Созданная им монофизитская иерархия существует и по сей день. Она с гордостью носит имя своего основателя – Яковитская церковь. Нужно отметить, что именно установление параллельной иерархии является главным признаком укорененности раскола и делает его преодоление необычайно трудным, если вообще не невозможным.
Так религиозная политика Юстиниана и Феодоры вышла боком и привела к укоренению раскола. Несмотря на всю точность богословской интуиции Юстиниана, к концу его царствования ему противостояли не только несколько несогласных богословов, но и непокорные сопротивляющиеся массы, возглавляемые катакомбной иерархией, гордящиеся перенесенными гонениями и постепенно все более отождествлявшие свою религию не с греческой и римской культурой и соответствующими языками, а со своими собственными: сирским, армянским, арабским и коптским.
9. Наверное, самым важным событием во время столь эпохального для церковной истории правления Юстиниана был V Вселенский Собор. События, приведшие к его созыву, начались со споров об Оригене. Точные обстоятельства возникновения этих споров неясны.
Известно, что в 531 г. великий палестинский подвижник, сыгравший неоценимую роль в победе халкидонского христианства в Палестине, преп. Савва, в возрасте 92 лет прибыл в Константинополь просить помощи жертвам самарянского восстания, а также пожаловаться на беспорядки, чинимые в его Лавре, знаменитой Мар-Саба, монахами-оригенистами. Часть оригенистов даже отделилась и создала свой монастырь – Новую Лавру. Но визит св. Саввы не привел к запрету деятельности оригенистов. Он даже обнаружил оригениста, Леонтия Византийского, среди монахов, сопровождавших его в столицу! Леонтий Византийский на самом деле был родом из Иерусалима, и его необходимо отличать от его современника – православного богослова Леонтия Иерусалимского, который происходил из Константинополя.
После смерти св. Саввы, последовавшей через год после его визита в Константинополь, оригенисты попытались штурмом взять его Лавру. А через Леонтия, оставшегося при дворе и нашедшего там доступ к императору, они приобрели влияние в столице. Самый известный среди них, Феодор Аскида, – лидер монахов Новой Лавры – был избран епископом Кесарии Каппадокийской и стал придворным иерархом. Оба, Леонтий и Феодор, принимали участие в христологических дебатах (Леонтий, например, был активным участником диспута 532 г.) и даже написали несколько богословских трактатов в защиту Халкидона и, соответственно, против Нестория и монофизитов.
Оригенистские споры и беспорядки в Палестине продолжились, и в 543 г. после целого ряда событий сам Юстиниан опубликовал трактат против Оригена и оригенистов. Богословие Оригена было спорным при его жизни и оставалось таковым с тех пор. Он попытался выразить содержание библейской веры в терминах, понятных интеллектуалам, возросшим в традициях неоплатонической веры. Без его влияния достижения великих каппадокийцев были бы невозможны. Но такие идеи Оригена, как "вечное творение" Богом мира "интеллектов" или "душ" (ньет), предсуществование душ, конечное всеобщее восстановление (апокатастасис) и многое другое, никак не могли сочетаться с библейской православной традицией. Однако эти идеи составляли основу, сердце оригенистской метафизической системы.
Ориген, сохранявший широкую популярность среди монахов, особенно через своего последователя Евагрия Понтийского, был осужден на Александрийском Соборе (400 г.) под председательством Феофила Александрийского. Но оригенизм продолжал жить и оказывать влияние в монашеской среде. Оригенисты, считавшие себя духовной и интеллектуальной элитой, вполне осознавали, что их идеи были неприемлемы для многих, и скрывали свои философские и мистические убеждения, нарочно прибегая к туманным и двусмысленным выражениям. Шум, который св. Савва поднял вокруг их учения, был совсем не на руку их лидерам, и они стали искать способа, чтобы оправдаться.
Леонтий Византийский, пытаясь услужить императору, предложил ему свое решение христологической проблемы, способное, как он считал, примирить севериан и халкидонцев. Ознакомившись с ним, Юстиниан понял всю сложность предпосылок оригенизма. В разработках Леонтия было нечто полезное: например, он ввел новый термин, впоследствии использовавшийся Максимом Исповедником и Иоанном Дамаскиным: воипостасность (энипостатон), применимый в тех случаях, когда усия становится конкретной ипостасью. Такая терминология допускает наличие нескольких сущностей (природ) в одной ипостаси, что, в свою очередь, позволяет говорить о составной (или сложной) ипостаси (хрьуфбуйт ухниефпт).
Но все эти верные догадки появляются у Леонтия в совсем неправильном контексте. Оригенистическая традиция, представленная в особенности Евагрием, разработала особую христологию, основанную на фундаментальных метафизических предпосылках, о которых говорилось выше (см. главу об Оригене). Как и всякий оригенист, Леонтий верил в предсуществование душ. Душа и составляет человеческую природу (ибо материя – тело – есть следствие грехопадения). Так как творение было предсущественной реальностью, каждая душа до своего явления в видимом падшем мире извечно пребывает в "сущностном" общении с Богом. Это положение в равной степени относится к человеческой душе Христа, с тем лишь различием, что Его душа была единственной, которая никогда не отпадала от Бога и, следовательно, никогда не подвергалась разделениям и многообразию, связанным с грехом. На христологическом уровне это означает, что предсуществовавший Логос и предсуществовавшая душа-природа вместе составляют ипостасное единство. Следовательно, человечество Христа – предсущественно и совершенно: предвечное единство Бога и тварных духов, расторгнутое грехопадением, сохранившееся в единственном числе в случае Христа, есть восстановление "идеального" человечества. В системе александрийского учителя воплощение не является принятием человечества Богом, но лишь явлением в падшем материальном мире предвечного единства Бога и человека. "Человечество" Христа, или Его "душа", объединено по сущности и по ипостаси с Логосом, поэтому тут "воипостасность" весьма призрачна. Леонтий, резко выступив против несториан и евтихиан, предложил Юстиниану изложенное выше разрешение проблемы, выразив надежду, что вводимое им понятие "сущностное единство" удовлетворит севериан-монофизитов, а использование слова "ипостась" умиротворит халкидонцев.
Однако в 531-543 гг. оригенистская христология воспринималась прежде всего как возрождение антиохийских идей Феодора Мопсуэстийского. Так, например, св. Савва обнаружил "несторианство" и "идеи Феодора Мопсуэстийского" среди монахов, прибывших с ним в Константинополь в 531 г. (они оказались оригенистами). Действительно, для оригенистов человечество Христа, Его предсущественная душа отличалась от Логоса не менее, чем душа любого человека, и, следовательно, во Христе не было особого "ипостасного единства", отличного от первоначального состояния всех душ и от их конечной участи в "эсхатоне". Более того, согласно оригенистской и евагрианской духовности цель молитвы и монашеской жизни – в возвращении каждой человеческой души к этому восстановленному состоянию единства с Богом, состоянию, которое было сотворено изначально, состоянию, которое сделает ее равной Христу (поэтому они и назывались "исохристы", т.е. равные Христу).
Юстиниан и его советники открыли для себя, что оригенизм не может найти решения для христологических споров и что вообще он несовместим с Преданием Церкви. По своему обыкновению, Юстиниан опубликовал антиоригенистский трактат и обратился к патриарху Мине с предложением осудить оригенистов в десяти анафемах. В 543 г. в Константинополе прошел поместный собор под председательством Мины, на котором требование императора было даже перевыполнено: Ориген был осужден в 15 анафемах. В частности, осуждено учение о предсуществовании душ (в том числе идея, что человеческая душа Христа существовала до воплощения и что лишь Его тело произошло от Богородицы). Были осуждены и другие аспекты оригенистской эсхатологии – например, учение об апокатастасисе, т.е. восстановлении и спасении всей твари – неодушевленных предметов, ангелов, демонов, звезд и людей, как тождественных друг другу сферических духов, объединенных с сущностью Божества.
Вот язык некоторых из этих анафем: "Если кто говорит, что все разумные существа были сотворены лишь в виде бестелесных и совершенно нематериальных духов… что, утратив желание божественного созерцания, они обратились к дурному… облеклись телами разной степени совершенства и получили имена… и потому одни стали называться херувимами, другие серафимами… – тот да будет анафема" (Анафема 2).
"Если кто говорит, что Бог-Слово… один из пресвятой Троицы, не есть Сам Христос, но является Им путем "использования", осуществленного – утверждают они – посредством уничтожения разума, связанного с самим Богом-Словом, который (разум) собственно и называют Христом; и если кто говорит, что Слово зовут Христом из-за этого разума, и что разум называют Богом из-за Слова – да будет анафема" (Анафема 8).
