Если не я… то кто?
Если не сейчас… то когда?
Когда швейцарские гвардейцы начали открывать дверь Сикстинской капеллы, камерарий Карло Вентреска ощутил, как по его жилам стала разливаться новая сила… та самая сила, которую он почувствовал, будучи ребенком. Бог избрал его. Давным-давно.
И он выполнит Его волю.
Камерарию казалось, будто он родился заново. Швейцарские гвардейцы омыли его, перевязали рану на груди и одели в чистейшую белоснежную мантию. Чтобы снять боль, они сделали ему инъекцию морфина. Камерарий сожалел, что они накачали его болеутоляющим раствором. Иисус целых три дня, вплоть до своего вознесения, страдал от боли! Камерарий чувствовал, как лекарство начинает менять его ощущения… голова немного кружилась.
Войдя в капеллу, он совсем не удивился тому, что кардиналы взирают на него с благоговейным восхищением. «Они благоговеют перед Богом, — напомнил он себе. — Они преклоняются не передо мной, а перед тем, что Творец ЧЕРЕЗ МЕНЯ явил людям».
Шествуя по центральному проходу и вглядываясь в обращенные к нему лица, он уловил нечто странное. В чем дело? Камерарий до этого пытался угадать, как его встретят кардиналы. С восторгом? С почтением? Однако, заглядывая в глаза священнослужителей, Карло Вентреска видел в них какие угодно эмоции, но только не эти.
В этот момент камерарий посмотрел на алтарь и увидел Роберта Лэнгдона.
Глава 131
Карло Вентреска остановился в центральном проходе Сикстинской капеллы, а кардиналы, столпившись у алтаря, пожирали его глазами. Рядом с Робертом Лэнгдоном камерарий увидел большой работающий телевизор. Он сразу понял, что было изображено на экране, но не мог взять в толк, как была сделана запись. Это было просто невозможно. Совсем близко к клирику стояла Виттория. Ее лицо искажала гримаса отвращения.
Камерарий закрыл глаза в надежде на то, что это морфин вызвал у него галлюцинации и что, когда он снова взглянет на мир, картина будет совершенно иной. Но когда он открыл глаза, ничто не изменилось.
Они все знают.
Как ни странно, но страха он не ощутил. Укажи мне путь, Отец. Подскажи мне слова, которые смогли бы заставить их увидеть события Твоими глазами.
Однако ответа камерарий не услышал.
Создатель, я вместе с Тобой проделал слишком большой путь, чтобы теперь отступить.
Молчание.
Они не понимают, что нам с Тобой удалось свершить.
Камерарий не знал, чей голос прозвучал в его мозгу, но смысл сказанного был совершенно ясен.
Только полная правда освободит тебя…
* * *
Камерарий Карло Вентреска, гордо вскинув голову и выпрямившись во весь рост, направился к алтарю Сикстинской капеллы. Когда он проходил мимо кардиналов, даже теплый свет свечей не мог смягчить сверлившие его взгляды.
«Объясни все, — говорили ему эти взгляды. — Придай смысл этому безумию. Скажи, что наши страхи напрасны!»
Правда, сказал себе камерарий. Только правда. Эти стены скрывают слишком много тайн, и одна из них… настолько мрачна, что лишила его разума. Но это безумие привело к свету.
— Вы готовы пожертвовать своей душой, — начал камерарий, подойдя к алтарю, — чтобы спасти миллионы?
Эти слова не нашли никакого отклика у кардиналов. Они стояли неподвижно, продолжая сверлить его взглядами. Никто не проронил ни слова. С площади Святого Петра долетало радостное пение.
— Какой грех более велик? — продолжил он, сделав шаг вперед. — Убийство врага? Или бездействие в тот момент, когда на ваших глазах душат того, кого вы любите?
Люди на площади поют, радостно подумал он и возвел глаза к потолку Сикстинской капеллы. С темного свода на него взирал Бог, созданный кистью Микеланджело. Камерарию показалось, что Творец смотрит на него с одобрением.
— Я не мог больше оставаться в стороне, — продолжил камерарий.
Хотя Карло Вентреска стоял совсем рядом с кардиналами, он не заметил ни малейшей искорки понимания в их глазах. Неужели они не видят блистательной простоты его деяний?! Неужели не понимают, что эти деяния вызваны необходимостью?!
Ведь его замысел был ясен!
Иллюминаты. Наука и сатана суть одно и то же!
Необходимо было возродить древние страхи, чтобы потом их сокрушить.
Ужас и надежда. Два этих чувства заставят всех снова уверовать.
Этим вечером былая мощь братства «Иллюминати» снова в полной мере проявила себя… и с великолепным результатом. Всеобщую апатию как рукой сняло. Ужас с быстротой молнии охватил весь земной шар, объединяя людей. А затем Бог во всем своем величии разогнал наступившую было тьму.
«Я не мог оставаться в стороне!»
Вдохновение пришло к камерарию в ночь страданий, и одарил его им сам Творец.
О, этот безбожный мир! Кто-то должен был принести ему избавление. Это должен быть ты! Если не ты, то кто? Ты был спасен в детстве с высокой целью. Покажи людям древних демонов. Возроди в них старые страхи. Апатия равносильна смерти. Без тьмы не бывает света. Без зла не может быть добра. Вынуди их сделать выбор. Свет или тьма. Где страх? Где герои? Если не сейчас, то когда?
Камерарий двинулся по центральному проходу прямо на толпу кардиналов. Он почувствовал себя Моисеем, когда красные пояса и шапки начали расступаться перед ним, освобождая ему путь. Роберт Лэнгдон выключил телевизор, взял Витторию за руку и отошел от алтаря. Камерарий не сомневался в том, что спасение Лэнгдона было делом рук Божьих. Правда, Карло Вентреска не совсем понимал, с какой целью Создатель так поступил.
Нарушивший тишину голос принадлежал единственной находящейся в Сикстинской капелле женщине.
— Вы убили моего отца, — сказала, выступая вперед, Виттория.
Камерарий посмотрел на девушку, и его очень удивило выражение ее лица. Ее боль и страдание он мог понять. Но откуда такая озлобленность? Ведь она первой должна была понять, что гений ее отца таит в себе смерть. Его необходимо было остановить. Во имя блага человечества.
— А ведь он занимался Божьим делом, — закончила Виттория.
— Божьи дела не могут вершиться в лаборатории. Они вершатся в сердцах.
— Отец был чист сердцем! И его исследования доказали…
— Исследования вашего отца еще раз доказали, что человеческий ум развивается гораздо быстрее, чем его душа! — произнес камерарий несколько более резко, чем ему хотелось, поэтому он снизил тон и продолжил: — Если столь духовная личность, как ваш родитель, способна создать оружие, действие которого мы имели возможность наблюдать этой ночью, то представьте, как может использовать антивещество простой, приземленный человек.
— Человек, подобный вам?
Камерарий глубоко вздохнул. Неужели она по-прежнему ничего не понимает? Человеческая мораль совершенствуется медленнее, чем развивается наука. Человечество духовно не созрело для того могущества, которым оно уже обладает. Люди никогда не создавали оружия, которого затем не использовали! А антивещество есть не что иное, как новое оружие в и без того огромном арсенале. Человек способен уничтожить мир. Человек давным-давно научился убивать. И кровь его матери дождем лилась вниз. Однако гений Леонардо Ветра таил в себе иную, гораздо более страшную опасность.
— В течение столетий церковь держалась, несмотря на то что наука отгрызала от нее кусок за куском, — сказал камерарий. — Наука развенчивала чудеса. Учила ум властвовать над сердцем. Осуждала религию как опиум для народа. Наука считала Бога галлюцинацией — иллюзорными костылями для тех, кто слишком слаб, чтобы признать якобы бессмысленность своего существования. Я не мог остаться в стороне, когда наука взяла на себя смелость поставить под вопрос могущество самого Творца. Доказательство, говорите вы? Да, бесспорно, — но доказательство не существования Господа, как вы утверждаете, а всего лишь невежественности самой науки! Что плохого видите вы в признании того, что имеются вещи, которые находятся за пределами нашего понимания? День, когда ученые воспроизведут сущность Бога в лаборатории, станет днем, после которого люди перестанут нуждаться в вере!
— Вы, видимо, хотите сказать, что после этого люди перестанут нуждаться в церкви? — спросила Виттория, приближаясь к камерарию. — Сомнение есть ваш последний рычаг контроля над людьми. Только сомнение приводит к вам души человеческие. Мы все хотим познать смысл жизни. Людям свойственны неуверенность в будущем и тяга к свету познания, которое несет им освобождение. Но кто сказал, что церковь является единственным источником света на нашей планете?! Каждый из нас по-своему ищет Бога. Чего вы так страшитесь? Того, что Бог где-то явит себя не так, как являет здесь, за этими стенами? Вы боитесь того, что люди найдут его в своих собственных жизнях и отбросят прочь ваши замшелые ритуалы? Религии эволюционируют! Умы находят ответы, в сердцах укореняются новые истины. Мой отец был вместе с вами! Но шагал он по параллельной тропе! Как вы этого не видите? Бог — это не какая-то всемогущая сила, взирающая на нас сверху и угрожающая за неповиновение ввергнуть нас в геенну огненную. Бог — это та энергия, которая струится по синапсам[96] нашей нервной системы и которой полнятся наши сердца. Бог во всем!
