— И эти письма, — подзадорил Хаблак, — написал в последнее время?
— Да, из Ивано-Франковской области. Я же говорю: была уверена, что он там в командировке, а он, видно, решил передохнуть. Бедный, утомился, а с его сердцем...
Хаблак вспомнил уверенного, лощеного, самодовольного человека в белых джинсах и не очень поверил Марьяне Никитичне. Однако ничем не выказал своих сомнений.
— Говорите, Михаил Никитович полгода пробыл в Ивано-Франковской области? — уточнил.
— Можете убедиться. — Ковалева подала майору письма. — Читайте, я позволяю, они адресованы мне. Видите, Миша не забывал свою сестру, писал дважды в месяц, не реже.
Писал Манжула Ковалевой и в самом деле регулярно. Не письма, а открытки, всего в несколько строчек, одиннадцать открыток, первая отправлена в январе из самого Ивано-Франковска, другие из Коломыи, Яремчи, Косова, опять из Ивано-Франковска... Последнюю, судя по почтовому штемпелю, опустил в ящик месяц назад в Снятине.
Хаблак быстро пробежал глазами написанное.
Из Яремчи:
«Дорогая Марьяна! Я в Карпатах. Тут снежно. Люди ходят на лыжах, а я никак не выберусь. Много дел. Такая уж наша доля. Целую. Михаил».
На другой с видом какого-то карпатского городка:
«Дорогая Марьяна! Две недели не писал, немного закрутился. Стояли морозы, я приобрел себе дубленку. Морозы в Карпатах — чудо. Все белое, и снег скрипит под ногами. Целую. Твой Михаил».
Эту открытку Манжула отправил из Коломыи.
Еще одна из Рахова:
«Дорогая сестра! Лежу на кровати в гостинице, немного приболел, но, к счастью, не грипп. Обычная простуда, день-два — и встану на ноги. А так у меня порядок, работаю, езжу, Карпаты уже немного надоели, соскучился по Одессе. Целую. Михаил».
Остальные приблизительно в таком же духе.
Хаблак попросил у Ковалевой разрешения и записал, когда и откуда они посланы — Манжула ездил по Карпатам как-то бессистемно: сегодня в Коломые, через десять дней в Рахове — Закарпатье, а еще через две недели в нескольких десятках километров от той же Коломыи в Кутах. Но Ивано-Франковскую область, судя снова-таки по открыткам, покидал только раз: лежал больной в раховской гостинице.
Правда, несколько дней прожил на границе двух областей, на Яблонецком перевале в гостинице «Беркут». Видно, отдыхал от трудов праведных. Так и писал:
«Дорогая сестра! Третий день живу в чудесной местности, в сердце Карпат, на перевале. Красивая деревянная гостиница, пристойные номера, ресторан и бар, есть где отвести душу. Вокруг леса — удивительно красивые ели, их тут называют смереки. Немного отошел от дел, отдыхаю. Твой Михаил».
Датирована эта открытка девятнадцатым мая, и Хаблак подумал: в конце мая в Карпатах действительно рай, даже позавидовал Манжуле — это же надо бить баклуши среди смерек да и еще с ежевечерними коктейлями. К тому же пижон в белых джинсах, наверно, не ограничивал себя обществом ресторанных официантов.
Марьяна Никитична внимательно следила, как Хаблак записывает в блокнот отдельные места из открыток Михаила. Восприняла его любопытство по-своему:
— Теперь вы убедились, что мы жили душа в душу? И что между нами не было секретов?
«И вы, уважаемая, знали о некоторых аспектах жизни вашего брата...» — подумал майор. Ведь «крутился», по его собственному выражению, в Карпатах недаром, как и недаром уволился с работы именно перед этой поездкой.
Вероятно, у него были какие-то левые дела в Карпатах, возможно, что-то связанное с лесом или изделиями гуцульских умельцев, ибо на какой еще бизнес может рассчитывать делец в этом краю?
— Да, я убедился в нежных чувствах Михаила Никитовича к вам, — ответил суховато.
Понял: вряд ли вытянет еще что-то из Марьяны Никитичны, хорошо, хоть показала ему открытки Манжулы, они дали немало материала для размышлений.
Басов встретил Хаблака вопросом:
— Что-то выудил у старой пройдохи?
— Немного.
— Она замыливала тебе глаза россказнями об отце и вилле?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Говорила.
Басов покрутил головой.
— Нашим ребятам тоже заливала. После того как они нашли тайник с деньгами и золотом. Я поинтересовался, что к чему. Отец у них действительно был врачом, обычным педиатром в детской поликлинике, середняком, скромным человеком. К тому же разошелся с первой женой, матерью Марьяны Никитичны. Дачу они имели, виллу, как называет Ковалева. Деревянная халупа по дороге в Затоку. Есть у нас такое приморское село. И продала мать Ковалевой эту халупу за полторы тысячи, фактически взяла деньги за участок, а вот теперь там какой-то завмаг виллу отгрохал, каменный дом с мансардой.
— Полторы тысячи... — задумчиво повторил Хаблак. — Меньше, чем нашли в кармане Манжулы.
— Ничего себе — карманные деньги... — поддакнул Басов. — Что будешь делать?
— Ночным рейсом в Киев. Почему-то мне кажется, оттуда нити тянутся: киевский рейс, потом вишневая киевская «Волга»... Посоветуемся с Дробахой и завтра тебе позвоним. Билет на самолет устроите?
— Это в наших руках, — усмехнулся Басов, — пока что не отказывали.
11
Дробаха слушал рассказ Хаблака об одесских событиях и потихоньку, сосредоточенно дул на кончики пальцев.
— К какому же выводу вы пришли? — спросил наконец.
— Надо искать вишневую «Волгу».
— Резонно.
— И человека, похожего на Энгибаряна. Это не так уж и сложно.
— Согласен, майор, рассуждаете логично, но, честно говоря, меня больше интересует карпатский вояж Манжулы.
— Может, последние события связаны именно с этим вояжем, как вы изволили выразиться?
— О-о, мы уже перешли на дипломатический лексикон... — мягко улыбнулся Дробаха.
— Наверно, из меня никогда не выйдет дипломата.
— Ну, — возразил Иван Яковлевич, — можно считать, уже вышел, товарищ майор. Должны знать: хороший криминалист — ничто без дипломатических способностей.
— Вы думаете?
— Уверен. Имею в виду не внешний дипломатический лоск, а умение владеть собой в любых обстоятельствах, умение найти подход к человеку, нужные слова.
— Затуманить противнику голову, обвести его вокруг пальца?
— Если хотите, и это... — Дробаха не воспринял легкой иронии Хаблака. — Итак, все силы на поиски вишневой «Волги»... Но не забывайте о Бляшаном и Лапском, все может быть, уважаемый Сергей Антонович.
— А научно-исследовательский институт? — поинтересовался Хаблак. — Вы называли какого-то Курочко?
— Ставим точку, — отмахнулся Дробаха. — Вчера позвонил мне из Одессы академик Корольков. Извинялся... Оказывается, совсем забыл, что в Борисполе перед посадкой достал из чемодана папку с какими-то расчетами. Хотел посмотреть их в самолете. Папка лежала на дне чемодана, и если бы в нем было что-то постороннее, скажем, мина, Корольков обязательно заметил бы ее.
— Черт его знает что! — рассердился Хаблак. — Водят нас за нос...
— Бросьте, — сказал спокойно Дробаха, — не забывайте: сам Корольков! Он весь в своих формулах и расчетах, для чего ему забивать голову чемоданами? Слава богу, хоть вспомнил... Но, — сдвинул брови, — и вы не занимайтесь второстепенным. Проверку Лапского и Бляшаного поручим кому-нибудь другому. А вам следует заняться гостиницами.
— Какими гостиницами? — изумился Хаблак.
— Не станете же вы подменять автоинспекцию... Вишневая «Волга» — их дело, а Манжула, вероятно, жил где-то в гостинице.
— Да, в гостинице, он ведь говорил об этом.
— В какой?
Хаблак лишь пожал плечами, а Дробаха поучительно сказал:
— В гостинице могли запомнить Манжулу. Вы говорите, человек он видный — поинтересуйтесь у дежурных, горничных, может, за что-то и зацепитесь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Конечно, Иван Яковлевич был прав, и Хаблаку даже стало стыдно, что сам не додумался до таких элементарных вещей. Однако не занялся самобичеванием, в конце концов они с Дробахой подстраховывают друг друга, да и вообще давно известно, что один в поле не воин.
