мучительны, как этот оберег. И только в те редкие моменты, когда он снимал его, то ощущал свободу и мог по−настоящему дышать.
Игвар вспомнил ту ночь, когда гончие выследили его на болотах, потому что он вот также снял торквес, чтобы найти путь, с которого сбился. Уйдя от Тильды, свернул с тропки не туда и долго блуждал, а оказывается снова вернулся к избушке старой вёльвы, будто кто-то специально водил его кругами. На болотах всё выглядит одинаково и без своего дара, он был как слепой.
Это теперь он понимает, что всё было предопределено − боги привели его обратно, чтобы он мог встретиться с Олинн.
В ту ночь он сражался с гончими, но разве выстоять ему в одиночку против тварей тьмы? Даже с медвежьей силой духа. Только и хватило сил, чтобы снова сомкнуть торквес на шее, когда гончие уже исполосовали его своими когтями. Они рыскали вокруг, не понимая, куда исчезла добыча, а он, кажется, даже дополз до камней, и скатился по склону вниз, ударившись головой и потеряв много крови.
А потом была темнота, и он бродил по Сумеречному лесу и всё не мог из него выбраться. Сквозь чёрные ветви обгорелых деревьев на него смотрели твари с огненными глазами, но пока не могли дотянутся, ведь в том, настоящем, не призрачном мире, он ещё не умер. Но они знали, что скоро это случится. И как только это случится, начнётся охота за его душой. И пройти Сумрачный лес ему предстоит в одиночку. Или не пройти.
Но боги смилостивились над ним, и сама Тёмная дева вышла ему навстречу держа в руке узловатую палку. Её седые волосы спускались по плечам, и серое платье сливалось с туманом.
Она всегда держит голову опущенной и не смотрит в глаза. Да и есть ли они у неё?
Ты устал великий воин… Я знаю, чего ты хочешь и у меня это есть. Мёд забвения… Идём со мной, и я дам его тебе…
Она поманила его за собой и пошла обратно, а серый туман расступался перед ней, обнажая чёрный камень и мох, и даже твари отошли в стороны.
Игвар смог дотянутся своим разумом только до ворона, что сидел над ним на ветке, раздумывая, жив ли этот человек, и если нет, то с какого глаза ему стоит начать своё пиршество. Ворон он ведь умный, и хотя его разум подчинить было сложно, но Игвар заставил его позвать на помощь, хотя и не знал зачем. Ведь то, что Тёмная дева пообещала ему, манило пойти за ней. Мёд забвения и избавления от всего: от обязательств, от боли, от желаний. Это стоило того, чтобы согласиться. Или нет? Забвение — это хорошо. Он последний раз оглянулся на свою жизнь. Что у него было? Ничего, кроме груза ошибок и неисполненных обещаний.
Но ворон его услышал…
И девичий голос, похожий на весенний ручей, воскликнул откуда-то сверху: «Он жив!» и заставил его перестать думать о забвении.
Этим она его спасла. Его пичужка.
Он был вороном и лесом и видел себя со стороны, видел девичий силуэт, и слышал её голос. Он звучал так заботливо и нежно. От этого голоса прояснялись небеса, исчезало пепелище под ногами, и он был не в Сумрачном лесу, а снова в Священной роще, пронизанной солнечным светом. И на душе становилось так тепло и легко. Но потом она замолкала, и он опять стоял среди пепла и серых призрачных трав. Игвар снова звал её, кричал, просил остаться, но, кажется, голос его звучал совсем слабо. А однажды он поймал её за руку и держал так долго, заставляя говорить и говорить, и от её руки текло волшебное тепло, наполнявшее сердце умиротворением и радостью. Солнце снова возвращалось в его мир, и огненные глаза тварей больше не смотрели сквозь чёрные ветви деревьев.
Её рука была такой мягкой и тёплой. И такой нежной. Он навсегда запомнил её прикосновение. Кажется, узнал бы из тысяч рук, если бы прикоснулся снова. А ещё её голос. Она рассказывала ему о болотах, о лете и осени, о Луноликом и северном крае под названием Илла-Марейна, и с каждым её словом Сумрачный лес становился всё светлее и светлее, постепенно таял и вскоре исчез совсем. Это она вытащила его оттуда.
Он не знал её имени. И сначала думал, что это Лирия вернулась к нему. Сначала ему показалось он видел именно её, но с каждым словом, с каждым прикосновением тот далёкий образ прошлого таял и исчезал.
А кто назвал её пичужкой? Кажется тот, с кем она была. Игвар слышал это имя в бреду, и потом, когда увидел её, подумал, а ведь похожа! И как она, такая маленькая и хрупкая, могла словами и теплом своих рук вырвать его из лап смерти? Увести с дороги, ведущей в Тёмные чертоги, как говорят на севере. Отобрать у Тёмной девы и тварей с огненными глазами?
Он наблюдал за ней. Она думала, что раненый в беспамятстве, но он уже пришёл в себя. Видел, как она хлопочет, то у плиты, то готовит отвар, то смотрит на него сосредоточенно и хмурится, будто не знает, что же с ним делать дальше.
Игвар улыбнулся, вспомнив тот день, когда она поняла, что он очнулся, а ещё её смущение и растерянность. И это было такое удивительное чувство, будто он поймал в руки маленькую птичку и захотел, чтобы она пела только для него. Даже не знал, что может снова испытать это состояние непонятной радости, которое поселилось у него в душе тёплым сгустком. Это чувство, забытое настолько, что ему даже больно было от того, как на сердце лопается корка и кровоточит нежностью. И ему было страшно от этой новой привязанности, и страх заставлял вести себя резко и грубо. Игвар не знал, что делать с этой непонятно откуда взявшейся нежностью, которая сочилась из ран на его сердце. Она заставляла голос звучать тише и мягче, заставляла смотреть на Олинн требовательно и жадно, снова и снова вгоняя в краску. И от того, что она смущалась, ещё сильнее хотелось на неё смотреть. И думать о том, как прикоснуться к ней снова.
И он боялся, что она уйдет, а он снова окажется в сумрачном лесу. Но не в том, из которого она его вытащила. В другом. В сумрачном лесу своей настоящей жизни.
В какой момент он понял, что не хочет с ней расставаться? Когда она пряталась за камнем,
