— Это мои, — хрипло пояснил он. — Из конюшни Аррия.
Я и не подозревала, что он может выказывать такую страсть.
— Ты тоже выбери себе колесницу, — посоветовал мне Октавиан.
Мне приглянулась упряжка очень ухоженных лошадей кремового цвета с серыми гривами и хвостами. Я, конечно, прекрасно знала, что красивая стать не всегда означает скорость или выносливость, точно так же как человеческая обходительность не всегда означает порядочность; но эти лошади мне все равно понравились.
— Упряжка с маленьким возничим, — сказала я.
— Из Кампании, — сказал он. — Говорят, их там хорошо кормят и обучают.
— А какую упряжку выбрал бы Цезарь? — поинтересовался Птолемей.
— Он неравнодушен к вороным, — ответил Октавиан, — потому что они с той самой конюшни, где вырастили его любимого скакуна. Но те кони скорее мощные, чем быстрые.
Повозки двигались по арене грудь в грудь; строй в сорок лошадей производил впечатление гигантского крыла. Оставалось лишь поражаться умению возничих удерживать их в линию. Поравнявшись с нами, они остановились в ожидании сигнала.
Цезарь встал, поднял высоко над головой большое белое полотнище, а потом выпустил его. Полотнище плавно упало на арену. Едва ткань коснулась земли, как сигнальщики взмахнули флажками, и состязание началось.
Две или три упряжки сразу же вырвались вперед и немедленно вступили в борьбу за выигрышное положение на дорожке. Ширина четверки коней была такова, что, когда рядом скакали три колесницы, они оказывались в чрезвычайно опасной близости одна от другой, а на поворотах опасность усугублялась. Кроме того, положение колесницы на дорожке тоже имело значение: ближе к середине упряжка рисковала налететь на центральную перегородку цирка и разбиться, а крайним приходилось преодолевать большее расстояние. Среди сразу определившейся тройки лидеров оказались и гнедые Октавиана. На первом повороте одна из соперничавших с ними колесниц потеряла управление и врезалась в ограждение зрительской трибуны. Ее место тут же заняла следующая. Еще одна колесница наткнулась на обломки первой и тоже разбилась: она словно взорвалась, возничего отбросило далеко, а его кони некоторое время продолжали мчаться галопом сами по себе.
Зрители вскакивали с мест, улюлюкая и крича. Октавиан, сидя рядом со мной, нервно дышал и бормотал:
— Да! Да!
Его упряжка по-прежнему шла первой. После очередного поворота он не выдержал и тоже вскочил на ноги. Только Цезарь оставался сидеть, наблюдая за гонкой внимательно, но спокойно.
Еще один поворот, еще одна разбитая колесница; она ударилась о центральную перегородку и врезалась прямо в высившуюся над ареной статую Юпитера. Лошади забились в спутавшейся упряжи, храпя от страха и боли. Тем временем колесница Цезаря, до сих пор несколько отстававшая, стала наращивать скорость и выходить вперед. На арене осталось семь упряжек, а это увеличивало пространство для маневра. Возничий Октавиана и второй лидер заметили, что их нагоняют, и стали нахлестывать коней, но упряжка Цезаря, сохранившая больше сил, неуклонно сокращала разрыв. Теперь она следовала вплотную за лидерами. Чтобы обойти их, ей пришлось бы использовать внешнюю дорожку, а значит, на каком-то этапе преодолеть большее расстояние.
Моя колесница на протяжении всей гонки двигалась в середине. Последней скакала одинокая четверка разномастных лошадей.
На предпоследнем повороте средняя колесница из тех, что следовали за лидерами, резко вильнула. Поскольку они шли почти вплотную, это привело к столкновению. Все три передовые колесницы с треском и хрустом врезались одна в другую, три упряжки перепутались между собой. Кони попадали и забились в упряжи, людей выбросило на землю. Конское ржание смешалось с криками.
Моя колесница обогнула этот клубок с внешней стороны, не налетев на него лишь потому, что основательно отстала.
Толпа взревела, чуть ли не сладострастно приветствуя это представление: обломки, отлетевшие колеса, беспорядочно молотящие воздух конечности и вопли. Вопли обрывались, когда впавшие в панику лошади втаптывали беспомощных возничих в пыль своими смертоносными копытами.
Уцелевшие колесницы с грохотом пронеслись мимо, не обращая внимания на это месиво. Они проскакали еще один круг — причем теперь главная сложность заключалась в том, чтобы обогнуть образовавшееся препятствие, — и полетели к финишу.
Победила колесница Октавиана, вслед за ней пришла колесница Цезаря. Моя значительно отстала и пришла третьей, тоже заслужив ободряющие крики — вероятно, потому что уцелела из-за своей комической медлительности.
— Поздравляю, — сказала я Октавиану. — Твой выбор оказался верным. Как ты угадал?
Он повернулся, посмотрел на меня, и меня поразили его ясные и светлые голубые глаза с чуть более темным ободком с внешней стороны радужной оболочки. Он выглядел совершенно отстраненным, но я все же заметила, как прерывисто он дышит, как старается унять возбуждение.
— Везение, ничего больше, — ответил он. — Я посмотрел на ноги и проигнорировал все остальное.
Цезарь поднялся, чтобы наградить победившего возничего. Дрожавшего, покрытого потом молодого человека подвели к триумфатору, и тот увенчал чело юноши лавровым венком.
— Сегодня мы празднуем триумф вместе, — сказал он.
Возничий посмотрел на него с обожанием.
— Я сохраню его навсегда, — сказал он, коснувшись лаврового венка. — Я сберегу его для моих детей и внуков. Я скажу им: этот венок я выиграл в день триумфа великого Цезаря.
— Если он продолжит участвовать в таких скачках, у него не будет никаких детей, не говоря уж о внуках, — шепнул Птолемей мне на ухо. — Лучше бы ему оставить это занятие.
Прошли еще несколько заездов, но по напряжению они не могли сравниться с первым. Потом снова провели парные скачки. Состязания продлились до темноты, и лишь когда арена почти погрузилась во мрак, появились всадники с факелами, чтобы возвестить об окончании игр. За ними на арену вывели слонов с прикрепленными на спинах фонарями. Разгоняя сумрак, величественные животные сделали круг по арене, а потом один слон с огромной платформой на спине подошел к нашей трибуне и преклонил колени.
— Сейчас Цезаря понесут в его дом на Форуме. Все любящие граждане приглашаются сопровождать его, — объявил глашатай.
Цезарь встал, спустился к коленопреклоненному животному и взобрался ему на спину. Послушный слон, качаясь, поднялся на ноги. Золотое шитье на церемониальной тоге Цезаря поблескивало в свете факелов. Он повернулся к народу и вскинул руку. Потом слон медленно покинул арену.
