подошла к окну и стала глядеть в темноту.
— Не знаешь, что с Маринкой? — помолчав, спросила она. — Ее нигде не видно.
— Она влюбилась, — ответил он. — Только что целовалась до потери сознательности. Сейчас дома − летает под потолком.
— Я видела. Кто он?
— Парень из сорок седьмой. Ничего особенного. На гитаре играет. И песни сочиняет на ее стихи.
— А… понятно.
— Я на компьютерные курсы записался. Только там домашние задания дают. Можно на твоем их делать?
— Конечно. Делай, когда надо.
— Лена, что с тобой? Какая-то ты не такая. Грустная очень.
— Не знаю, Гена. Наверно, эта четверть меня доканала. Все гнала, гнала. Вот — все пятерки, а никакой радости. Наверно, депрессия. А может, просто устала.
— Можно я включу компьютер? Хочу поработать с клавиатурой — я еще не все клавиши усвоил.
— Конечно, включай. Вот возьми хороший учебник — здесь все есть.
Она села рядом и стала смотреть, как он запускает программу. Лицо ее было таким печальным, что у него заныло в груди.
Если она сейчас попросит достать Луну с неба, — подумал он, — полезу. Сначала на крышу, потом на антенну, потом на облако. Может, дотянусь? Господи, как я люблю ее! До смерти.
И когда она наклонилась к нему, помогая установить курсор, он не смог совладать с собой. Обнял ее, прижал к себе и стал целовать в висок, в шею, в ухо — в то, что оказалось рядом с его губами. И вдруг с ужасом увидел, что по ее лицу потекли слезы. Она молча плакала.
— Леночка, что с тобой? Ты обиделась, да? Не плачь, я больше не буду. Тебе очень неприятно?
Он отошел от нее и встал у стенки, спрятав дрожащие руки за спину.
— Нет, это ты прости меня, Геночка, прости меня! Я знаю: ты хороший, ты лучше всех! Ты так меня любишь! Но я не могу, не могу… сама не знаю почему. Не могу… с тобой… у меня не получается. Ты подожди… еще подожди, не торопи меня. Может быть, потом… я привыкну к тебе, я… я постараюсь! Только сейчас… не трогай меня… пожалуйста!
— Хорошо, хорошо, не буду! Только ты не плачь. Я уже ухожу. Не плачь, ладно?
И он ушел. Поднимался по лестнице и думал: ей было одиноко и она впустила его к себе. Она все понимает, она хочет ответить ему − и не может. Что же это такое? Почему любовь так жестока к нему? Он всю жизнь старался стать достойным ее. И все впустую.
Но он еще поборется. Еще не все потеряно. Она сама сказала: может быть, потом. Он наберется терпения и будет ждать. Иначе — хоть с моста в воду. Ничего другого не остается.
А Маринка, попрыгав по комнате на одной ножке, упала на диван и стала грезить наяву, вспоминая сегодняшний вечер. Она обсасывала его, как косточку, — мгновение за мгновением. Вот он увидел ее и просиял, вот он взял ее под руку, вот они сидят, прижавшись друг к другу, и слушают песенку дождя. Вот они в кафе, вот они во дворе, вот он притягивает ее за поясок себе. О, как сладостно прикосновение его губ к ее губам! Какое-то новое ощущение во всем теле… какое-то тепло в груди. Нега — да, вот подходящее название этому ощущению. Как она его любит — бесконечно! Какое счастье любить! Как она жила без любви? И разве это была жизнь? Просто, какое-то растительное существование.
От сладких грез ее оторвал звонок. Звонил, конечно, Дима.
— Мариночка, мы опять не договорились, когда встретимся.
Как ей хотелось сказать ему: “Немедленно! Прямо сейчас!” Но у нее хватило ума предоставить право назначить свидание Диме — сказывалось Генино воспитание.
— Когда хочешь, — ответила она, стараясь сдерживать, насколько можно, прорывающуюся в голосе радость.
— Давай завтра утром? Хочу пригласить тебя к себе в гости. На обед. С мамой познакомлю. И с отцом. У меня мировые родители. Мама вообще мой лучший друг, хоть и завуч. Придешь?
— Ой, я боюсь! А вдруг я им не понравлюсь? А они знают, что ты хочешь меня пригласить?
— Конечно! Именно мама мне это и предложила. Я пришел, как хлющ, а она говорит: “Что, и завтра будешь девушку по дождю водить? Лучше пригласи в дом — посидите, поболтаете, на компьютере поиграете. Фильмы новые по видику посмотрите. Прогноз на завтра не располагает к прогулкам.” Так ты придешь?
— Ладно, я согласна.
— Тогда я зайду за тобой часиков в десять. Погуляем немного для аппетита, а потом — к нам. Только предупреди своих, что тебя до вечера не будет. В крайнем случае, мой телефон оставь. Тебе не влетело от отца?
— Нет, обошлось. Мама заступилась.
— Если я зайду за тобой, он меня с лестницы не спустит?
— Нет, не бойся. Он, как узнал, что твой отец тоже полковник и тоже ракетчик, сразу помягчел. Поворчал для вида, а так — ничего. Думаю, ты ему понравишься. Ты не можешь не понравиться.
— Спасибо. Мариночка, можно тебя спросить?
— Конечно! Спрашивай, о чем хочешь.
— Ты до меня с кем-нибудь встречалась?
— Нет. Друзья у меня среди ребят есть. С Венькой Ходаковым еще с детсада дружу, с Геной Гнилицким — ты его уже знаешь. А как с тобой — такое со мной впервые.
— Ну и как? Что ты чувствуешь? Только — правду.
— Дима, я так счастлива! Мне даже страшно.
— Почему страшно?
— А вдруг это только сон? Вдруг я завтра проснусь и окажется, что ничего этого нет?
— А я завтра утром тебе позвоню пораньше и скажу: “Доброе утро, солнышко!” И ты поймешь, что это не сон.
— Дима, а вдруг это все кончится? Знаешь… всякое бывает. Жизнь такая… переменчивая!
Она хотела сказать: “Вдруг ты меня разлюбишь?” Но у нее язык не повернулся произнести эти страшные слова вслух.
— Ничего не кончится! Все только начинается. Мариночка, у нас с тобой все впереди. Не думай ни о чем плохом. Спокойной ночи, дорогая! Мама трубку рвет. Целую тебя! Люблю очень!
— Спокойной ночи, Дима. Я тоже тебя очень люблю! До встречи.
В тот дождливый вечер Ольга вернулась с родительского собрания усталой и расстроенной. Ее десятиклассники написали четвертную контрольную из рук вон плохо. Пришлось выставить за четверть пять двоек. Но родители двоечников на собрание не явились. Почти все они не имели домашних телефонов, а к ним на работу завуч не дозвонилась. Ей следовало перед собранием зайти к ним домой, но она была очень занята и понадеялась, что детки сами
