«Как правило, нет. Но всегда можно найти способ, как это сделать. Помнишь Ирравель Веда?»
— Конечно, — ответила Фелка.
«Преследуя Рана Сэвэна, Ирравель модифицировала свой корабль, чтобы достичь стабильного двукратного ускорения. Но она сделала это весьма жестоким способом: не модифицировала двигатели, а сняла с корабля все, что можно, оставив один скелет. Она даже высадила всех своих пассажиров на комете, чтобы уменьшить массу».
— Думаешь, что тот корабль сделал нечто подобное?
«Другого объяснения нет. Но это им не поможет. Даже с двукратным ускорением они не могут сократить разрыв. Если мы еще уменьшим инерцию, расстояние между нами увеличится. До трех „g“ им не разогнаться, Фелка. Невозможно сбросить такую массу, от корабля просто ничего не останется. Скорее всего, они и так идут на пределе возможностей».
— Думаю, это Клавейн, — сказала Фелка.
«Кажется, ты в этом уверена».
— Сомневаюсь, что он согласится отступить. Это не в его стиле. Клавейн решил добыть орудия. И не собирается просто так сидеть и смотреть, как наложишь на них свои холодные железные руки.
Скейд хотела пожать плечами, но доспехи не позволили.
«Это только подтверждает мои старые подозрения. Клавейн не рационалист, а человек, который любит красивые жесты, и неважно, насколько они глупы и бесполезны. И все, что сейчас происходит — его самый грандиозный и безнадежный жест на сегодняшний день».
Клавейн попал в первую ловушку Скейд в восьмистах астрономических единиц от Йеллоустоуна, в ста световых часах от границы системы. На самом деле, нечто подобное ожидалось. Наоборот, могло насторожить, если бы Скейд ничего не предпринимала. Но она оправдала ожидания.
«Ночная Тень» сеяла мины. Вот уже неделю она оставляла за кормой автоматизированные, высокоавтономные механизмы наподобие «шершней». Носовые сенсоры на корабле Клавейна почти не замечали их. «Шершни» были достаточно малы, чтобы Скейд могла производить и разбрасывать их и расставлять сотнями, засоряя пространство на пути преследователей.
«Шершни» не отличались высоким интеллектом и поражающей мощностью. Скейд знала, какой траектории должен придерживаться Клавейн… впрочем, он тоже догадывался, куда она направляется. Но она понимала кое-что еще. Малейшее отклонение от прямой, соединяющей Эпсилон Эридана и Дельту Павлина, будет стоить Клавейну нескольких драгоценных недель. Он и так двигался со значительным отставанием и вряд ли мог позволить себе задерживаться. Следовательно, он будет продолжать следовать тем же курсом — не считая пренебрежимо мелких отклонений.
Однако это означало необходимость «засеивать» значительное пространство. Взрыв — не самый эффективный способ причинить вред космическому судну, разве что он произойдет в непосредственной близости от обшивки: ударные волны в вакууме не распространяются. Шанс, что одна из мин окажется ближе чем в тысяче километров от корабля отступника, настолько ничтожен, что его можно не принимать в расчет. Следовательно, нет смысла снабжать мины разрывными зарядами. Несомненно, Клавейн ожидает, что мины научены «замечать» корабль со стандартного расстояния в несколько световых секунд и открывать по нему огонь. Это могли оказаться одноразовые пусковые установки, скорее всего, корпускулярные. Примерно так действовал бы он сам, зная, что за корабль его преследует.
Но Скейд использовала разрывные заряды, вставляя их, насколько Клавейн мог судить, в каждую двадцатую мину, со статистическим увеличением плотности от центра к краю группы. Боеголовка реагировала, как только корабль оказывался на расстоянии светового часа от нее. Возникала сильная вспышка ярко-голубого света, который сменялся фиолетовым, затем красным, удаляясь со скоростью несколько сотен километров в секунду. Затем — когда через час, когда через десять, — взрывалась другая мина. Иногда две или три, расположенные недалеко друг от друга, срабатывали одновременно, озаряя вечную ночь космоса подобно фейерверку. Некоторые разрывы происходили совсем близко, но не настолько, чтобы причинить какой-либо вред кораблю. Клавейн провел регрессивный анализ распространения волн и пришел к выводу, что лишь одна из тысячи мин имеет какой-то шанс задеть его звездолет. Вероятность действительно серьезных разрушений была еще в сто раз ниже. Этого следовало ожидать: мины явно предназначались для другой цели.
Значит, Скейд использует разрывные заряды, чтобы увеличить точность прицела других орудий. Взрывы освещали корабль подобно вспышкам стробоскопа, позволяя оценить его положение в конкретный момент времени и рассчитать скорость. Возможно, другие «шершни» улавливали обратное рассеивание отраженных фотонов от корпуса звездолета Клавейна. Размеры бомб не позволяли встроить в них детекторы нейтрино, поэтому Скейд приходилось полагаться на устаревшие позиционные оценки: «Ночная Тень» на много световых часов опережала преследователя. Разрывы позволяли судить о прежнем положении корабля. Однако это не мешало мощным орудиям Скейд держать его на прицеле. Клавейн знал эти орудия. Их выстрел виден только по вспышке, когда оно поражает цель. По мощности они примерно в сто раз превосходят разрывные заряды — это корпускулярные пушки или гразеры, которые сохраняют поражающую силу на расстоянии пяти световых секунд. Если луч проходит мимо, его невозможно заметить. В межзвездном пространстве мало сгустков пыли. Даже если он пройдет через такой сгусток в считанных километрах от корабля, то не рассеется настолько, чтобы быть замеченным приборами. Клавейн чувствовал себя глухим с завязанными глазами, который пробирается по минному полю и не слышит жужжания пуль, пролетающих рядом.
Самое смешное, что он не заметит выстрела даже в тот момент, когда луч ударит в его судно.
Стратегия, которую Клавейн разработал, могла с определенной вероятностью оказаться успешной. Если дальность действия орудий Скейд — около пяти световых секунд, они зависят от позиционных оценок, по крайней мере, десятисекундной давности… скорее всего, тридцатисекундной. Алгоритмы прицеливания экстраполировали его курс, беря в вилку наиболее вероятную позицию в будущем с пространством менее вероятных подсчетов. Но эти тридцать секунд позволяли свести на нет всю эффективность стратегии Скейд. При стабильном двукратном ускорении корабль Клавейна перемещался за полминуты на девять километров, более чем на две длины своего корпуса. Достаточно немного поиграть скоростью — и Скейд лишится возможности определить его положение внутри этой девятикилометровой зоны. Чтобы гарантировать точное попадание, ей придется придумать что-то еще. Это игра чисел, которая не позволяла испытывать уверенность в победе. Но Клавейну довелось достаточно повоевать, чтобы не сомневаться: такое решение в данной ситуации можно считать оптимальным.
Он оказался прав. Прошла неделя, затем еще одна. Взрывы прекратились. Остались только редкие, отдаленные вспышки разрывных зарядов. Объединившаяся продолжала следить за ним, но, похоже, отказалась от идеи уничтожения его корабля чем-то таким же простым, как поток частиц.
Клавейн оставался начеку и нервничал. Он слишком хорошо знал Скейд.
Она так просто это не оставит.
Клавейн оказался прав. Два месяца спустя пятая часть его армии была мертва, а большинству раненых, скорее всего, оставалось жить несколько недель. Первый предвестник будущих проблем казался вполне безобидным: незначительные изменения в спектре излучения со стороны «Ночной Тени». Казалось невозможным, что такая мелочь вызовет глубокие потрясения на их корабле, но Клавейн знал: Скейд ничего не станет делать без веской причины. Его подозрения подтвердились. Когда это стало ясно, Клавейн собрал старших офицеров на мостике корабля.
Звездолет, который Скорпио по каким-то глубоко личным соображениям переименовал в «Зодиакальный Свет», был типичным торговым субсветовиком. За двести лет своего существования он несколько раз подвергался капитальному ремонту и переоборудованию, менял владельцев, но его «ядро» не пережило никаких серьезных переделок. Длина корабля составляла четыре километра, и по всем габаритам он превосходил «Ночную Тень». Огромные, как пещеры, грузовые отсеки были способны вместить целую флотилию среднего размера шаттлов. Обводами он напоминал конус, вытянутый к носу и грубо обрубленный на корме, где на расширяющихся стойках крепились два межзвездных двигателя. За два века двигатели покрылись наростами дополнительных конструкций, но под этими наслоениями все еще угадывались очертания двигателей Конджойнеров. Основная часть корпуса была темной и гладкой, как мокрый мрамор — за исключением носа, заключенного в оболочку из модифицированного льда, пронизанного гипералмазными волокнами. Как и обещал Хи, корабль находился в полностью исправном состоянии. Бизнес, который вели его предыдущие владельцы, не предполагал участие в серьезных стычках. Армия «свиней» была научена при захвате объектов не наносить им непоправимого ущерба, и повреждения оказались минимальны.
