постоянного, неусыпного понукания, контроля и т. п." Были идеи, практические подходы, планы на будущее. Не было главного -- стратегического стержня, того самого "ключа", о котором упомянул Твардовский, того связующего звена, которое одно способно превратить отдельные мероприятия в то целое, что и называется политикой. И еще. По-прежнему не было надежной социальной опоры, на деятельную поддержку которой Маленков мог бы рассчитывать. Как это часто бывает в судьбе лидеров, его авторитет за рубежом был несравненно выше, чем внутри страны. Этому в немалой степени способствовала внешнеполитическая линия, которую с первых же дней своего премьерства выбрал для себя Маленков.
Еще в своей августовской речи 1953 года Маленков произнес облетевшее затем весь мир слово -- "разрядка". А в марте 1954 года он высказался еще определеннее: "Советское правительство стоит за дальнейшее ослабление международной напряженности, за прочный и длительный мир, решительно выступает против политики холодной войны, ибо эта политика есть политика подготовки новой мировой бойни, которая при современных средствах войны означает гибель мировой цивилизации".
Человеку, воспитанному на идеологических догмах сталинской школы, сама мысль о человеческой цивилизации как о едином целом (пусть даже в условиях угрозы войны) могла показаться по меньшей мере странной: и политическая и военная доктрина делила Землю на два мира -- мир социализма и мир капитализма -- и объявляла последнему войну, войну до победного конца. Простая догадка о том, что конец может стать общим, а от этого отнюдь не "победным", совсем не вписывалась в рамки прежней концепции, саму возможность войны рассматривающей как еще один повод "угробить" капитализм. Маленков же, по долгу службы хорошо знакомый с современным состоянием вооружений, первый из советских лидеров сумел посмотреть в глаза реальности и сделать необходимые выводы -- пусть даже вопреки собственным убеждениям. Соратники его "не поймут" и расценят этот шаг как отступничество. Именно такого рода обвинения придется выслушать Маленкову на январском (1955 г.) пленуме ЦК.
Доклад на пленуме делал Хрущев. Из его уст Маленков получил упреки в том, что он не проявил себя "достаточно зрелым и твердым большевистским руководителем", что он "претендовал не только на руководство деятельностью
правительства, но и на руководство Президиумом ЦК", стремился к "дешевой популярности" среди народа. Вспомнились и близкие отношения с Берией, и участие в "Ленинградском деле". Выступление премьера на сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 года Хрущев назвал "парламентской декларацией", "оппортунистической речью". Столь же ошибочными были признаны его высказывания об изменении соотношения темпов роста производства группы "А" и группы "Б" и тезис о гибели мировой цивилизации в случае развязывания третьей мировой войны.
Сам Маленков выступал на пленуме дважды. Ошибки свои признал, но политической оценки им не дал. Он не умел, да и, по-видимому, не хотел бороться. Таким его и запомнил в тот день Твардовский: "Тяжкое впечатление, как в полчаса увял этот человек, исчезла вся его значительность, был просто толстый человек на трибуне под устремленными на его указательными пальцами протянутых рук президиума, запинающийся, повторяющийся, "темнящий", растерянный, чуть ли не жалкий... Жалка и безнадежна его дальнейшая судьба. Это-то он понимал".
В феврале 1955 года на сессии Верховного Совета СССР Маленков официально попросил об отставке. Просьба была, естественно, удовлетворена.
После отставки с поста премьера Маленков был назначен министром электростанций, одновременно -- заместителем Председателя Совета Министров СССР. За ним было сохранено членство в Президиуме ЦК. Однако все эти перемещения носили скорее временный характер: Хрущеву не нужна была оппозиция внутри Президиума ЦК. Во всяком случае, долго мириться с ней он не стал бы. Его "звездный час" был еще впереди. Как впереди был и XX съезд партии.
* * *
25 февраля 1956 года -- последний день работы XX съезда партии, впоследствии войдет в историю. Именно тогда, неожиданно для абсолютного большинства присутствовавших на съезде делегатов, Хрущев вышел на трибуну с докладом "О культе личности и его последствиях". И хотя заседание было закрытым и делегатов предупредили о секретности происходившего, тайны, долгие годы окружавшей имя Сталина, с того момента больше не существовало. Поэтому документы, рожденные XX съездом, до сих
пор стоят на особом счету среди всех других партийно-правительственных материалов. Они воплотили в себе фактически первую серьезную попытку осмыслить суть пройденного этапа, извлечь из него уроки, дать оценку не только прошлой истории как таковой, но и ее субъективным носителям. А для этого нужно было пройти через ломку привычных представлений об "авторитете партии", об "устоях социализма", через опасения быть непонятыми и не получить поддержки. Процесс перестройки политического сознания тогда только начался, находился в целом на поверхностном уровне переоценок -- что само по себе закономерно. Вероятно, именно поэтому характеристика такого многомерного явления, как культ личности, была сделана первоначально с упором на морально-нравственный аспект. Отсюда -- попытки (имеющие место и по сей день) не столько уяснить смысл исторических процессов, понять действия отдельных исторических личностей, сколько вынести им оправдательно-обвинительный приговор. И все-таки о многом было сказано в полный голос: и об отступлении от принципов демократизма, и о нарушениях законности, и о порочных методах, партийного и государственного руководства. Объяснение причин возникновения подобных явлений было дано в основном в русле старой традиции, указывающей на наличие капиталистического окружения и трудности построения социализма в одной стране. Принципиально новым стало выделение в качестве немаловажного для судеб страны фактора субъективного --личности самого Сталина.
Однако в 1956-м "личному моменту" было придано почти что самодовлеющее значение, а возникновение негативных явлений в практике социалистического строительства отнесено к определяющему влиянию недостатков характера Сталина. Сама же деятельность Сталина оказалась разделенной на два периода -- "положительный" (период борьбы с оппозицией, время индустриализации, коллективизации, Великая Отечественная война) и "отрицательный", когда у Сталина, упрощенно говоря, стал "портиться характер". Так, в истории появился и особый период -- "период культа личности". Его хронологические рамки не были определены достаточно четко: начальная рубежная веха то отодвигалась на 20 лет назад (в конец 30-х годов), то появлялись ссылки на "последние годы" жизни и деятельности И. В. Сталина. Сам по себе этот период воспринимался более всего в качестве "аппендик
са" в нашем цельном историческом организме, своего рода "зигзага", "случайности", "недоразумения". Не было бы Сталина, не было бы и "периода культа личности". Такой преимущественно верхушечный характер критики культа личности, сведение его корней к "злой воле" Сталина не позволил вникнуть вглубь этого явления, рассмотреть его во взаимосвязи политических, экономических, психологических и нравственных сторон. Но первый шаг был сделан. И этот шаг тоже имеет свою нравственную оценку, как факт политического мужества тех, кто поддержал Хрущева.
Слово правды о Сталине, произнесенное с трибуны съезда, стало для современников потрясением, независимо от того, были для них приведенные факты и оценки откровением или давно ожидаемым восстановлением справедливости. Особенно ошеломляли факты -- цифры, имена оболганных, репрессированных, преданных забвению. В их числе виднейшие представители "ленинской гвардии", выдающиеся ученые, военачальники, деятели культуры. Цвет общества, его интеллектуальная элита, тысячи просто честных, преданных партии людей. И рядом с этой национальной трагедией -- имя того, кто долгие годы воплощал в себе все успехи и победы, все, что удалось достичь ценой величайшего напряжения сил всего народа. "На закрытом заседании 25/И во время доклада Хрущева несколько делегатов упали в обморок..., -- вспоминал впоследствии И. Эренбург. -- ...не скрою: читая доклад, я был потрясен, ведь это говорил не реабилитированный в кругу друзей, а первый секретарь ЦК на съезде партии. 25 февраля 1956 года стало для меня, как для всех моих соотечественников, крупной датой".
Крупной датой события февраля 1956 года стали не только для наших соотечественников. XX съезд стал отправным пунктом критического переосмысления мировой социалистической практики, развития международного коммунистического движения. "Мы слишком охотно и идеалистически полагали, будто великое дело построения социализма может осуществляться без серьезных ошибок, -- делился своими мыслями один из руководителей Компартии США Юджин Деннис. -- Мы отказывались верить в любые сообщения, в которых говорилось о серьезных несправедливостях в социалистических странах, и считали такие сообщения клеветой".
