Прекрасно. Не всё в их власти. Но сейчас мне нет дела до их вековой игры. Прохор изменил план, столкнувшись с шайкой Голуа, что на деле, выходит, спасла мне жизнь. Жаль, я не дослушал Этьена в нашу последнюю встречу.
Он молчал, тяжело дыша. От того ли, что не видел во мне поклонника, способного оценить его точно сделанную работу шедевром шпионского искусства? Но я не мог оправиться от ошеломляющих признаний.
Мне требовалось несколько минут, и я спросил, где колодец, но вместо ответа Ведун швырнул мне оловянную флягу. Вода – против ожидания найти там его предательский чай – оказалась вкусной и свежей, и я надолго прильнул к горлышку. Эту передышку предстояло мне использовать с толком.
«Ты ловко пользовался подмётными письмами, натравливая одних на других, и сообщая сведения, которые никто, кроме тебя, знать не мог. Голуа по твоему навету отправился в одесскую тюрьму, я подтвердил это своё предположение лишь недавно, когда в архиве полицейского управления обнаружился ложный донос, писанный твоей рукой от лица Прозоровского.
«Я желал иметь фору для приватного общения с Россетти в Константинополе. Представился ему членом ордена в высоком градусе. Он долго выражал недоумение, но я сломил его недоверие, обрушив на его голову факты, о которых мог знать только глубоко посвящённый. Он допустил грубый промах. Членам общества строго запрещено общаться о деле с кем бы то ни было, за исключением тех, кому они представлены».
Значит, дело в ином. В какой-то случайности. Их не много, но они были. Первая встреча с Карнауховым не изменила плана. А вторая, в Одессе?
«Карнаухов угодил в египетскую кутузку, когда ты сообщил о нём Голуа и Беранже. А до того ты оглушил Игнатия, чтобы он не показал на тебя. Да и нападение на Карно тоже подстроено тобой».
«Игнат единственный оказался без надзора, и тем обеспокоил меня. Он поначалу сумел доставить немало хлопот. Я не ждал, что он найдёт меня ещё до твоего отплытия. Однако у него хватило настойчивости пройти по обратному следу до той таверны. Кривой нож в его руке и тихий угол среди бочек и тюков в порту заставили меня рассказать немного больше – не из страха, просто я не мог позволить себе умереть, не исполнив дела. Я, признаюсь, опасался, что негодный человек этот расправится с тобой на корабле, посему солгал, что ты отправил камень в Бейрут как огромную ценность, вместе с деньгами».
«Он не поверил и перевернул кверху дном мою каюту».
«Тебе повезло, что он сделал это на пути в Яффу, а не раньше. Иначе бы тебе несдобровать. А так – он убедился, что я прав. В Константинополе он приглядывал за тобой, я – за ним. Да. После Дамаска он всегда находился под приглядом».
Всё это могли мы произнести, но в том уже не видел я проку, ибо истинный смысл прошедших событий лавиной обрушивался на меня, едва не переполняя мой беспомощный разум даримыми разгадками. Так зачем бы я тешил тщеславие Прохора пустыми словами, зачем давал бы ему чувство власти, от которого недалеко и до самой власти? Раз уже мне удалось задать ему верный вопрос, требовалось удивить ещё раз, дабы хоть немного сбить с него спесь. Дальше, надо вспоминать дальше то, что ему неподвластно. Но как же не много этого неподвластного!
«Ты попробовал пошарить у меня в Бейруте, даже дал раствор Либиха своему вору, с которым я случайно увидел тебя в лавке с тканями. Впрочем, нет. Ты уже обшарил меня накануне. А торговца нанял Артамонов, он же и снабдил его раствором. Меня смутило, что я видел тебя в лавке, так тут просто. Ты следил за Артамоновым, видел его приготовления, вот и решил кое-что разузнать у его наёмника под видом купца, а я всё дело испортил».
Впрочем, и это тоже неважно. Совсем неважно, хотя и занимательно. Но занимательно это было бы вчера. Вчера – или завтра, если оно для меня наступит. А сейчас это даже весьма опасно. Но как же узнать, о чём не должен я проговориться? Лучший способ – вовсе молчать, но ведь мне необходимо что-то говорить, дабы отвратить его от немедленного исполнения самых чёрных мыслей. Думать, скорее рассуждать. Отогнав Прозоровского от его болот, оставалось как можно дальше отвести от него и других досужих преследователей, по возможности сделав так, чтобы они по пути перегрызлись. Время, мне нужно ещё время. По счастью, трубка оказалась под рукой и я, сунув мундштук в рот, занялся её розжигом.
И тут меня осенило, что я чуть не захлебнулся.
«А ты ведь и меня в острог устроил, Прохор! Чтобы самому прочесть тот свиток Хаима. В нём ты нашёл указание на Лавру, как место хранения кодекса ангелов. Тогда ты заявился в тамошнее хранилище, но мой друг Стефан отобрал у тебя пергаменты».
«Я не мог прочесть их тут же, потому что требовалось для начала потрудиться смыть верхний слой. Так ты понадобился вновь, и я способствовал твоему возвращению, но как не был уверен в поспешности посольства, то пристроил к тебе ещё и Карнаухова, с которым ты мог бы сговориться бежать».
Орден! Он мог быть источником непредсказуемых событий, тех, на которые Прохор не умел заранее приготовить всех ответов, хоть и задавал им маршруты поисков сам.
– Ты не можешь не понимать, что победа твоя над орденом временная. Твои враги не уничтожены: восстановив силы и выплюнув ложную приманку, они начнут новое наступление на твои тайны, а то и на тебя самого. И вернутся на болота. Или они не столько враги тебе, сколько состоят у тебя на службе, да только сами того не ведают?
Я произнёс это неуверенно, и понял, что он клюнул, когда услышал от него:
– Ведь и сам ты среди их числа.
– Иной раз и гибель армии ничего не изменит. А в другом случае верно пущенный слух полезнее метко пущенного ядра. Не имеющий никакого материального подкрепления, он не армию губит – рушит империю. Вложенные листы есть в книгах, которые поручено отыскать мне, Муравьёву, Дашкову, Серапиону, Норову – да сколько нас таких, – но это всё суть способ сбить со следа. Удобная находка. Не надо подделывать манускрипты, нужно только подбрасывать в них тайные письмена, а сами книги заранее отправлять туда, где спустя годы их отыщет очередной ничего не ведающий посланник. А не отыщет – так не велика беда. Тут не стоит заботиться о бумаге, о древности пергамента. Нужен лишь слух. Но эпиграфы ваши опасны – и в этом ключ этой приманки. Люди чувствительны к страстям, любви, вере – всё это струны, на которых можно сыграть какофонию, а можно музыку сфер, которая породит новый уклад, лукавую гармонию во вселенной. Тут ты ничего тут не изобрёл, тому доказательством бесчисленные и бессмысленные путешествия в Египет ходоков со всей Европы.
– Мы не враги, их цель никак не противостоит нашей, но по иронии судьбы некогда они начали приближаться к запретному плоду, и нам пришлось их отвращать. Трудно собирать головоломку из недостаточного количества кусков, невозможно – излишествуя частями.
