— Истинную форму?
— Он изобличает правду о том, кто мы есть.
— Как это?
— Я не могу объяснить ни лучше, ни точнее! Если вы хотите понять, то должны попробовать. Кто хочет? Кто не боится?
Я украдкой стал наблюдать за Караколем, который тихонько пробрался поближе к раклерам и постарался раствориться в толпе.
— Кто хочет попробовать? Давайте, не стесняйтесь! Такой случай вам больше не представится. Это настоящая удача!
Голгот вышел вперед, и, не задавая лишних вопросов и не устраивая сцен, целиком вошел в хрон. «Едреный блааст», — единственное, что у нас вырвалось, когда мы увидели, как тело Гота изменилось. Нужно сказать, что метаморфоза на этот раз была неумолимой точности. В хроне появился крепкий на вид горс, с темно-красным панцирем, рвущийся к верховью (но не двигающийся с места). Но самое главное было то, что из мощной шеи горса росло сразу две головы: левая безостановочно рвалась вперед резкими рывками, а правая отвечала ей жесткими ударами рыла.
— Голгот себя сейчас видит? — спросил я у Ороси.
— Насколько я знаю — нет. Когда целиком погружаешься в хрон, то сам не видишь, что с тобой происходит.
— А что он тогда видит?
— Не знаю. Вероятно, ничего. А когда выйдет, то все равно ничего не будет помнить.
264
— То, что хрон нам показывает, это и есть он?
— Да. По крайней мере проекция того, что глубже всего лежит в основе его существа. — Она на секунду замолчала. — Однозначно то, что в нем и правда живет вихрь его брата. Это вторая голова, та, что рвется вперед.
— Как он может с этим жить? Это же ужасно!
— Голгот невероятно сильный. Любого другого на его месте, я думаю, разрушило бы такое соседство. Нужно обладать немыслимой ментальной силой, как минимум равной чужаку, устроившемуся в тебе, чтобы принять и впитать его вихрь. Мне также кажется, но это моя личная точка зрения, что в его случае все сработало, так как он любил брата. Так или иначе, он принял его, сумел создать динамический симбиоз с ним.
— Симбиоз? Посмотри на эти головы! Они же друг друга заживо сожрут, Ороси!
— Нет, они просто грызутся. Каждая хочет прийти первой.
Голгот вышел из хрона с суровым видом. Он был белый, как снег. Вся Орда смотрела, как он поднимается на холм, с огромным уважением, подкрепленным ступором. Голгот покачнулся от внезапного порыва ветра. Ороси подошла к нему и сказала:
— Ты что-то видел внутри?
— Да…
) ![]()
Но никто не решился спросить у него, что именно. Я почувствовал себя как любопытный непрошеный зритель, что подсмотрел сцену обнажения. Из уважения к Голготу я решил в свою очередь тоже рискнуть и спустился с холма. В три осторожных шага я преодолел стенку хрона и, дрожа, погрузился в вибрирующий пузырь… Вскоре я почувствовал, как воздушные браслеты закрутились
263
вокруг моих ног, прохладные диски стали проходить через живот, через спину. Ледяная волна захлестнула меня, я весь напрягся, потом расслабил мускулы и пропустил ее через себя, снова напрягся, пока не появилось четкое ощущение, что вместо крови в моих венах течет ветер.
— Стремно все это, — сказал Болд.
— Я туда свой пятак совать не буду! — ответил Филам. — Я не хочу, чтобы все видели, какой я на самом деле. Зачем это надо?
— Голгот пошел, значит, и ты должен. А то он тебя выгонит!
— Он фаркопщиков не выгоняет!
— Как бы не так! Он что хочет, то и делает! Он начальник. Ты тут не в Альтиччио, тебя Ганза защищать не прибежит! Раз Голгот пошел, и ты пойдешь!
x ![]()
Я редко бывала столь возбуждена в интеллектуальном плане. Я с девяти лет знала про вераморф, и изо всех хронов, что будоражили мое воображение, повстречать этот оставалось мечтой детства: увидеть сквозь внешнее обличье недостижимую иначе истину. Какое счастье! Аэрудигы, конечно, вели споры насчет точной природы того, что можно было увидеть в вераморфе. Они исследовали понятия истинной формы, указывали на полисемию символов, которые хрон совмещал в один образ. Если в целом они готовы были согласиться, что хрон передавал образ вихря, то ценность этой передачи разделяла их точки зрения: зеркало себя самого? Проекция запрятанного сознания? Отражение желаемого? Эхо будущего? Автофикция?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Для присутствующих здесь ордийцев это, наверное, был просто очередной хрон. Они не осознавали, какой исключительный шанс всем нам выпал, но для меня… Я бы ни за что на свете не пропустила то, что передо мной
262
происходило. Сам ярветер не сдвинул бы меня с места, пока я бы не увидела, как Сов и Пьетро, Степп и Аои, Силамфр, Тальвег, Эрг и Дарбон, ну и, конечно, Караколь проходят через кокон. Простое любопытство? Да, с ожиданием подтверждения или опровержения моих интуитивных предположений о каждом из них. К тому же, думаю, во мне крепло вопиющее желание понять, что скрывалось под панцирем наших «да все в порядке», под очерствевшим отрицанием физических страданий, под гладкой оболочкой любой жалобы, которую каждый из нас шлифовал, как умел, под суровой маской, словом — какой уголок тела еще нуждался в ласке. После тридцати лет совместной жизни я хорошо знала нашу стойкость. Но это не значило, что дикие звери, прятавшиеся внутри нас, не нуждались в том, чтобы их приручили.
Когда Сов вошел в хрон, то сначала исчезли его ноги и руки. Туловище превратилось в длинные охровые нити, образовав необъяснимую форму то ли столба, то ли дерева на месте, где было тело. Вокруг появились хорошо различимые клубки ветра, круглые и блестящие, как звезды, связанные с его остовом, размытым потоками прекрасного желто-солнечного ветра. Силуэт продвигался вперед, а вместе с ним и окружающие его звезды, так что невозможно было сказать, откуда исходила энергия, что освещала всю эту систему и что кого питало светом. С каждой секундой одни янтарные узлы уплотнялись, другие разглаживались, превращаясь в кольца, а центральная ось, то всасываемая сама, то всасывающая все вокруг, уплощалась в диск и снова выгибалась в ответ на эти тонкие обмены потоком. «Не очень-то ясно, что у него там», — разочарованно заметил Фирост. «Ну и бардак», — прокомментировал один из раклеров. Но никакого беспорядка я в этом не видела, я бы даже сказала, что все было устроено
261
очень элегантно и вполне ясно для того, кто умел читать, и даже была взволнована. Когда Сов наконец вышел, он опустился на колени в траву, весь замерзший, и не вставал, пока я не подошла ему помочь.
Ω ![]()
«Здорово, хрю-хрю», — это меня теперь так Фирост на каждом шагу подкалывает. Надо мной поржать так он готов, а сам-то он себя видел?! Дикий кабан в упряжке, пропахивает себе рылом борозду, тоже мне, нашел чем гордиться!
Есть, конечно, в Паке экземплярчики, таких раскусить — раз плюнуть, как их себе представляешь, такие они и есть: Степп дерево деревом, Альма — куча розового дерьма, Аои — пучок травы какой-то, правда крепкой. А Эрг вот у нас — набор винтов и ножей во все стороны торчком, все как на подвеске, на скоростях, все крутится, смещается, в шар сворачивается, такой быстро кого хочешь успокоит, в общем, я не удивлен, Эрг как Эрг, он в сухом доке сидеть не умеет, у него всегда рука на буме, никогда себе задницу не отсиживает, шустряковый он у нас.
Но никто не решился спросить у него, что именно. Я почувствовал себя как любопытный непрошеный зритель, что подсмотрел сцену обнажения. Из уважения к Голготу я решил в свою очередь тоже рискнуть и спустился с холма. В три осторожных шага я преодолел стенку хрона и, дрожа, погрузился в вибрирующий пузырь… Вскоре я почувствовал, как воздушные браслеты закрутились
Я редко бывала столь возбуждена в интеллектуальном плане. Я с девяти лет знала про вераморф, и изо всех хронов, что будоражили мое воображение, повстречать этот оставалось мечтой детства: увидеть сквозь внешнее обличье недостижимую иначе истину. Какое счастье! Аэрудигы, конечно, вели споры насчет точной природы того, что можно было увидеть в вераморфе. Они исследовали понятия истинной формы, указывали на полисемию символов, которые хрон совмещал в один образ. Если в целом они готовы были согласиться, что хрон передавал образ вихря, то ценность этой передачи разделяла их точки зрения: зеркало себя самого? Проекция запрятанного сознания? Отражение желаемого? Эхо будущего? Автофикция?
«Здорово, хрю-хрю», — это меня теперь так Фирост на каждом шагу подкалывает. Надо мной поржать так он готов, а сам-то он себя видел?! Дикий кабан в упряжке, пропахивает себе рылом борозду, тоже мне, нашел чем гордиться!