А потом Павел Ледерер подслушал еще и разговор Илоны с Дорой, после того как графиня позвала их и повелела безотлагательно где угодно найти и нанять новых девушек. Только пусть-де не забывают, что они должны быть дворянского роду.
Как только эти дьяволицы остались одни, между ними состоялся такой разговор:
«Дора, плохо наше дело!»
«Что верно, то верно, Илона. Дворянские дочери добровольно сюда не пойдут ни за что на свете. А насильно? Не иначе, как лишимся всех своих зубов!»
«В том случае, если бы они у нас были, ха-ха! Да разве речь только о зубах! Головы можно лишиться, Дора!»
«А знаешь, что мы сделаем, Илона? Наловим простых девушек, оденем их в платья этих франтих и приведем госпоже будто бы дворянок!»
«Это мысль: в конце концов, девушки есть девушки. Но для нас опасность все равно остается. Что-то боязно мне. Госпожа готовится к отъезду в Семиградье. Если не возьмет нас с собой, нам лучше исчезнуть. Назревает неладное. Госпожа как-нибудь выкрутится, а нам — отдуваться».
«И Фицко тоже навострил лыжи. Я слышала, как он о том говорил Павлу Ледереру».
Они условились, что приведут нескольких девушек, чтоб подзаработать еще, а после Рождества — только их и видели.
Через четыре дня пожалует сюда граф Няри. Подойдут и Лошонский, Калина, Кендерешши, Дрозд и Ледерер. Это будет наш последний совет.
Пора приступать к действиям!
Души, объятые пламенем возмездия
(Из чахтицкой приходской хроники)
Эти строки писаны в двадцать первый день месяца декабря. На граде, должно быть, почуяли: что-то назревает. Войско сегодня перебралось туда. Лишь несколько гайдуков остались в замке. Там уже и вправду нечего охранять, разве что вход в подземелье.
«Достаточно забить в набат в Чахтицах и в окрестных деревнях, — заявил на сегодняшнем совете Ян Калина, — чтоб мятежники хлынули в замок, потом пошли на град и разнесли его точно карточный домик».
«Их будет тьма! — Кастелян весь пылал от возбуждения. — В одних Чахтицах поднимется четыреста жителей!»
«Чем больше, тем лучше», — довольно присовокупил и граф Няри.
«Меня тревожило, — заметил Дрозд, — как бы ратники не нанесли нам большого урона своими пищалями. Правда, теперь это меня уже не так волнует. Сегодня я поймал пятерых гайдуков и только было собрался накостылять им изрядно, как они слезно взмолились. Что им, дескать, остается делать? Гайдучество — их хлеб. Прими, мол, нас в свою вольницу. Вне града нас и так хватает, сказал я им, а вот внутри нам требуются союзники. Вот мы и договорились, что они позаботятся о пороховом складе. Зальют его, чтоб не взорвался. А когда он понадобится ратникам, найдут они там одну кашу!»
«Ты полагаешься на гайдуков?» — засомневался Имрих Кендерешши.
«В них заговорила совесть, что они до сих пор защищали злодеев. Теперь набрались смелости, и я им верю».
«За этим порохом пригляжу и я!» — вступил в разговор Ледерер. — А вы, друзья, не спускайте глаз с девушек. С Мариши и особенно с Магдулы. Фицко постарается заполучить ее любой ценой. И не забудьте об Эржике, поскольку злоба Фицко не утихла. Алжбета Батори, которая, пожалуй, ненавидит ее больше, чем он, позволит ему сделать с ней, что тому вздумается. Вы также будьте осторожны, потому что Фицко на вас точит зуб и хочет с вами расквитаться еще до своего побега. Удерживает его здесь только жажда мести, и хотя его тяга к деньгам ненасытна, он знает, что от госпожи ему больше золота не видать».
Разбойники рассмеялись.
«Пусть его точит зубы, — сказал Дрозд. — Мы их сломаем, будь они хоть из железа».
«А девушки в безопасности в охотничьем замке!» — сказал Кендерешши.
Граф Няри задумчиво смотрел перед собой, потом вдруг спросил Павла Ледерера:
«А ты знаешь, где Фицко спрятал свой клад?»
«Только я это и знаю. Хотя Фицко и понятия об этом не имеет».
«Опиши мне это место!»
Он сделал набросок по описанию Ледерера, но вскоре перестал рисовать.
«Ладно, найти легко и по памяти», — махнул он рукой с явной радостью.
«Что же вы задумали, господин граф?» — Во мне вспыхнуло подозрение.
«Я задумал как раз то, что вы имеете в виду, святой отец, — ответил он с улыбкой. — Да, мы возьмем этот клад!»
«Но это же кража!» — возмутился я.
«Да, кража. Вы использовали правильное выражение. Именно такая кража, какую совершил Фицко по приказу своей госпожи. Но, скажите, к чему записывал так дотошно наш друг Лошонский все, что отняла чахтицкая графиня у своих подданных? Зачем он делал эти подсчеты? Кто вернет беднякам деньги, украденные у них? Мы вернем их! Из накоплений Фицко!»
Все пришли в восторг от плана графа.
«А как быть с драгоценностями, ваша милость?» — Сомнения меня еще мучили, хотя мысль о возмещении убытков беднякам привлекала и меня.
«О них не тревожьтесь, пастор, — ответил с каким-то презрением граф Няри. — Я знаю, что с ними делать. Но уверяю вас, Алжбета Батори их уже не увидит».
Господи святый, что собирается сделать граф с этим несметным богатством? Я бы не смог смолчать, если бы сей корыстолюбец замыслил присвоить себе драгоценности!
Мы долго спорили. Уже было далеко за полночь, когда мы расстались. Мне все же хотелось точно знать, каковы намерения графа относительно драгоценностей.
«Что-нибудь мы с ними придумаем! — возразил он мне с загадочной улыбкой. — Одно ясно: Фицко долго любоваться ими не будет, равно как и Алжбета Батори не будет пьянеть от их вида!»
Договорились мы, что Лошонский отправится к палатину и оповестит его, что в Чахтицах готовится мятеж и что только его немедленное вмешательство может помешать разгореться пожару. Мятеж меж тем вспыхнет как раз в день Рождества Господа нашего Иисуса Христа. Из града никто не успеет удрать. Во всех окрестных деревнях у нас союзники. Никто из злодеев не уйдет от справедливости. Если власти не позаботятся об этом, народ будет сам судить их!
Каждая жилка во мне дрожит от возбуждения. На ум то и дело приходят мятежные слова, которые я в день Рождества Христова оброню в души, объятые пламенем возмездия…
Слова, после которых раздастся колокольный набат и несчастный задавленный люд поднимется, чтобы показать свою силу и утолить жажду правды и справедливости.
Господи, помилуй нас!..
Замок, засыпанный снегом
В то время как в чахтицком приходе обсуждали последние подробности, в охотничьем замке на Грашном Верху, в большой зале, где всегда пировали охотники после долгого и утомительного гона, у очага, в котором весело потрескивали поленья, сгорбившись, сидели женщины, прислушивавшиеся к завыванию снежной бури.
— Пора бы им уже быть здесь! — встревоженно заметила Эржика Приборская. — Кукушка прокуковала двенадцать раз!
— Приедут, дорога-то небось нелегкая, — успокаивала ее старая Калинова. — По такому-то трескучему морозу пот прошибет, пока одолеешь сугробы!
— Только бы все добром кончилось! — вздохнула Магдула Калинова.
— Ничего с ними не случится! Господь Бог милостив! — подбадривала себя Мариша Шутовская.
— Я беспокоюсь за них, — признавалась Эржика Приборская. — Ни метели не боюсь, ни сугробов, даже набег врагов меня не страшит. Но граф Няри — человек коварный, никто никогда не знает, что у него на уме. Из-за него меня одолевают дурные предчувствия.
— Конечно, человек он лживый, — сказал Вавро с неприязнью, — но нам бояться его нечего. Что бы ни было у него на уме, нас он любит больше, чем Алжбету Батори.
— Что верно, то верно, — рассмеялся один из двадцати вольных братьев, сидевших за длинным столом. — Только его мы должны благодарить, что в такую непогоду живем тут как у Христа за пазухой, наслаждаясь теплом и покоем.
А меж тем перед замком скапливались темные фигуры, а затем по приказу, еле слышному сквозь завывание метели, все они повалили к кованым дверям.
— Откройте, откройте! — раздался отчаянный крик.
В замке началось волнение. Разбойники похватали оружие и припустились к дверям.
— Кто там? — громовым голосом спросил Вавро.
— Свои! Выкурили нас из укрытия и господские псы идут за нами по пятам!
Вавро не раздумывал. В услышанных словах звучала отчаянная настойчивость, ему показалось даже, что он узнает голос товарища. Но едва он распахнул двери, как упал, оглушенный прикладом ружья. В замок ввалились сорок солдат, а вместе с ними проникли хлопья снега и пронизывающий холод. Между разбойниками и солдатами завязалась яростная схватка, женщины, сгрудившись в углу, с затаенным дыханием ждали исхода.
Между тем Павел Ледерер спешил из прихода в свою каморку. Его друзья, не убоявшись разбушевавшейся стихии, весело мчались на приходских санях в замок.
Граф Няри решил остаться на несколько дней в приходе, а потом отправиться прямо в Вену и там все приготовить для скорого нападения на Чахтицы. С разбойниками он расстался в необыкновенно дружеском расположении духа.
