– Судари, я буду вашим командиром! Следуйте за мной!
Он устремился на север. Толпа помедлила. Джеймс задержал дыхание. Затем повстанцы последовали за королем.
Следующий час был сущим безумством. Мэр, Филпот и другие метались по Лондону. Наконец, воспрянув духом, войска и лондонцы из всех уордов сомкнулись рядами. Пока король удерживал мятежников переговорами, их окружили лондонские отряды.
И вдруг все закончилось. Повстанцы сдались. Король был цел и невредим. Мэра и Филпота на месте произвели в рыцари. На Лондонском мосту голова Тайлера сменила голову несчастного архиепископа. Но король Ричард мудро даровал безоговорочное прощение всем его жалким соратникам независимо от их деяний.
Для Джеймса же Булла подлинный триумф наступил, когда он, раскрасневшийся и возбужденный, подъехал к дому на Лондонском мосту сообщить новости и впервые был приглашен наверх, где застал в большой комнате купца, его жену и Тиффани.
– Ну-ка, мальчик мой, – улыбнулся ему сородич, – расскажи нам подробно, как было дело.
Великое крестьянское восстание 1381 года завершилось. В Восточной Англии и прочих областях еще вспыхивали отдельные бунты, но лондонское фиаско обезглавило революцию. Что касается обещаний юного короля, данных крестьянам, о них забыли мгновенно и прочно. Крестьянскую депутацию он лично уведомил чуть позднее: «Вилланы вы есть, вилланами и останетесь». Звезды восстановили свой ход, общественные порядки вернулись в положенные сферы. Однако был извлечен важный политический урок, который помнили на протяжении многих столетий. Булл сформулировал его коротко: «Подушные налоги означают беспорядки».
Через два дня после гибели Тайлера, когда порядок был благополучно восстановлен, к дому на Лондонском мосту подъехал человек на взмыленном коне. Это был Силверсливз, который выказал недюжинную радость при виде Булла.
– Слава богу, сэр, вы целы! А дражайшая Тиффани? – Он облегченно вздохнул. – Я страшно переволновался!
Силверсливз объяснил, что находился по делам на юго-западе Англии.
– Но как только услышал о Тайлере, опрометью бросился сюда!
Он поспешил наверх, даже позволил себе обнять возлюбленную, и вскричал:
– Как мне хотелось оказаться с вами!
Булл был растроган.
Единственным человеком, к которому сердце его осталось ожесточенным, был Дукет.
– Он имел дело с бунтовщиками, и этого достаточно, – заявил Булл. – Он изменник. – А самому подмастерью, освободив того из заточения, холодно сказал: – Мне безразлично, в чем заключалось твое участие. Я не отрекусь от обещанного Флемингу, когда отдавал тебя в ученичество, ибо дал слово. Но чтобы ноги твоей не было в этом доме!
Через месяц Бенедикт Силверсливз и Тиффани Булл обручились. Свадьбу, по настоянию девушки, отложили до следующего лета.
Когда Джеймс Булл услышал о помолвке Тиффани, то впал в глубокую задумчивость. «Ничего не поделать, раз так», – произнес он наконец. В глубине души он знал, что последние пять лет тешил себя пустыми надеждами, но чувство семейного долга и собственного достоинства не позволяло это признать. И вот когда он добился-таки расположения родственника, все закончилось. Внезапно он осознал, что не имел в жизни никакой особенной цели. Зачастил в «Джордж». Не то чтобы горько пьянствовал и забросил дела, но ведь у мужчин всегда остается много часов на мрачные размышления в одиночестве – чем он и занимался.
Дама Барникель приметила его и смутно вспомнила, что уже встречала раньше. Теперь она, исполнившись любопытства, положила на него глаз и обратила внимание Эми.
– Мужчина, – сказала она дочери, – есть то, что из него вылепишь.
При этом она не сильно сокрушалась своей неспособностью вылепить что-либо из Флеминга.
– Этот молодой человек нуждается в присмотре, – заявила она.
Чуть позже дама Барникель решила взять его под свое, как она выразилась, крылышко. Когда бы Джеймс ни пришел, он неизменно наталкивался на ослепительную улыбку здоровущей хозяйки.
– А вот и наш красавчик, – объявляла та грудным голосом, усаживая его.
Дама Барникель буквально мурлыкала. Она даже заставила этого статного, худощавого малого считать себя симпатичным.
– Ну вот, – говорила она впоследствии дочери, неловко переминавшейся рядом. – Учись, как вытащить из мужчины суть; никогда не знаешь, что там окажется.
Эми же порой расписывалась в неумении добиться этого от Карпентера. Конечно, она по-прежнему восхищалась его спокойной силищей, но история с восстанием Тайлера сбила ее с толку. Вернувшись из больницы, Карпентер в итоге отделался пустяком: неглубокими ожогами на руках и здоровой шишкой на голове. Но что бы с ним сталось, когда бы не Дукет? Взгляды Карпентера не изменились.
– Грабили лондонские бандиты, – сказал он ей. – Мы продолжаем жить под безбожной властью. Настанет день, когда все изменится.
Эми не могла разобраться в своих чувствах. Но он оставался ее суженым. А потому она понимала, что обязана радоваться, когда незадолго до Рождества Карпентер объявил:
– Ну, пожалуй, летом можно и пожениться.
После бедствий года минувшего казалось, будто начало 1382 года обещало зарю новой жизни. В январе состоялось радостное событие: отважный мальчик-король Ричард II сочетался браком с Анной – простоватой, но милой принцессой. Она была почти так же молода и прибыла, осуществив опасный переход морем, из далекой страны Богемии в Восточной Европе. Ко всеобщему восторгу, юный король и Анна Богемская моментально влюбились друг в друга, как в сказке.
И в доме Булла уповали на такое же благословение для себя.
В последнюю неделю февраля девка-толстуха решила заговорить. Почему именно тогда – неизвестно. Если причина существовала, она была надежно похоронена в складках.
– Дукет не ходил с бунтовщиками, – сообщила она Тиффани с бухты-барахты на кухне. – Он человека спасал.
Когда Тиффани передала это отцу, тот встретил новость кисло.
– Увы, я не убежден, – заявил тот. – Толстуха знает лишь то, что сказал сам Дукет. Пусть говорит что угодно, но у Савоя он, несомненно, был. И вспомни еще, – продолжил он, – о подозрениях дамы Барникель насчет кражи денег. Я не готов пересмотреть свое мнение, и будь любезна держаться от него подальше.
Он посмотрел на нее сурово, и Тиффани лишь молча и кротко склонила голову.
Затем отправила послание.
Дукет, как было назначено, явился в церковь Сент-Мэри ле Боу.
С тех пор как ему отказали от дома, прошло больше полугода, и Тиффани испытала внезапный укол совести при взгляде на родное лицо, полные жизни глаза и лихую белую прядку. Пусть прав ее отец, но как же она могла так долго даже не попытаться с ним свидеться? Каково ему было – изгою, без всякого дружеского участия с ее стороны? Теперь же, осознав свой поступок, она устыдилась еще пуще, но когда рассказала ему об услышанном, Дукет не выказал никакой обиды.
– Рад, что теперь тебе можно говорить со мной без опаски, – рассмеялся он. – Забавно, впрочем, – признал он, – сколь охладели ко мне решительно все за последние пару лет. Не знаю, с какой стати.
Но Тиффани знала. Внезапно, подумав о подозрениях отца и дамы Барникель и глядя на его улыбчивое лицо, она поняла: он не мог совершить того, что ему приписывали.
– По-моему, – произнесла она, – тебе нужно кое-что знать.
На Пасху 1382 года в Лондон просочилось несколько экземпляров очень опасной книги. Так как книги переписывали писцы, тиражи были скудными, однако власти всполошились.
То была Библия. Или, точнее, ее дословный и не очень хороший перевод, частично выполненный Уиклифом и большей частью – другими. Даже сами авторы считали свой труд всего лишь первой попыткой. Но текст был на английском, его могли прочесть люди вроде Карпентера. Мысль об этом внушала страх.
– Английская Библия есть подстрекательство к бунту, – сказал жене Булл.
В народе еще оставались на слуху проповеди Джона Болла, а память о страшной орде повстанцев была так свежа, что перспектива чтения Библии простолюдинами с последующими собственными проповедями внушала ужас. Сторонников Уиклифа заклеймили уничижительным прозвищем лолларды, которое означало не то бормотавших молитвы, не то ниспровергателей Церкви. Библию Уиклифа назвали Библией лоллардов.
Бен Карпентер хотел себе такую. Пока он сумел раздобыть лишь Книгу Бытия. Как многие такие Библии, она предварялась лоллардистскими трактатами, и он все прочел: медленно, но успешно, и на сей момент дважды. Он не приносил ее в таверну «Джордж», ибо Эми сказала, что мать, которой Уиклиф после восстания разонравился, придет в раздражение. Зато несколько раз отводил саму Эми в укромное место и читал главы вслух.
– Когда распогодится, – пообещал он ей, – будем гулять вечерами, и я почитаю подольше.
Дождливая весенняя ночь, довольно холодная для майской. Ветер бил в ставни, когда Дукет миновал ворота Ладгейт. Он терпеливо ждал случая – вот уже два месяца с тех пор, как Тиффани предупредила его о подозрениях дамы Барникель, – и старался не упустить из виду свою жертву.
