— Вора, укравшего драгоценности, и остальных главарей разбойников мы изловим в самое ближайшее время, ваша графская милость.
— Неужели? — загорелась радостью графиня.
— Девушки уже при мне, ха-ха-ха! А теперь заполучим их ухажеров… Как узнают, где их разлюбезные, они хоть в самый ад за ними полезут!
— А где же они?
— Под хорошим присмотром в подольской обители.
— А тебя никто не выследил, когда ты девушек туда отвозил? И почему их сразу же не привез сюда?
— Никто меня не выследил ни при отъезде, ни по дороге. Соблюдая осторожность, я приказал привезти оттуда телегу с мешками брюквы. Я и сам сидел в таком мешке. Девушек можно сюда привезти только с оглядкой и ночью. В округе рыщут разбойники и их сообщники.
— Ты слышал, Фицко, что произошло вчера вечером?
— Слышал.
— А не подозрителен ли тебе тот парень с вымазанным сажей лицом, что вел с кастеляном чахтичан в замок?
— Очень даже подозрителен, — ответил Фицко. — Уже не раз в замке творились вещи, в которых наверняка замешан вероломный преступник, сообщник наших врагов.
— Это правда. И подозрителен прежде всего слесарь.
— Павел Ледерер? — Фицко побледнел.
— Именно. Дора говорит, что узнала его, хоть он и был вымазан сажей. А потом от гайдуков я узнала, что сразу же после ее приезда слесарь оставил замок, так что только он и мог сказать о привезенных девушках. И еще я узнала, что вчера недруги мои сошлись в приходе, а среди них был и Ледерер. Гайдуки у ворот града уже подстерегают его, чтобы схватить и бросить в темницу. Отдаю его в твои руки. Пытками вытяни из него все его тайны!
Фицко гневно задышал. Единственный человек, которому он доверял и которого посвящал в свои планы, оказывается предателем!
— Ваша графская милость, прошу вас отменить приказ насчет слесаря, — сказал он, подумав. — Если это и впрямь союзник разбойников, он нам пригодится. С его помощью мы можем подсказать разбойникам наши планы, хе-хе-хе, в таком виде, в каком нам удобно. Шила в мешке не утаишь, он сам выдаст себя!
— Пусть будет по-твоему!
В действительности же Фицко хотел еще раз убедиться, предатель ли Павел, а если это так, самому и разделаться с ним, пока он и его не выдал. Павлу Ледереру ведомо, что он выкрал сокровищницу, как и то, что он собирается улизнуть, едва заполучит Магдулу. В расстроенных чувствах он вышел на подворье и стал поджидать предателя.
Только он оставил зал, к графине, задыхаясь от восторга, вбежала Илона.
— Я опять зацапала девушек, которых чахтичане освободили! — с победным видом доложила она. Добиваясь расположения госпожи, она состязалась с соперницей. — Дора их проморгала, а я быстрехонько дело поправила.
— Как же ты их поймала? — обрадовалась графиня.
— Прознала я, что их задержат в приходе до самого утра, а потом повезут в Новое Место. С пятью гайдуками поспешила под Скальский Верх и подстерегла их там. Ничего не было проще, как связать возчика и пятерых девушек. Теперь они в сторожке, а как стемнеет, на приходской телеге повезу их в град.
Наконец появился Павел Ледерер. Фицко заковылял к нему, состроив радостную физиономию:
— Уж никак не могу дождаться тебя, приятель. Пошли, поговорить надо, пока время есть.
— Уж не собрался ли ты дать деру?
— Не знаю. Вдруг все так повернется, что тебе самому захочется драпануть…
— У меня такого желания нет… — Слесарь испытующе посмотрел в лицо горбуна.
— Тогда, выходит, смоюсь я, да так, что и глазом никто моргнуть не успеет, — расхохотался горбун и взял Павла дружески под руку. — Пойдем потолкуем на прощание.
И он повел его в башню, в бывшую горницу кастеляна. Усевшись там на кипу книг в углу, горбун выложил план, который на самом деле должен был погубить и Павла и главарей ватаги.
Закончив разговор, Павел Ледерер отлучился из града под тем предлогом, что в Чахтицах у него дела, а Фицко поспешил объявить госпоже:
— Если слесарь предатель, я возблагодарю небо и ад, потому что он поможет нам изловить Дрозда, Кендерешши и Калину. Уже завтра ночью эта троица может оказаться в наших руках.
— И я получу назад свои драгоценности? — подуськивала его графиня.
— Уж я-то развяжу Кендерешши язык, будь он даже каменный. Пусть выложит, куда упрятал украденные сокровища!
Он не успел еще пересказать свой план, как в зал ворвалась возбужденная Дора.
— Не дала я маху, ваша графская милость, — запыхавшись, доложила она госпоже. — Вчера именно Павел Ледерер вел на замок чахтичан. Подслушала я разговор девушек. Одна говорит: «Как же я была счастлива. Меня Павел Ледерер освободил. Я уж было решила, что потеряла его, что он любит Магдулу Калинову. Но что нас теперь ждет? Только бы Павел узнал, что я здесь, он бы нас снова освободил!»
— А как зовут эту девушку? — спросил Фицко.
— Барбора Репашова, — ответила Дора.
И тут же спохватилась: лучше бы язык себе откусить, чем передать весь этот разговор госпоже. Теперь та догадается, что она выдавала за дворянок дочерей обыкновенных ремесленников. Но план Фицко и поимка предателя так занимали госпожу, что в ней не проснулось ни малейшего подозрения.
Однако до конца свой замысел Фицко так и не открыл графине. Ему не хотелось, чтобы Павел поплатился за то, что спас свою милую, если ничего другого на его совести не числится. Если слесарь выдержит испытание, которому он подвергнет его, можно будет освободить Барбору и спасти Павла. Этого требовал его злодейский кодекс чести.
В приходе меж тем Дрозд и Кендерешши ломали голову, стараясь угадать, куда отволокли девушек, и ждали сообщников, разосланных по окрестным деревням на разведку. Кое-кто уже успел вернуться, однако следов никто не обнаружил. И вот, когда они уже совсем отчаялись, в приход примчался Павел Ледерер.
— Други мои, я знаю, где девушки!
— Где? Где?
— В подвале миявской усадьбы!
— Ты это точно знаешь? — спросил Андрей Дрозд.
— Разумеется. Фицко мне все рассказал. Сегодня ночью их хотят перевезти в чахтицкий град.
Они не знали, как благодарить его. Откуда им было знать, что радуются его и своей погибели…
— Надо побыстрей собрать по возможности всех ребят, — распорядился Ян Калина, — а там ударим по миявской усадьбе…
— Пока вы будете спасать своих ненаглядных, — улыбнулся граф Няри обрадованным вольным братьям, — я с кастеляном, если он соизволит меня сопровождать, наведаюсь в подземные коридоры замка.
— А для чего? — удивился Микулаш Лошонский.
— Разумеется, не ради приятной прогулки. Выроем клад Фицко, поскольку уже завтра я должен продолжить свой путь.
— Славные настали времена, — вздохнул Ян Поницен. — Разбойники идут защищать, словно рыцари, слабых девушек, а граф собрался вырыть клад…
— Да, вырыть сокровища для того, чтобы вернуть каждому то, что у него похитили загребущие руки. Это тоже рыцарская задача!
Микулаш Лошонский был в восторге от замысла графа.
Итак, ночью предстояли бурные события…
Еще под вечер Фицко отправился с пятьюдесятью ратными людьми на миявский хутор. Туда же устремились и двадцать разбойников, предводительствуемые Калиной, Дроздом и Кендерешши.
По дороге к ним присоединялись все новые и новые вольные братья. Зная, что в миявской усадьбе будет Фицко с войском они готовились к крутой схватке.
Между тем Фицко потерял было уверенность, что лесные братья пожалуют. Все зависело от того, предатель ли Павел Ледерер или нет. И горбун поймал себя на том, что предпочел бы убедиться в его верности и надежности. Он охотно примирился бы и с тем, что разбойники не попадутся сегодня в его столь ловко расставленную западню.
И в миявской усадьбе он учуял предателей и потому объявил, что покинуть ее никому не дозволяет. В окнах стояли ратники с пищалями на изготовку, и каждый знал, что если он осмелится покинуть усадьбу, то будет без пощады застрелен. Остальные воины и миявские гайдуки ждали распоряжений, спрятавшись в амбарах и конюшнях. Затем Фицко осмотрел всех подданных. Выбрав из них трех девушек и пятерых парней, отвел их в подвал.
Это был длинный и широкий погреб, в нем полно было брюквы, бочек, черпаков, ящиков, мотыг, заступов и множество всякого другого земледельческого инвентаря. В конце подвала против тяжелых, окованных железом дверей желтело несколько охапок соломы. Сюда горбун привел трех девушек и пятерых парней. Сунул факел в железную скобу, торчавшую в углу.
— Видите, как я о вас забочусь, — хохотнул он.— И свет припас, чтобы вас тут в темноте привидения не пугали. Даже о ваших удобствах подумал — не сидеть же вам на холодной голой земле. Затопить для вас, к сожалению, не могу, сами обогреетесь. Обнимайтесь себе вволю, никто вас не увидит, кроме меня, а я умею молчать, что твоя могила.
