просто схватили Хейвуда и посадили в медвежью клетку. Сочли, видимо, его предложение недостаточно интересным. Да и кто захочет, чтобы ими командовал этот коротышка−интриган? Все видели на турнире его «доблесть».
Но теперь, когда не стало Гидеона и Риган, а Хейвуд сидел в клетке, в Балейре наступило безвластие. И это могло плохо закончиться. Гленн вернулся в избушку и долго сидел у постели Игвара, говорил с ним, убеждая вернуться: ведь кто−то должен провести Янтарный совет, кто−то должен решить судьбу Балейры, ведь иначе всё развалится. Найты снова начнут делить землю и власть, и то единство, тот хрупкий мир, о котором Игвар договорился между кланами, нарушится. А потом и северяне не заставят себя ждать. Снова начнутся набеги и балеритов станут продавать в рабство. Он говорил долго…
Но Игвар его не слышал.
Гленн устало вздохнул, взглянул на Олинн, которая монотонна смешивала в ступке какие−то травы, и вышел наружу. Посмотрел на пещеры Ир−нар−Руна и в сердцах подумал, что боги всегда жестоки. Сначала дают надежду, но потом просят за неё непомерную цену.
— Богам всё равно, − услышал он позади себя женский голос и обернулся. — Мы просим — они дают, а уж дальше мы сами должны постараться, чтобы правильно распорядиться их дарами.
Возле треснувшего менгира стояла женщина средних лет. Волосы повязаны платком, поверх длинного платья наброшен клетчатый шерстяной плащ, а из корзинки в её руке торчат пучки каких−то трав. В её лицо было что−то необъяснимо− приятное, как показалось Гленну. Она улыбнулась уголками губ, и он только в этот момент он понял, что смотрит пристально в её глаза. Зелёные глаза. Такая редкость нынче в Балейре.
−Я Фиан. Я пришла помочь, − ответила женщина, перекладывая корзинку в другую руку.
Гленн молча открыл дверь в избушку и впустил её, подумав, что может быть Боги и в самом деле услышали его молитвы?
А к вечеру пришла ещё одна женщина, старше Фиан, и тоже с корзинкой. Её звали Лавена, и у неё тоже были зелёные глаза. И Гленн понял: фрэйи знают, что здесь произошло. Им больше не нужно скрываться, и те из них, кто были поблизости, пришли помочь.
Фиан и Лавена принесли травы, зелёный янтарь, серебряную воду, слёзы гор, что−то ещё, известное только фрэйям. И пока Лавена хлопотала, готовя какое−то зелье, Фиан села рядом с лежанкой и накрыла руку Олинн своей рукой.
От этого просто жеста понимания в душе Олинн как будто лопнула туго натянутая струна. И вся боль, всё её горе разом выплеснулись наружу. Она согнулась пополам и заплакала, хотя все эти дни была просто не в силах выдавить из себя ни слезинки.
−Я не знаю, как его вылечить! Мои мази и травы не помогают! Я всё перепробовала! Но я же не лекарь! А он… он не слышит меня! Как?! Как мне его спасти?! Он же не может уйти просто так! — рыдала она, не в силах остановиться.
Ей хотелось выплеснуть до конца своё горе, поделиться им с тем, кто поймёт. Фиан притянула Олинн к себе и обняла за плечи.
−Его можно вылечить только любовью, − прошептала она, гладя её по спине. — Ты же фрэйя. А фрэйи рождены для любви. Ты должна сказать ему о своей любви и попросить вернуться. Только так он тебя услышит.
−Я и просила! Он ведь нужен всем: Балейре, Янтарному совету… всем! — почти кричала она сквозь рыдания.
−Ты просила его вернуться ради Балейры, ради короля или потому, что считаешь себя виновной в том, что он пострадал. Но ты должна просить его вернуться не ради этого, − напевно говорила Фиан, продолжая успокаивать Олинн. − Ты должна просить его ради себя. Ведь если он захочет вернуться, то именно к тебе, а не к королю, Балейре или совету. Он исполнил свой долг перед ними. И только ты − это всё, что ему нужно в этом мире. Но он не уверен, а нужен ли он тебе. Так и проси его вернуться ради тебя и к тебе. Скажи ему, зачем он тебе нужен. Это будет трудный путь обратно, и он
