Конрад и донес на Милки мистеру Скунсу? По-моему, очень даже похоже. Мой брат, как известно, умел затаить злобу, выждать подходящий момент и неожиданно отомстить. Интересно, какую месть он задумал для Доминика, зная о его особых отношениях с мисс Маклауд?
Имел я ее вместе с ее чертовой пьесой!
По-моему, ты и сам был бы не прочь.
Так и все вы были бы не прочь, так ведь?
Был ли Фентимен заодно с Конрадом? Я думаю, да. А вот был ли к этому причастен Милки? Скорее всего, нет. Особенно после того, как его исключили из «Сент-Освальдз». Только Фентимен… Понимаете, Рой, он, как мне помнится, всегда был ведомым и на роль вожака ни в коем случае не годился. Тихий такой мальчик, который и рот-то открывал в основном для того, чтобы поддержать или усилить сказанное моим братом. Вот и повзрослевший Фентимен был таким же: моментально соображал, каких слов от него ждут, во мгновение ока превращался из врага в союзника, в конфидента, в «old school tie»[72] и даже в Блудного Сына – и все это с невероятной легкостью, почти без усилий, что и давало мне возможность предположить, что именно он, а не Конрад, должен был бы тогда быть в театре. Но какую же роль он в таком случае играл? Был членом команды технического оснащения? Это могло означать практически все что угодно. Вот у Конрада точно была главная роль – роль того, на ком спасательный пояс, и этот пояс не даст ему упасть с той высоты, на которую он поднялся, стоя на балкончике осветителя. А у Фэтти роль, как всегда, была вспомогательная. Роль верного последователя. Удобного партнера. Марионетки, провокатора, осведомителя. Знал ли Фэтти о планах Конрада? А может, это он все сам и придумал? Такое я вполне могу себе представить. Что же они все-таки задумали? Какое-то публичное оскорбление, несомненно. Нечто, способное чудовищно унизить, опозорить. И непременно нанести Керри болезненный удар – ведь она предпочла Доминика, а не Конрада! Как-то Керри обмолвилась, что была помолвлена с Филипом Синклером. Что, если это Конрад стоял за их разрывом? Для этого ему, собственно, требовалось не так уж много: хватило бы и одного слова, одного намека – или, что еще лучше, одного из тех рисунков Доминика…
Конечно, я могла бы расспросить Доминика, и он бы в конечном итоге все мне рассказал. Но тогда я должна была бы признаться ему во всем, рассказать о своих свиданиях с Фентименом. Пока я хранила молчание, у меня все-таки хватало сил притворяться, что все нормально. Или, по крайней мере, притворяться такой, какой меня хотел видеть Доминик. И мне очень нравилось быть такой. Мне нравилась уязвимость, невинность этой женщины. Нравилось, как на нее реагирует Доминик, постоянно выказывая желание быть ее защитником. Нравилась ее готовность просто принять то, над чем она не властна. И потом, Рой, я, наверное, уже понимала: если Доминик признается мне, что и он тоже соучастник того преступления, что он тоже там был, то никакого выбора у меня не останется.
Мне придется его убить.
Глава седьмая
(Классическая школа для мальчиков) «Сент-Освальдз», академия, 2 октября 2006 года, 12.30
Старый боевой конь всегда помнит звуки битвы. Даже после трехнедельного отсутствия я на удивление быстро включился в повседневную школьную рутину. Тридцать секунд замешательства – я все-таки никогда не привыкну видеть у себя в классе девочек! – и все у нас пошло отлично. Первый урок у меня был во втором классе, затем в пятом, а большую перемену я провел у себя в кабинете за чаем с печеньем, которое любезно принесла Китти Тиг. Какая все-таки чудесная молодая женщина, эта мисс Тиг! И в высшей степени достойно ведет себя в роли заведующей кафедрой. Я примерно так ей и сказал, и она с улыбкой ответила:
– Я очень рада, что вы вернулись, Рой. Без вас тут как-то все не так.
Я откусил кусочек печенья с заварным кремом.
– Так и со мной все не так без «Сент-Освальдз», – сказал я. – Ракушки на старом судне остаются живы, только если судно движется. Вытащите их на берег, и они погибнут. Надолго остановите судно, и они начнут медленно умирать.
Китти с беспокойством на меня посмотрела:
– Вы ведь теперь лучше себя чувствуете? Вы не слишком рано вышли на работу? Надеюсь, вы не станете переутомляться?
Я улыбнулся:
– Моя жизнь вплоть до сегодняшнего дня положительным образом была оргией излишеств. По-моему, меня это вполне устраивало.
После перемены у меня были занятия в том классе, что целиком перешел к нам из «Малберри Хаус»; я объяснял девицам различия между классической, литературной, латынью и разговорной – все проблемы классической культуры для них чрезвычайно сложны, ибо они привыкли (и надеялись, что так будет и дальше) к фильмам о гладиаторах и раскраскам; но, по-моему, под конец мы с ними все же достигли некоего согласия. Затем был перерыв на ланч, во время которого я ухитрился быстренько слопать сэндвич с сыром и ветчиной и выпить чашку чая, а потом выскользнул потихоньку на свой крошечный балкон и закурил «Голуаз».
Щелчком отправив окурок в полет, я с наслаждением вдохнул свежий осенний воздух, а потом, обернувшись, увидел в дверях долгожданный квинтет – моих дорогих «Броди Бойз» во главе с Аллен-Джонсом, который выглядел каким-то особенно louche[73] и рассматривал меня с порога классной комнаты так, словно я был редким экземпляром аквариумной рыбки. Наверное, для них я такой и есть: квази-легендарное существо вроде кракена[74], выныривающего из морских глубин только для того, чтобы устроить бурю и умереть, задыхаясь, на поверхности вод. Я полагаю, именно поэтому им и пришлась по душе идея увековечить меня в образе горгульи.
– Quod agis, Magister?[75] – пропел Аллен-Джонс.
Я шагнул с балкона в класс и со зверским выражением лица прорычал:
– Что ж, входите, нечестивцы! Надеюсь, вы явились не для того, чтобы следить за мной?
И Бен Уайлд, осторожно на меня глянув, спросила:
– Вы ее видели, сэр?
– Этот нарост? Эту гнусную карикатуру? Да еще прямо на теле моей дорогой старой Колокольни?
– Это же просто шутка, сэр, – сказал Аллен-Джонс.
– Шутка?!
– Да, сэр.
Но, видя перед собой их унылые перепуганные физиономии, я оказался не в силах долго играть эту роль и разразился хохотом, который немедленно заставил меня сесть и прислушаться к той веселенькой мелодии, которую проклятый невидимый «палец» принялся наигрывать на моих ребрах. «Броди Бойз» тут же успокоились, расслабились, устроились на передних партах и, перебивая друг друга, принялись рассказывать. Я же в ожидании подробностей спокойно выпил еще чашку чая.
– Вообще-то идея принадлежала Бену, – сказал Сатклифф. – Мы вылепили горгулью из глины.
