279
этом, когда будешь стоять на краю мира, на Верхнем Пределе. Помни об этом, когда все они погибнут, а ты останешься один на высокогорном пастбище напротив ясного неба. Помни обо мне в этот день и о моменте, который мы сейчас здесь проживаем, и помни фразу, которую я сейчас произнесу, каждое слово в ней. Ты меня слышишь, Сов?
— Да.
— Помни, что забвение — единственная по-настоящему активная сила. Не память: забвение!
— И почему я должен тебе верить, Карак? Без шуток! Откуда мне знать, серьезно ты сейчас или снова за нос меня водишь? Ты каждый день выдаешь по предсказанию, одно чуднее другого, только как убедиться в их достоверности?
— Вы убедились не в одном из них. Но пусть! Ничто, конечно, не позволяет тебе поверить мне сегодня. И я не прошу тебя мне верить. То, что я сказал, случится через пять лет. Я к этому времени буду мертв. Я тебя просто прошу запомнить то, что я говорю. Когда ты останешься последним выжившим ордийцем, у тебя будет доказательство, которое ты требуешь от меня сегодня, и которое я, разумеется, не могу тебе предоставить. Будущее не доказывают, не для вашей логики, во всяком случае! Но когда это произойдет, ты, может, вспомнишь об Аэробашне и об этом странном разговоре.
— Верблюд, лев и ребенок?
— «Ты должен», «Я хочу», «Я создаю»: три превращения духа. Послушный ордиец, взбунтовавшийся ордиец, жаждущий свободы, и ребенок, вновь обретенный благодаря мужеству взрослого. Ребенок, что создает свой собственный голос. Голос, который услышат.
— И как это должно мне помочь?
— Что значит быть живым — вот твой вопрос, если Нэ Джеркка мне правильно все передал. Быть живым значит
278
быть в движении & быть связанным — сплетенным в своем нутре & связанным с другими. На Верхнем Пределе ты встретишься с полнейшим одиночеством. Тебе придется придумать смысл жизни без нас. Земля под твоими шагами. Только твой…
— А ты что ищешь, трубадур? Зачем ты пришел в Орду? Тебя Преследование подослало? Какую тебе дали миссию, предать нас? — раздался вдруг над нами голос из темноты.
Я подпрыгнул. Это была Ороси. Она наверняка слышала весь наш разговор, но Караколь не выказал ни малейшего удивления. Не отвлекаясь, он снова обратился ко мне и с таким нарочито важным тоном, что это даже превзошло важность сказанных им слов:
— Только твоя любовь сможет помочь уцелеть чему-то, кроме твоих собственных воспоминаний об Орде. Понимаешь? В тебе есть связь, которая сплетает то, что держит Орду. И ты должен будешь воссоздать эту связь сам, в одиночку, чтобы хоть что-то из Орды нас пережило.
— Как? Через ваши вихри? Я не понимаю, Карак! Ты можешь объяснить?
Но он отвернулся, сделав какой-то странный знак, и обратился к Ороси:
— Я не ищу ничего сверх оригинального, Принцесса. Скажем что-то вроде: Как оставаться живым? Такой ответ тебе подходит? Я владею чудом скорости, я нахожу место на ночлег в движении. Я ищу содержание, которое даст мне продолжение. Я ищу связь. Поэтому я оказался среди вас, в вашей плотно сплетенной Орде! Вот в чем я вам завидую, особенно Пьетро, Сову и тебе…
Ороси замолчала на несколько долгих протяжных секунд, и вдруг спросила:
— Кто ты на самом деле?
XIV
ВЕРАМОРФ
) ![]()
Я никогда не пытался расчистить гравий, нанесенный шквалами моего прошлого. Мои воспоминания состоят из плотностей, ветров и пыли. Я протекаю в пространстве, продвигаюсь эластичными шагами. Я как обтесанный камень, я сжимаюсь до самого густого состояния, до собственной основы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мне кажется, мы начали этот путь еще до нашего рождения. Мы были на ногах всегда, вся Орда, выстроенная дугой, твердо стоящая на бедренных костях; так было всегда, мы шли вперед, царапая скалы плюснами, шли с оскобленными каркасами и обнаженными ребрами, с коленными чашечками, заржавевшими от песка. Мы шли вне времени, все вместе, в поисках нашей первой прерии. У нас никогда не было родителей: мы родились из ветра. Мы появились постепенно, посреди целины высокогорных плато. Комки летящей земли застряли в наших скелетах, цветочная стружка скопилась на поверхности, что стала нашей кожей. Из этой земли сделаны наши глаза, из маков наши губы, наши волосы окрасились ячменем, собранным непокрытой головой, лбы наши покрылись колосками. Дотроньтесь до груди Ороси, и вы почувствуете, что это фрукты, ударившиеся о ее торс и созревающие всю последующую жизнь. Так появляется все сущее на
276
свете: деревья, звери, все живое; по-настоящему рождаются только скелеты, и шанс есть только у тех, кто возвышается над грудой своих костей и деревяшек в поисках плоти, мякоти, коры и кожи, в поисках материи, которая могла бы, проходя через них, их наполнить.
Через какой-нибудь десяток лет, когда в каркасе под жесткой кожей снова начнут просматриваться просветы между балками, когда вся податливая субстанция будет прочищена, мы снова станем собой перед лицом финального ветра, что расчленяет стыки остова. И тогда мы в последний раз посмеемся над нашей непомерной экстравагантной неукоснительностью, и наши опорные скелеты разлетятся в пыль.
Порт-Шун, Лапсанская лужа, Шавондаси, Лигримская пустыня, Альтиччио и вот теперь, наконец, Лагерь Бобан, на самой линии огня, у столь долгожданного входа в Норску? Я продвигаюсь, пропитанный забвением, вся ностальгия во мне смолота. Отчего? От столь рано принятого правила всегда смотреть вперед, на следующий этап? От привычки читать, перебирать точка за точкой пальцем вытатуированные снизу вверх карты на спинах сотоварищей — в течение трех лет это была спина Степпа, потом четыре следующих года — спина Фироста, и вот теперь последний отрезок трассы на спине Голгота? Все мое существование ордийца было словно пущенная в небо стрела, но что бы мы ни делали, небо отдалялось, пряталось за горизонтом, уходило от нас, как ловкий зверь. Верхний Предел — передвижной миф.
От этого три дня, проведенные с Ороси, Караколем и Нэ Джеркка в Аэробашне два года тому назад, имели для меня еще более неописуемую ценность. Там я получил знания не только из книг, но и от самого хранителя фареола; и я по-прежнему обязан приобретенному осмыслению
275
Караколю, а без Ороси я бы не смог так надолго сохранить значимость этого познания.
Откровенно говоря, хоть я и был скрибом и к своей миссии относился серьезно, понимая, насколько будущие Орды будут обязаны моему контржурналу, до Аэробашни я все же вел его пусть и бережливо, но слишком прямолинейно, не отдавая себе отчет в том, какую энергию могут содержать в себе книги. Письмо было для меня необходимой функцией записи и сбора знаний, но отнюдь не влиянием пережитого опыта. А потом я наткнулся на эти блоки, на эти шокировавшие меня выжимки: «Не растрачивайте лишь для того, чтобы поесть, всю естественную силу голода»; «Быть зрелым значит обрести такую же серьезность в игре, как в детстве». И, конечно, книга, которая советует проживать каждый миг, словно он одновременно первый и последний миг нашей жизни. Эти несколько фраз не делают меня аэрудитом, не открывают наивысшего знания, но все же дают ощущение, что теперь у меня под рукой, в распоряжении моей души, всегда есть такое метательное оружие, которое способно постоянно раскалывать мой череп, этот костяной куб, который иначе так и норовит захлопнуться.
Я уже два года непрерывно пережевывал и передумывал открытия, сделанные в Аэробашне.
Я никогда не пытался расчистить гравий, нанесенный шквалами моего прошлого. Мои воспоминания состоят из плотностей, ветров и пыли. Я протекаю в пространстве, продвигаюсь эластичными шагами. Я как обтесанный камень, я сжимаюсь до самого густого состояния, до собственной основы.