Надо ли говорить, что я уступилъ? Разумѣется, не надо.
Она подвинула кресло къ ногамъ его. Она смотрѣла на него въ безмолвномъ восторгѣ блаженства, пока слезы не проступили на глазахъ ее. Осушивъ ихъ, она сказала, что принесетъ свою работу. Принесла и ни разу не тронула ее иглой. Работа лежала у нея на колѣнахъ, она глазъ не могла отвести отъ него, чтобы вдѣть нитку въ иглу. Я вспомнилъ свою молодость; я вспомнилъ кроткіе глаза, нѣкогда мнѣ свѣтившіе любовью. Сердце мое стѣснилось, я взялся за свой дневникъ и внесъ въ него то, что здѣсь написано.
Итакъ мы оба молча сидѣли около него. Одинъ, погрузясь въ свой дневникъ; другая — въ свою любовь. Шелъ часъ за часомъ, а онъ покоился глубокимъ сномъ. Лучи новой денницы разливалась по комнатѣ, а онъ на разу не шевельнулся.
Часамъ къ шести я ощутилъ въ себѣ признаки вновь наступающихъ страданій. Я долженъ былъ на время оставить ее съ нимъ одну. Я сказалъ, что пойду наверхъ и принесу ему другую подушку изъ его спальни. На этотъ разъ припадокъ мой не долго длился. Немного погодя, я могъ вернуться, и показаться ей.
Вернувшись, я засталъ ее у изголовья дивана. Она только что коснулась губами его чела. Я покачалъ годовой, какъ могъ серіознѣе, и указалъ ей на кресло. Она отвѣтила мнѣ свѣтлою улыбкой и очаровательно покраснѣла.
— Вы сами сдѣлали бы то же на моемъ мѣстѣ, прошептала она.
Только что пробило восемь часовъ. Онъ впервые начинаетъ шевелиться.
Миссъ Вериндеръ склонилась на колѣна у дивана. Она помѣстилась такъ, что пробуждаясь, онъ откроетъ глаза прямо въ лицо ей.
Оставить ихъ вдвоемъ?
Да!
Одиннадцать часовъ. Они уладили все между собой и всѣ уѣхали въ Лондонъ съ десяти-часовымъ поѣздомъ. Прошла моя греза кратковременнаго счастія. Снова пробуждаетъ меня дѣйствительность всѣми забытой, одинокой жизни.
Не берусь передать тѣ добрыя слова, которыми осыпали меня, особенно миссъ Вериндеръ и мистеръ Блекъ. Эта слова будутъ припоминаться мнѣ въ часы одиночества и облегчатъ остатокъ жизненнаго пути. Мистеръ Блекъ напишетъ мнѣ и разкажетъ, что произойдетъ въ Лондонѣ. Миссъ Вериндеръ осенью вернется въ Йоркширъ (безъ сомнѣнія, къ своей свадьбѣ), а я возьму отпускъ и буду гостемъ въ ея домѣ. О, что я чувствовалъ, когда глаза ея сіяли благодарнымъ счастіемъ, а теплое пожатіе руки словно говорило: «Это вашихъ рукъ дѣло!»
Бѣдные больные ждутъ меня. Опять надо возвращаться по утрамъ къ старой рутинѣ, вечерокъ — къ ужасному выбору между опіумомъ и страданіями!
Но благословенъ Богъ за его милосердіе! И мнѣ крошечку посвѣтило солнце, и у меня была минута счастія.
Разказъ 5-ый, снова излагаемый Франклиномъ Блекомъ
Съ моей стороны довольно будетъ нѣсколькихъ словъ для дополненія разказа, взятаго изъ дневника Ездры Дженнингса.
О самомъ себѣ я могу лишь одно сказать: проснулся я утромъ двадцать шестаго числа, вовсе не помня того, что я говорилъ и дѣлалъ подъ вліяніемъ опіума, — съ той минуты, какъ питье впервые подѣйствовало на меня, и до того времени, когда я открылъ глаза, лежа на диванѣ въ Рахилиной гостиной. Я не чувствую себя призваннымъ отдавать подробный отчетъ въ томъ, что произошло послѣ моего пробужденія. Ограничиваясь одними послѣдствіями, могу сказать, что мы съ Рахилью совершенно поладили между собой, прежде нежели съ той или съ другой стороны послѣдовало хоть одно слово въ объясненіе. И я, и Рахиль, оба мы отказываемся разъяснять необычайное проворство нашего примиренія. Милостивый государь и милостивая государыня, оглянитесь на то время, когда вы были страстно привязаны другъ къ другу, и вамъ не менѣе меня самого станетъ извѣстно все происшедшее послѣ того, какъ Ездра Дженнингсъ затворилъ дверь гостиной.
Впрочемъ, я могу прибавить, что миссъ Мерридью непремѣнно застала бы насъ, не будь Рахилиной находчивости. Она услыхала шелестъ платья старушки въ корридорѣ и тотчасъ выбѣжала къ ней навстрѣчу. Я слышалъ, какъ миссъ Мерридью спросила: «что такое?» и какъ Рахиль отвѣтила: «взрывъ!» миссъ Мерридью тотчасъ позволила взять себя подъ руку и увести въ садъ, подальше отъ грозившаго потрясенія. Возвратясь же въ домъ, она встрѣтила меня въ залѣ и заявила, что сильно поражена огромныя успѣхами въ наукѣ съ тѣхъ поръ, какъ она была дѣвочкой въ школѣ. «Взрывы, мистеръ Блекъ, стали гораздо легче прежнихъ. Увѣряю васъ, что я едва разслышала въ саду взрывъ мистера Дженнингса. И вотъ мы теперь вошли въ домъ, а я не чувствую никакого запаху! Я непремѣнно должна извиниться предъ нашимъ ученымъ пріятелемъ. Надо отдать ому справедливость, онъ прекрасно распорядился!»
Такимъ образомъ, побѣдивъ Бетереджа и мистера Броффа, Ездра Дженнингсъ побѣдилъ и миссъ Мерридью. Въ свѣтѣ все-таки много таится великодушія!
Во время завтрака мистеръ Броффъ не скрывалъ причинъ, по которымъ ему хотѣлось, чтобъ я отправился съ нимъ въ Лондонъ съ утреннимъ поѣздомъ. Караулъ, поставленный у банка, и возможныя послѣдствія его такъ затронули любопытство Рахили, что она тотчасъ рѣшилась (еслимиссъ Мерридью не противъ этого) вернуться съ нами въ столицу, чтобы какъ можно скорѣе получать извѣстія о нашихъ предпріятіяхъ.
Послѣ примѣрно-почтительнаго поведенія взрыва, миссъ Мерридью оказалась исполненною уступокъ и снисходительности; вслѣдствіе чего Бетереджу сообщено было, чтомы всѣ четверо отправимся съ утреннимъ поѣздомъ. Я такъ и ждалъ, что онъ попросится съ нами. Но Рахиль весьма умно припасла вѣрному, старому слугѣ интересное для него занятіе. Ему поручали окончательно возобновить весь домъ, и онъ былъ слишкомъ поглощенъ домашними обязанностями, чтобы страдать «слѣдственною лихорадкой», какъ это могло съ нимъ случиться при другихъ обстоятельствахъ.
Итакъ, уѣзжая въ Лондонъ, мы жалѣли только о необходимости разстаться съ Ездрой Дженнингсомъ гораздоскорѣе нежели мы желала. Не было возможности уговоритьего поѣхать съ нами. Я обѣщалъ писать ему, а Рахиль настояла на томъ, чтобъ онъ посѣтилъ ее, когда она вернется въ Йоркширъ. По всей вѣроятности, мы должны были встрѣтиться чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ, но все же очень грустно было смотрѣть на лучшаго и дражайшаго нашего друга, когда поѣздъ тронулся со станціи, оставивъ его одиноко стоящаго на платформѣ.
По прибытіи нашемъ въ Лондонъ, къ мистеру Броффу еще на станціи подошелъ маленькій мальчикъ, одѣтый въ курточку и штаны ветхаго чернаго сукна и особенно замѣтный по необыкновенной выпуклости глазъ. Она у него такъ выкатывались и разбѣгались до такой степени безъ удержу, что становилось неловко при мысли, какъ бы они не выскочили изъ впадинъ. Выслушавъ мальчика, мистеръ Броффъ просилъ дамъ извинить насъ въ томъ, что мы не проводимъ ихъ до Портлендъ-Плеса. Едва успѣлъ я обѣщать Рахили вернуться, и разказать обо всемъ, какъ мистеръ Броффъ схватилъ меня за руку и потащилъ въ кебъ.
Мальчикъ, у котораго такъ плохо держались глаза, взобрался на козлы съ кучеромъ, а кучеру приказано было ѣхать въ Ломбардъ-Стритъ.
— Вѣсть изъ банка? спросилъ я, когда мы тронулись.
— Вѣсть о мистерѣ Локерѣ, сказалъ мистеръ Броффъ:- часъ тому назадъ его видѣли въ Ламбетѣ, какъ онъ выѣхалъ изъ дому въ кебѣ съ двумя людьми, которыхъ мои люда признали за переодѣтыхъ полицейскихъ чиновниковъ. Если въ основѣ этой предосторожности мистера Локера лежитъ боязнь Индѣйцевъ, то выводъ отсюда весьма простъ. Онъ ѣдетъ въ банкъ за алмазомъ.
— А мы ѣдемъ въ банкъ поглядѣть что изъ этого выйдетъ?
— Да, — или узнать что изъ этого вышло, если къ тому времени все кончится. Замѣтили ль вы моего мальчишку — на козлахъ-то?
— Я глаза его замѣтилъ.
Мистеръ Броффъ засмѣялся.
— У меня въ конторѣ прозвали плутишку «Крыжовникомъ», оказалъ онъ:- онъ у меня на посылкахъ, — и желалъ бы я, чтобы на моихъ писцовъ, которые дали ему это прозвище, можно было такъ смѣло полагаться какъ на него. Крыжовникъ одинъ изъ самыхъ острыхъ мальчугановъ во всемъ Лондонѣ, мистеръ Блекъ, даромъ что у него такіе глаза.
Мы подъѣхали къ Ломбардъ-Стритскому банку безъ двадцати минутъ въ пять часовъ. Крыжовникъ жалобно посмотрѣлъ на своего хозяина, когда тотъ вылѣзъ изъ кэба.
— Что, тебѣ тоже хочется взойдти? ласково спросилъ мистеръ Броффъ:- ну, войдемъ и слѣдуй за мной во пятамъ до перваго приказа. Онъ проворенъ какъ молнія, шепнулъ мнѣ мистеръ Броффъ:- Крыжовнику довольно двухъ словъ, гдѣ иному и двадцати мало.
Мы вошли въ банкъ. Пріемная контора съ длиннымъ прилавкомъ, за которымъ сидѣли кассиры, была полна народу; всѣ ждали своей очереди получить или внести деньги до пяти часовъ, когда банкъ закроется. Какъ только мистеръ Броффъ показался, къ нему тотчасъ подошли двое изъ толпы.
— Ну, спросилъ адвокатъ:- видѣли вы его?
— Онъ прошелъ мимо насъ полчаса тому назадъ вонъ въ ту контору, подальше-то.
