Однако эксперты правительства располагали самыми поверхностными данными. Ни один из них не видел машины так близко, как Овод.
Вольева и Хоури разработали собственные теории.
Как только арка, опоясавшая Рух, была достроена, свойства его магнитосферы разительно изменились. Возникло мощное четырехполюсное поле, напряженность которого оказалась несравненно выше, чем у естественного магнитного поля Руха. Магнитные потоки петлями навивались вокруг географических параллелей, от экватора к полюсам, вырываясь далеко за пределы атмосферы. Ясно, что это поле имело искусственное происхождение. Подавляющие пустили электрический ток по кабелям, проложенным вдоль параллелей и обвивающим планету подобно обмотке электромотора.
Процесс создания этой обмотки Овод и Хоури наблюдали собственными глазами. Они видели, как прокладывались петли, как они погружались в атмосферу, но точно оценить глубину погружения не могли. Должно быть, обмотка тонула в океане металлического водорода, чтобы вступить в контакт с богатой металлами каменной сердцевиной Руха и передать ей вращательный момент. Внешнее ускорение заставляло вращаться обмотку, а через нее — и саму планету.
Тем временем металлическое кольцо вокруг Руха генерировало междуполюсной переменный ток, который проходил сквозь планету и возвращался в арку через плазму магнитосферы. Заряженные элементы в кольце оказывали сопротивление полю, в которое были внедрены, слегка изменяя угловой момент в обмотке.
Газовый гигант начал вращаться быстрее — сначала это было почти незаметно.
Процесс продолжался уже почти год. Эффект оказался катастрофическим. Из-за увеличения скорости вращения планеты ее притяжение ослабевало, и ядро больше не могло удерживать атмосферу. В течение каких-то шести месяцев половина массы атмосферы рассеялась в околопланетном пространство и образовала туманность, столь же красивую, сколь и омерзительную. Именно ее можно было наблюдать в вечернем небе Ресургема в виде пятна, похожего на отпечаток большого пальца. Сейчас Рух уже почти лишился атмосферы. Давление стремительно падало, жидкий водород переходил в газообразное состояние, выделяя огромное количество энергии, которую использовали раскручивающие механизмы. В океане металлического водорода происходили еще более драматические изменения. Эти процессы тоже были частью грандиозного плана, и ни один не начинался и не завершался случайно.
Все, что осталось от Руха в настоящий момент — это тектонически нестабильное ядро, которое разрывала сила вращения. Машины облепили его — в точности как говорил Овод, — перерабатывая и очищая вещество. В туманности медленно возникали уплотнения и узлы, похожие на переплетенных между собой призраков, превосходящие по размерам луны. Сгустки постепенно обретали очертания.
— Я не знаю, что там происходит, — снова заговорил Овод. — Подозреваю, что никто этого не знает. Но я попробую предположить. До сих пор Подавляющие действовали строго поэтапно. Механизмы их деятельности непонятны, но можно сказать одно: могущество этих машин не безгранично. Им нужна материя. Просто превратить газовый гигант в туманность они не могут. Для этого необходимо изготовить инструменты, для чего и были разрушены первые три луны. Запомните это хорошо: они нуждаются в материи. Получение энергии, кажется, не составляет для них проблемы. Возможно, машины тянут ее прямо из вакуума. Но очевидно, что они не могут превращать энергию в материю — не могут в принципе, независимо, точностью или эффективностью. Поэтому им и приходится работать поэтапно, пошагово. Сейчас они разделали Рух и получили, как я понимаю, около одной десятой процента всей полезной массы в системе. Исходя из этого, можно предположить: полученная масса будет использована для того, чтобы сделать следующий шаг. Какой именно — неизвестно. Но я рискну сделать еще одно предположение. В системе есть только один объект с массой большей, чем у газового гиганта. Это солнце. Думаю, Подавляющие займутся им.
— Это просто домыслы, — негромко крикнул кто-то из зала.
— Хотелось бы верить. Но это объясняет, почему Подавляющие еще не уничтожили Ресургем. Причина очевидна: им это просто не нужно. Однако это не значит, что в ближайшее время нам можно не беспокоиться за нашу планету. Повод для беспокойства возникнет — боюсь, даже раньше, чем нам бы хотелось. Все произойдет само собой. Подавляющие разом уничтожат всю систему.
— Нет… — воскликнул кто-то.
Овод приготовился отвечать. Сомнения людей понятны. Такое происходило не первый раз — чтобы принять правду и сжиться с ней, всегда необходимо какое-то время. Овод специально начал с рассказа о шаттлах — людям необходимо оставить надежду. Да, приближается гибель колонии, конец всего мира — но это не означает, что погибнут люди. Путь к спасению остается. Этим людям, всем и каждому, нужно только одно — это смелость, чтобы поверить ему, и решимость, чтобы пойти за ним.
И тут Овод понял, что возглас был вызван совершенно другой причиной.
Полиция. Первые уже входили через дверь.
Действуй так, будто твоя жизнь в опасности, сказала ему Хоури. Все должно выглядеть исключительно правдоподобно. Если план сработает — а он сработает, нам всем на благо, — люди поверят, что тебя арестовали совершенно неожиданно, и никто тебя не предупреждал. Так что дерись получше, Овод, и будь готов к боли.
Он спрыгнул со сцены. Лица полицейских были скрыты респираторами, в руках баллоны со спреем и прочие средства усмирения. Стражи порядка быстрыми подпрыгивающими шагами двигались сквозь ошеломленную публику, молчаливые и бесстрастные, как машины. Овод со всех ног бросился к проходу, вспоминая маршрут отступления. В двух кварталах отсюда его ожидает вездеход… Главное, чтобы все выглядело реально. Даже ценой крови.
Он слышал хлопки откидных кресел, когда люди вставали или пытались встать. Щелкали гранаты с психогенным газом, время от времени раздавалось жужжание, прерываемое влажным шлепком — это полицейские стреляли оглушающими пулями. Послышался звук удара брони о кость, кто-то закричал… Потом мгновение полной тишины — но только мгновение. Комната потонула в безумной панике. Каждый думал лишь о том, как выбраться наружу.
Выход, к которому прорывался Овод, был перекрыт. В коридоре маячили полицейские.
Овод бросился в другую сторону. Та же история. В горле запершило, откуда-то неожиданно накатила паника, необоримая, как желание чихнуть. Действие газа оказалось настолько мощным, что Оводу захотелось уползти в угол и съежиться. Страх не давал твердо стоять на ногах. Сопротивляясь страху, Овод схватил стул и поднял над головой, точно щит.
И тут полицейские навалились на него.
Следующее, что осознал Овод, — что стоит на коленях, потом на четвереньках. Полицейские колотят его дубинками, но так, чтобы не поломать кости и не повредить внутренние органы — просто оставить нескольких синяков.
Рядом Овод увидел другую группу полицейских. Они повалили женщину с плохими зубами, и она исчезла под ними, как карта в руке шулера.
Дожидаясь осведомителя, чтобы закончить строительство, надсмотрщик небрежно копался в пластах воспоминаний своих прежних воплощений.
Надсмотрщик не являлся просто машиной Подавляющих. Это было бы слишком рискованно — сосредотачивать все знание и опыт в такой уязвимой конструкции. Но, когда стая прибывала туда, где требовалось провести зачистку — обычно это было пространство не более чем несколько световых часов в поперечнике — из множества субсознаний, способных лишь к ощущению и восприятию, генерировался единый разум, рассредоточенный между множеством носителей. Между ними устанавливались связи, передающие информацию со скоростью света, сплетая неторопливое, надежное, уверенное течение мысли. Если же требовалась быстрая обработка данных, ее поручали более мелким соединениям. Мыслительные процессы надсмотрщика происходили с неизбежной медлительностью, но эта ограниченность никогда не воспринималась Подавляющими как проблема. Они даже не пытались соединить подэлементы надзирателя коммуникационными каналами, которые позволяли бы мгновенный обмен информацией. В архиве содержалось слишком много предупреждений об опасности подобных экспериментов. Целые виды удалялись из истории галактики из-за единственного глупого эпизода, вызвавшего нарушение причинности.
Надсмотрщик был не только медлительным и рассредоточенным образованием. Он был образованием временно существующим, которому разрешалось лишь мимолетное самоосознание. И даже в эти моменты он с мрачной обреченностью понимал: исполнив свои обязанности, он должен немедленно умереть. Но необратимость его судьбы не вызывала горечи, когда он просматривал архивные воспоминания о своих предыдущих появлениях, воспоминания о действиях во время предыдущих зачисток. Просто так должно быть. Разум, даже машинный — нечто такое, чем не позволительно заражать галактику, даже предотвращая надвигающийся кризис. Ибо самым худшим врагом разума был разум.
