Через час Хаблаку доложили, что Михаил Никитович Манжула в течение двух недель (он выписался из гостиницы в день злосчастного одесского рейса) снимал двухкомнатный номер «люкс» в гостинице «Киев». Хаблака это рассердило: он, майор милиции и старший инспектор киевского уголовного розыска, только раз жил в «люксе» более скромной гостиницы «Моряк» — и только благодаря тому, что приехал в Одессу вместе со следователем по особо важным делам, а тут какой-то прохвост, нах-хал, как мысленно обозвал его Хаблак, да, нах-хал в белых джинсах или японском вельветовом костюме, дармоед, который позволяет себе не работать полгода, роскошествует в комфортабельном «люксе».
Почему?
Так и спросил у администраторши: не помнит ли случайно постояльца Манжулу Михаила Никитовича и на каком основании тот поселился в «люксе»?
Администратор, симпатичная женщина с густо накрашенными губами, наморщила свой симпатичный носик, немного подумала, но Манжулу не припомнила или сделала вид, что не припомнила. Она полистала какой-то журнал и сообщила: гражданин Манжула Михаил Никитович поселился по броне министерства, и назвала какого именно. Сколько ему стоила эта бронь? — хотел спросить майор, но удержался и все же подумал, что, возможно, французская помада, которой красит губы хорошенькая администраторша, приобретена также за деньги Манжулы.
Однако что поделаешь: не пойман — не вор, определенный круг людей еще пользуется этим, но он, майор милиции Хаблак, именно для того и существует на свете, чтоб доказать им — всему этому приходит конец. А может, он зря напустился на женщину, ведь как приветливо улыбается ему, в самом деле симпатичная и смотрит доброжелательно.
Хаблак поднялся в лифте на одиннадцатый этаж (и тут Манжула заботился о себе: подальше от городского шума и автомобильного смога), дежурная смерила его внимательным взглядом, видно, она знала всех своих постояльцев, потому что спросила:
— Поселяетесь?
Этот вопрос понравился Хаблаку, он свидетельствовал о наблюдательности дежурной. Майор присел возле ее столика и показал удостоверение.
Женщина не удивилась, только стала серьезнее и как-то вся подобралась — конечно, знала, что попусту из уголовного розыска к ней не придут.
Хаблак положил на стол фотографию Манжулы.
— Пять дней назад в семнадцатом номере вашего этажа жил этот человек, Михаил Никитович Манжула. Помните его?
Дежурная взяла снимок, поднесла ближе к глазам, но сразу положила назад, на стол.
— А как же, помню. Он из «люкса».
— Что можете сказать о нем?
— А ничего. Человек как человек. Не напивался, не скандалил.
Хаблак решил начать издалека.
— Расскажите немного о нем, — попросил. — Когда вставал, когда шел на работу? Вероятно, приехал в «Киев» по делам?
Дежурная посмотрела на Хаблака внимательно. Наверно, наконец дошло, почему именно Манжулой интересуется работник уголовного розыска.
— Неужто преступник? — От удивления у нее дернулась губа. — Такой солидный и респектабельный человек.
Видно, у нее были устаревшие представления о преступниках: в насунутой на лоб кепочке, с расстегнутым воротником рубашки, сигаретой, прилипшей к губе, и татуировкой на оголенной груди.
— Никто ничего не знает, — поспешил успокоить женщину Хаблак, — ваш бывший постоялец погиб, и мы расследуем обстоятельства его смерти.
Женщина вздохнула почему-то с облегчением: бывает же такое, ей легче было воспринять известие о смерти человека, чем разочароваться в нем.
— Другое дело, — сказала, — а я подумала...
Что именно она подумала, Хаблак уже знал, потому и переспросил:
— Значит, говорите, респектабельный... И в чем это проявлялось?
— Солидных людей сразу видно. Даже по одежде.
«Ну, — мысленно возразил Хаблак, — это уж дудки. Теперь и грабитель в японском вельвете пижонит».
— Вероятно, Манжула вел себя тихо, утром шел на работу, вечером отдыхал?
Дежурная немного подумала и предположила:
— Мне почему-то показалось — он в отпуске. Приехал в Киев отдыхать, так как никуда не спешил и вставал поздно. Иногда полдня в номере просиживал.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Не расспрашивали: как он себя чувствует в Киеве, не скучает ли?
— Был разговор. Когда-то сел он тут, где вы сейчас. Немного разговорились, сказал: нравится мне ваш город, с удовольствием переехал бы, потому что у нас, в Одессе, летом пыльно и курортники надоедают. И еще сказал: занимается в Киеве каким-то делом. Я догадалась — ученый или художник, ведь во всем заграничном и очень хорошо пахло от него.
— Теперь пахнуть так каждый может: на Крещатике вон парижский одеколон продают...
Дежурная сурово поджала губы. Спросила:
— Почему же от вас так не пахнет? Вы можете заплатить за парижский, а я, извините, нет.
— И я не могу, — честно согласился Хаблак. Представил: флакон парижского одеколона — чуть ли не велосипед для Степашки, так на что же стоит потратиться?
— А гости к Манжуле ходили? — поинтересовался.
— Женщин имеете в виду? — хитро прищурилась дежурная.
— Не только. Мужчин также.
— Все бывает, — махнула рукой. — Есть девушки, которые по номерам бегают. Но ведь у нас строго: до одиннадцати часов...
— И к Манжуле бегали?
— Не припомню. Однажды, правда, компания завалилась. Он утром объяснял: в ресторане познакомились, вот и пригласил к себе на шампанское. Двое мужчин с девушками. Сидели до половины первого, я ему звонила, чтоб гостей выпроваживал.
— Подождите, и один из этих гостей — высокий и лысоватый? Нос приплюснутый, как у боксера, лицо скуластое? Похожий на армянина? Лет пятидесяти?
Дежурная, раздумывая, покачала головой.
— Да нет... — Потом припомнила и ответила уверенно: — Молодые, лет по тридцать. Я еще удивилась: такой солидный человек и с молодыми... Но, — презрительно выпятила губы, — я уже ничему не удивляюсь. Девушки с парнями были, красивые девушки, хотя и такие... Ну кто из порядочных девушек к незнакомому человеку в номер пойдет? А он выпил, раскис, ну и пригласил...
— Утром небось извинялся?
— Я же говорю: совесть еще имел. Другие напьются, скандалят, и ты же виновата, а Манжула все-таки совесть имел — образованного человека издали видно.
— А днем? — начал зондировать Хаблак. — Приходили к нему коллеги?
— Конечно, не на хуторе же...
— И кто же?
— Ну приходили какие-то мужчины. Раз или два, меня это не интересовало. Тут, знаете, столько народу ходит! Приезжают, уезжают, посетители, компании. Нам в это вмешиваться нельзя. Лишь бы ночью был порядок.
— Как часто вы дежурите?
— Раз в трое суток.
«Расспросить еще двух дежурных», — отметил про себя Хаблак.
Видно, женщина угадала его мысли, так как посоветовала:
— А вы еще с Ниной поговорите. Горничная, убирает в номерах. Они иногда больше нас знают. Да еще дежурных расспросите, моих сменщиц.
— Нина тут?
— Куда денется!
Дежурная поднялась, и Хаблак пошел за ней по коридору. Остановилась у открытых дверей, за которыми гудел пылесос. Дежурная позвала горничную — и Нина вышла: пожилая женщина в белом халате и такой же белоснежной косынке, вероятно, поэтому показалась Хаблаку не горничной, а медсестрой, не хватало разве только красного креста на косынке. И глаза у нее были усталые и добрые, как у настоящей медсестры.
— Вот товарищ из милиции, хочет поговорить, — отрекомендовала его дежурная, но не ушла, видно, разговор интересовал ее и не хотела оставить их наедине.
— В семнадцатом сейчас кто-то живет? — спросил Хаблак.
— Сегодня уехали, — ответила дежурная. — Двое из Москвы, ревизоры.
— Выходит, номер свободен?
— Я там еще не прибрала, — предупредила Нина. — Не успела.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— А можно туда?
Горничная вопросительно взглянула на дежурную.
— Вообще не положено... — начала нерешительно.
— Я могу договориться с директором.
— Зачем? У Нины есть ключи.
Дежурная тут же взяла с тумбочки связку ключей.
— Открыть? — спросила.
