— Потрудитесь заткнуть этот фонтан стихов, а то дело добром не кончится, — прикрикнул судья. — Стихи послушаем во время перерыва за чашкой кофе.
Поэта обязали уплатить за рожь и возместить судебные издержки; услышав приговор, он сказал: «Я совершенно согласен с вами, я просто хотел обсудить этот вопрос здесь, в большой хорошей компании». После чего он заплатил за все наличными, и суд отправился пить кофе, не забыв пригласить и нас, двух поэтов, за что судьи были вознаграждены несколькими метрам и лирических стихов моего старшего коллеги.
Käräjät Перевод Э. МашинойБатраки и батрачки
Одна из старых и уже отмирающих сторон деревенской жизни дохнула на меня нынче своим теплом и напомнила о своем былом значении. Вообще-то следовало бы вспомнить о ней только через месяц, когда после Дня всех святых[18] настанет неделя отпуска батраков, но поскольку мы все равно не увидим старых обычаев во всем их блеске, то почему бы сейчас не описать то, что составляет внешнюю сторону этого обычая. Правильнее сказать — составляло, потому что сейчас все это вспоминается как давно прошедшая история. Только в том-то и дело, что человеческая жизнь подобна живому организму и никакую ее часть невозможно отсечь одним махом. И потому отмирающий, ставший ненужным обычай еще долго напоминает о себе.
Вот почему когда я недавно оказался в обществе старух с их неизменным кофейником, они были очень взволнованы этим некогда важным социальным событием местного значения. Приближалась та нора, когда в старину принято было нанимать батраков. Куда перейдет Фанни? Останется ли Ийта дома или пойдет к Кескинену? Ийвари вернул Аланену задаток. Того-то и того-то приглашают туда-то и туда-то. Даже старые посредницы по найму батраков, которые еле-еле таскают ноги, оживают на это время, чтобы если не самим участвовать, то, по крайней мере, внимательно следить за любимым полусекретным занятием, которое принесло им в свое время немало вкусных пирогов и свиных ножек. И хотя в наши дни батраки и работницы приходят и уходят, когда им вздумается, получая жалованье ежемесячно, и в наступившую индустриальную эпоху даже не пытаются сохранить значение своего сословия, все же некий отзвук былого носится в воздухе в эти осенние дни между сентябрем и ноябрем. Хозяева и хозяйки нервничают, а батраки становятся более самоуверенными, потому что хотя они и перешли на месячную оплату, большинство все же придерживается старого обычая отрабатывать год до конца.
Убыстрение темпа жизни подтверждается в том числе и тем, что человек моих лет уже вполне может делиться воспоминаниями о прежнем деревенском житье. Лет тридцать назад все было совсем не так, как нынче. Конечно, тогда, так же как и сейчас, у жизни было множество разных сторон и проявлений, но все они выстраивались в четкие прямые линии. В нашем приходе были люди трех сортов: господа, крестьяне и простой люд, именуемый обычно голодранцами. Господа представляли духовную — пробст — и светскую — ленсман — власть, ну и плюс к ним имелись господа помельче. Крестьяне и голодранцы составляли вместе так называемый народ, или тот материал, которым господа более или менее честно манипулировали. На вершине иерархической лестницы голодранцев стояли батраки и батрачки, которых неизменно поставляла устоявшаяся прослойка торпарей. Слова «бродяга», «забулдыга», «гуляка», «босяк» и т. п. были совершенно неизвестны.
Наше старое сословие батраков, права и особенно обязанности которого были подробно определены уставом о найме от 1865 года, успело в лучшие свои времена сформировать устойчивые традиции. По закону батраки находились почти на положении невольников (хозяин имел право применять телесные наказания к работницам до 14, а к батракам до 18 лет), и потому возникла необходимость в таком механизме, который защищал бы природное самолюбие батраков от слишком сильных ударов. Крепкий батрак, который «умел работать и умел закусить удила», мог быть истинным господином в доме, когда подвыпивший хозяин возвращался поздно ночью и принимался шуметь и изводить добрую покладистую хозяйку. Если же место было из рук вон плохое, а еда и обращение и того хуже, то все равно следовали правилу: «Хочешь не хочешь, а год терпи». Редко кто уходил посреди года, зато очень многие служили на одном месте по многу лет. Прекрасное описание классических отношений между хозяевами и батракам и содержится в рассказе Кюести Вилкуна «Пробст и батрак»[19]. Подобные события имели место не раз, а в роли пробста выступали многие честные хозяева.
Но уж если батрак решил переменить хозяина, то уход обставлялся со всей торжественностью. Новое место полагалось держать в тайне по возможности долго. У зарабатывающих посредничеством старух были свои основания сохранять дело в секрете: не в их интересах было портить отношения с теми хозяевами, чьего работника они переманили в другой дом. Для полной уверенности новый хозяин требовал письменное свидетельство о переходе со старого места; получение этого свидетельства придавало делу оттенок официальности. Если же завесу секретности удавалось сохранить вплоть до того вечера, когда новый хозяин въезжал во двор на своей лучшей коляске, предназначенной только для поездок в церковь, в которую быстро грузили сундучок или шкафчик уезжающего, то это был миг наивысшего торжества батрака. В зависимости от характера он отвечал любопытствующим ребятишкам либо высокомерно, либо со слезой на глазах, — даже за один год жизни в семье, участия в ее работе, печалях и радостях, праздниках и буднях успевают возникнуть такие связи, разрыв которых не проходит безболезненно. Скотница знает всех коров, их имена и привычки, а батрак — всех лошадей, и когда на попом месте заходит речь о скотине, они с удовольствием вспоминают своих знакомцев по предыдущему месту работы и неосознанно преувеличивают их достоинства.
В свое время эта осенняя неделя была важным событием в сельской местности, особенно для бедной части населения. Я хорошо помню, как проходила эта неделя в избе моего детства и как мы, ребятня, тоже разделяли общее настроение тех дней. В этом нам помогали разряженные в выходные одежды батраки, у которых было много денег и сдобных булочек. Когда такой гость, случалось, забредал в наш дом, то мама вынуждена была готовить ему кофе, а он широким жестом приглашал к маминому угощению мальчишку в холщовых штанах, которому в образе этого решительного батрака виделось свое собственное будущее в некоем детски-романтическом ореоле.
С тех давних пор отношения между хозяевами и работниками изменились не только в деревне, но и особенно — судя по публикуемым в журналах повестям — в городе. На селе культура найма захирела. Хозяева стали нанимать голодных бродяг, которые работали за харчи и кров, пока не отъедались, а после уходили неизвестно куда. Хорошие, старательные батраки перевелись в этом мире. В деревне сложилось сословие босяков, которые потом, в одна тысяча девятьсот восемнадцатом году, заходили в дома отнюдь не в поисках работы.
Piiat ja rengit Перевод Э. МашинойРождество
Снова — снова то и дело по самым различным поводам звучит это простое и звучное слово, которое пробуждает в детях восторг, в зрелых людях — глубоко затаенную торжественность, а в стариках — кроткую покорность судьбе.
Рождество, приближается Рождество, это таинство, в котором — так же как и в других праздниках — гораздо больше значат ожидание и воспоминания, чем собственно празднование. Лучшее время всякого праздника — его канун; и в первую очередь это относится к Рождеству. Когда в сочельник начинают сгущаться сумерки, на самой границе между суетой будней и наивысшей точкой веселья, именно тогда смысл Рождества более всего понятен человеческой душе. Еще чуть-чуть — и вот уже начался собственно рождественский праздник, и мы уже сидим в натопленных комнатах после вкусного ужина и пытаемся разными играми да забавами скрасить окончание ускользающего из рук праздника. С тем же чувством мы отправляемся рано поутру в церковь, соблюдая веселые и подчас небезопасные традиции.
Мне довелось повидать на своем веку немало рождественских праздников, и у меня сложилось впечатление, что Рождество — это праздник простых крестьянских изб. Возможно, такое впечатление отчасти объясняется тем, что лучшие свои рождественские праздники я провел в избе. Есть целый ряд причин, почему в господском доме Рождество редко удается на славу. Так, если обитателю избы, или его жене, или его ребенку доведется когда-нибудь как следует рассмотреть господские комнаты и их обеденный стол, то им нетрудно будет описать виденное словами «как на Рождество». В комнатах всегда прибрано и все блестит, и на обед подается два горячих блюда, и к каждому свои приборы. Так что господам от всего Рождества достаются только елка да корзина с подарками, содержимое которой чаще всего известно заранее благодаря «списку пожеланий». Даже пение рождественского псалма нынче большая редкость в среде наших просвещенных господ; в лучшем случае матушка споет какую-нибудь красивую песню, аккомпанируя себе на пианино.
